Финита ля комедиа - Ирина Мельникова

А теперь все ее мечты рухнули, вот и мечется барышня, виноватых ищет, только не там, где нужно.

— Я знаю это, она мне рассказала! — Лиза упрямо сжала губы и посмотрела исподлобья на отца. — Но ты не должен быть жестоким. Вероника много настрадалась! В театре над ней подсмеиваются. Муромцева умерла, и сцены ей теперь не видать еще и по той причине, что Полина Аркадьевна сумела разглядеть в ней талант. И даже на гастроли с собой брала. А теперь Вероника опять оказалась в полной нищете…

— Про талант сказать ничего не могу. Я в этом деле не знаток, но что касается всего остального, то я другое знаю. Нраву она жуткого! Она ведь накануне похорон безобразную сцену Булавину устроила. Бросилась на него, как тигрица, и принародно заявила, что это он убил Полину Аркадьевну. Хотя я допускаю, что он мерзавец и с Муромцевой обошелся крайне гнусно, поменяв ее на шлюшку…

— Катя не шлюшка, — рассердилась Лиза. — Она умная и порядочная барышня. Ее просватали на днях за старшего сына банкира Шелковникова, за Александра.

— Просватали так просватали, — неожиданно добродушно произнес Федор Михайлович, — только по мне любая девка, будь она благородных кровей или подзаборного воспитания, если спит со стариком, значит, шлюшка… И спит она с ним непременно из-за денег, из-за высокой должности или положения в обществе…

— Катя вовсе не спит с ним, — побледнела Лиза, а на глазах у нее выступили слезы. — Она очень милая и славная девушка.

— Порядочные девушки на виду у всего города в экипажах один на один с мужчиной не раскатывают и рестораны не посещают. Я просто так языком трепать не привык и точно знаю, что штаны с лампасами и мундиры с орденами по-особому именно таких милых барышень и привлекают! Не зря говорят, отблеск славы греет не меньше, чем сама слава.

— Федя, остановись! Ты думаешь, о чем говоришь? — одернула его Анастасия Васильевна и показала глазами на Лизу.

— Что ты мне знаки строишь? — рассердился Тартищев. — Я как раз для нее и говорю, потому что такая же дуреха, как и все девки в ее возрасте! Хотя себя считает во сто крат умнее отца! — И устремил сердитый взгляд на Лизу. — Ладно, про шлюшку забудь! Верю, влюбилась твоя Катюша, и не спорю, что крепко, но не в человека, а в его образ, в его исключительность, и эту исключительность на себя перенесла. И теперь носится с ней, как тот дурень с писаной торбой. Бросить гордыня не позволяет, тогда придется про свою исключительность забыть, а что с Булавиным своим разлюбезным дальше делать, тоже не знает. Да не дай бог, если еще в молодого мужика втрескается. Тогда точно про свою исключительность забудет, а про любовь свою великую и вовсе не вспомнит!

— Федя, — рассердилась Анастасия Васильевна» — ты что на девочку взбеленился? Что за грязь на нее выливаешь? Она-то здесь при чем? И не о Катюше речь идет. Свою судьбу она выбрала. Всем известно, что с Сашей Шелковниковым у них давняя любовь, а Булавин так — временное помрачение. Мы же с Лизой хотим тебя попросить встретиться с Вероникой. Она что-то новое узнала о смерти Муромцевой. По крайней мере, очень убедительно об этом говорила…

— Очень убедительно? — расплылся в умильной улыбке Тартищев. — Что-то новенькое узнала? — И тут же скривился от отвращения и похлопал себя по затылку. — Вот где у меня ваша Соболева сидит! Три месяца сладить с ней не могу. Сейчас вроде притихла.

Думал, уже успокоилась, так нет, она меня и дома достала! Нет! Никаких встреч! Никаких свиданий! Никаких разговоров! Никаких новостей! — Каждую фразу Федор Михайлович произносил резко и отрывисто и завершал ее хлопком ладони по столу. — И впредь вас попрошу! Обеих! В мои служебные дела не лезть! Служебные дела я на службе решаю! Не здесь! На Тобольской! — Он ткнул пальцем в сторону окна. Затем, отбросив салфетку, поднялся из-за стола и, опершись костяшками пальцев о столешницу, обвел дочь и жену сердитым взглядом. — И на будущее зарубите себе на носу, чтоб никаких протекций! За-пре-ща-ю! Иначе вам проходу не будет от радетелей, жалобщиков и просто прохиндеев! Я эту публику знаю! — Он вышел из-за стола, направился к выходу из столовой и, оглянувшись, раздраженно поинтересовался:

— Где, наконец, мои газеты? Я когда-нибудь буду читать их вовремя? — И громко хлопнул дверью.

Анастасия Васильевна и Лиза, переглянувшись, пожали плечами. И тут же едва не подпрыгнули на месте от удивления: за дверью послышался чуть ли не гомерический хохот Федора Михайловича. Через мгновение он появился на пороге столовой с кипой газет в руках.

В ярости бросил их на стол и опустился в свое кресло.

Женщины молча и с недоумением уставились на него.

— Ну, все точно сговорились меня в могилу загнать! — проговорил он вне себя от гнева и, выхватив из общей кипы какую-то газету, перебросил ее Анастасии Васильевне. — Возьмите, полюбуйтесь, что эти стервецы накатали! — И, покачав головой, промычал, как при сильнейшей зубной боли:

— Ну, Желток, ну, чудило!

Ну, удружил, мерзавец! — И с остервенением впечатал кулак в ладонь.

Лиза перебралась на соседний с Анастасией Васильевной стул и на пару с мачехой прочитала на первой странице «Взора» анонс статьи Желтовского, названной «Репортаж из дома на Тобольской». А набранные крупным жирным шрифтом предваряющие заголовки гласили: «Состоится ли открытие нового театра, вот в чем вопрос?», «Примадонну Муромцеву убили из мести — главный сыщик губернии соглашается с версией нашего репортера!», «Федор Тартищев ждет новых убийств?!».

— Ну, все! Теперь мне точно одна дорога — в отставку! — Федор Михайлович мрачно посмотрел на часы и крикнул:

— Никита!

Денщик вырос на пороге.

— Чего изволите, Федор Михалыч?

— Подай коляску! По дороге заберем Алексея! — И Тартищев грозно потряс кулаком:

— Ну, Желток!

Удружил ты своему «Взору»! Разгоню всех к чертовой матери!

— Федя, в городе тебя не поймут, — заметила осторожно Анастасия Васильевна. — И остальные газеты вой поднимут. Может, лучше на эти выпады вообще внимания не обращать? А то подумают, что ты и вправду ляпнул не подумавши…

— Я никогда и ничего не ляпаю, тем более не подумавши! — рыкнул сердито Тартищев и вдруг опустился на стул и расхохотался, что выглядело и вовсе нелепо на фоне недавнего приступа ярости:

— Ах, каков все же подлец! Каков негодяй! Подловил-таки на слове!

И кого? Старого «сусло» Тартищева? — И пояснил ничего не понимающим жене и дочери:

— Он меня спросил: «Согласитесь, в этих версиях что-то есть?», а я, дурак, ответил: «Соглашаюсь, но только никому эти сказки на ночь не рассказывайте!» А ему как раз это слово только и требовалось! Со-гла-ша-юсъ! Я ж, осел, не понял! Видно, совсем остарел, коль на сущей ерунде попался! На такой дешевый трюк клюнул! А ведь версии бредовее некуда были и, между прочим, — он повысил голос и грозно посмотрел на женщин, — почти полностью совпадают с той чушью, которую несет ваша Соболева. Уж не из одной ли лохани Желток и эта костюмерша свои помои черпают? Но ничего! — Он поднялся со стула. Натянул фуражку, затем перчатки и погрозил кому-то невидимому пальцем:

— Ничего-о-о!

Рано еще списывать Тартищева в отход! Я еще всем покажу, где раки зимуют! — И, громко стуча сапогами, вышел из комнаты.

Анастасия Васильевна печально улыбнулась и обняла Лизу.

— Вот видишь, не с Вероники надо было начинать, а с того, что мы скромный вечер собираемся провести.

В самом тесном кругу. Папеньку твоего без всякой подготовки нужно было просто поставить перед фактом, показать список гостей, а не ходить вокруг да около. Но ты не огорчайся, все равно в самое ближайшее время улучим момент и пригласим в гости Лидию Николаевну и Алешу. А сегодня вечером к ней с визитом съездим.

Она рада будет. По-моему, ты ей очень нравишься!

— Толку-то… — вздохнула Лиза и махнула рукой. — Но чтобы я когда-нибудь вышла замуж за полицейского! Мне папеньки с лихвой хватает! — и быстро вышла из комнаты.

Глава 8

— С газетчиками связываться, себе дороже станет! — Иван сидел на диване в приемной у Тартищева и от нечего делать развлекал всех байками. Федор Михайлович был у полицмейстера, но приказал Алексею, Вавилову и Корнееву непременно его дожидаться. Сыщики уже знали о проколе Тартищева с Желтовским, ведь они были свидетелями этого разговора и удивлялись бесподобной ловкости репортера, сумевшего обойти в хитрости самого Тартищева!

— Этот «Взор» уже сколько раз пытались закрывать, но все безуспешно. Он как то дерьмо в проруби.

Кругами плавает, а тонуть не тонет. Помню, года три назад случай был. Хворостьянов в то время любил по бульвару утречком прогуляться. Лишь бы погода соответствовала! Зрелище, конечно, было презабавное!

В сотне саженей от него двое конных жандармов следуют, по обеим сторонам еще с десяток пеших из охраны меж кустов хоронятся. А Хворостьянов руки за спину заложит, физиономию на солнце выставит и шествует себе важно, щурится, как кот на сметану, от блаженства.