Трофейщик-2. На мушке у «ангелов» - Алексей Рыбин

— Кто надо. Джонни видел сегодня?

— Какого еще, к матери, Джонни? Убирайся отсюда, траханный в мозг!

Здоровяк ловко, так что Барклай не успел увернуться, наступил ему ботинком на горло:

— Слушай, щенок, я сегодня очень устал, пока по помойкам лазил за такими говнюками, как ты. Так что советую тебе разговаривать вежливо. Тебя не учили, как со старшими разговаривают?

— Пошел в жопу, — неуверенно начал было Барклай, но, почувствовав, что давление ботинка усилилось, прохрипел: — Не знаю никакого гребаного Джонни! Не видел никакого вонючего, траханого Джонни! У меня нет брата по имени Мудацкий Говноед Джонни!

Здоровяк улыбнулся:

— Слышь, Тусклый, как поет! Словарь можно писать с этим парнем! Ты плохо понял, по-моему… — Он надавил ногой сильней, и Барклай Виллис Второй судорожно поджал ноги и попытался вцепиться руками в ботинок, который, как он чувствовал, сейчас раздавит ему кадык. Он хотел что-то сказать, но не мог. Кроме булькающего хрипа, из глотки не выходило ни единого звука.

— Отпусти его, — сказал Тусклый. — Он уже и говорить-то не может.

Барклай сел на траву, держась за горло обеими руками, и зашелся в глубоком кашле.

— О’кей, — отдышавшись, выдавил он. — О’кей. Какой вам нужен Джонни?

Барклай тянул время, пытаясь вспомнить, что за Джонни может интересовать этих головорезов. В его банде парней с таким именем не было. Значит, белый. Но и белых продавать незнамо кому Барклай не будет — не такой он парень, чтобы кому ни попадя рассказывать о своих делах. Или о чужих, что тоже нехорошо. И небезопасно.

— Белый? — спросил он, усиленно морща лоб.

— Красный, блядь! — выругался здоровяк по-русски.

Последнее слово было из тех, что Барклай мог понять.

— Белый, твою мать, — перейдя на английский, продолжал здоровяк. — Белый. Тощий. Наркот. Эмигрант.

— Хм, Джонни, Джонни.

Барклай продолжал таращить глаза, задирать брови, изображая активный мыслительный процесс. Двое в костюмах молча ждали результата.

Неожиданно Барклай понял, о ком идет речь. Он никогда бы не подумал, что такой тип может интересовать кого-то настолько серьезно, что за ним полезут на его территорию да еще и будут нападать на черных братьев. Надо же, чудеса, да и только! Один из немногих белых, который не боялся ходить по узаконенным негласно местам обитания банды Барклая и их друзей. Опустившийся беспомощный попрошайка, с которого и взять-то нечего. Иногда он выполнял кое-какие их просьбы, за сигарету с марихуаной готов был на карачках ползать. Говно, одним словом. Никто его всерьез не воспринимал. Никто из братьев не считал его за человека.

— Долго ждать? — осведомился здоровяк.

— Джонни Дохлый, что ли?

Русские молча смотрели на него, никак не, реагируя на восклицание…

— Дохлый должен быть сейчас у себя на Брайтоне. Он в это время там шакалит.

— На Брайтоне его нет.

— Тогда — в яхт-клубе.

— Нет.

— У старика Мартина…

— Нет.

Бар старика Мартина был последним местом, где мог находиться этот урод. Иногда его в баре подкармливали, и Джонни частенько болтался там, помогая хозяину по мелочам. А место было паршивое, грязное и бедное. Уважающие себя братья туда не ходили.

— Значит, спит где-нибудь пьяный. Или обдолбанный. Или пришили его за подлянку.

Русские переглянулись. Здоровяк полез в карман и вытащил пистолет.

— Пришили, говоришь?

— Вот! — Вспотев от страха, но не подавая виду, Барклай Вилли Второй хлопнул себя по лбу ладонью. — Вот! В парке «нэви» посмотрите, в кустах где-нибудь. У него баба там есть, вернее, не там — на базе «нэви» работает. Шлюха полная, белая шлюха, — затараторил Барклай. — Они там в кустах трахаются иногда. Если его нигде нет, значит, в парке, точно. С этой сукой своей. Как ее на работе-то держат? Такая же, как и Дохлый, — на ногах еле стоит от кайфа, мозгов нет, одна жопа, да и жопы толком уже нет… Ее все «нэви» трахают, наверное, вот и держат на работе, а я бы гнал таких… — Барклай продолжал болтать и одновременно старался запомнить лица наглых русских. Он им еще припомнит эту встречу, поиграют они еще с братьями бритвами, потопчут этого борова ногами…

Русские снова заговорили на своем языке. Худощавый кивнул здоровяку, тот наклонился над Барклаем и, глядя в глаза, тихо сказал:

— Хватит болтать, говнюк. Отдыхай, — и тихонько ткнул его пальцами в горло, ближе к левому уху.

— Ты что, Барон, убил его, что ли? — изумленно спросил Тусклый, глядя на неподвижно лежащего паренька.

— Делать мне больше нечего, как мокруху лишнюю разводить. Оклемается. Поехали в парк?

Джонни шел из парка, уже не помня, откуда идет. Дома вокруг были необычайной высоты и сверкали, словно были построены не из красного кирпича и серых бетонных блоков, а из горного хрусталя и фольги. Редкие машины, с рычанием проносившиеся мимо, были явно живыми существами и переговаривались между собой, а иногда и с Джонни. Он прекрасно их понимал и иногда кивал в ответ. При этом он ориентировался в том, что творилось вокруг, не шатался, шел уверенно и понимал, что если его тихие беседы с автомобилями будут заметны окружающим, то прогулка закончится в ближайшем полицейском участке. Это в его состоянии было категорически противопоказано.

«Кислота — великая вещь», — думал Джонни. Но мысли о средстве достижения кайфа не занимали его целиком. В голове одновременно неслось несколько параллельных потоков образов, слов, мелодий, не мешающих друг другу, а, наоборот, дополняющих и подчеркивающих сущность каждой мысли в отдельности.

Джонни видел сейчас всю свою жизнь. В ней было много такого, чего лучше было не вспоминать. Но все неприятные, мерзкие поступки проходили перед глазами, не вызывая липкого стыда, как бывало обычно, когда с похмелья Джонни вспоминал детали прошлого. Он вдруг обрел философский взгляд на вещи, причем настолько глубокий, что оценивал их совершенно отстраненно. Понятия «плохо» или «хорошо» сейчас отсутствовали в его лексиконе, все было по-другому — проще и понятней. Джонни ясно видел, насколько он низко пал, но ощущал в себе силы в мгновение ока стать другим человеком. Он был настоящим хозяином ситуации. Не судьба стояла над ним, как было последние несколько лет, а он мог управлять, изменять положение вещей, знал даже, как повлиять на общественное мнение в свою пользу. Много чего он сейчас знал. Глядя прямо перед собой, он видел весь Нью-Йорк одновременно — выросший перед глазами потолок железной дороги Брайтона и жилые эмигрантские дома не ограничивали обзор. Джонни видел Манхэттен — даунтаун, башни Торгового центра, видел Виллидж, толпу, бесконечно плутающую в его улочках. Видел кораблики, оставляющие на черной воде Гудзона белые пенные треугольники, набережную на другом берегу, Нью-Джерси. Видел даже автобусы, уходящие в болотистые равнины, окружающие Ньюарк. Одновременно он мог контролировать происходящее позади — на Лонг-Айленде, микроскопическим движением зрачков переносился в Квинс, в развалины Южного Бронкса и на сто процентов был уверен в том, что мог найти общий язык с любым из обитателей этого громадного города, ибо сейчас он обладал Знанием.

Клещ увидел черный силуэт ковыляющего Джонни на фоне яркой витрины, в которой были выставлены огромные, муляжного вида сельди, осетры и прочие дары моря. Он проехал мимо, развернулся, догнал точно парящего над землей парня и резко затормозил, чуть опередив своего агента. Джонни не заметил взвизгнувшую тормозами машину. Или сделал вид, что не заметил. Клещ выскочил на проезжую часть, обежал машину спереди и, схватив невесомое тело за шиворот грязной джинсовой куртки, швырнул на переднее сиденье. Через пару секунд он уже отъехал от места похищения. Если кто из прохожих и обратил на инцидент внимание, то его, Клеща, вряд ли запомнили — так быстро все произошло. Клещ знал по собственному опыту, что мозг обывателя, размягченный тысячами правил, которыми он руководствуется в повседневной жизни, не реагирует на такие внезапные, идущие вразрез с его, обывателя, представлениями о жизни.

— Ну наконец-то, — заговорил Клещ после небольшой паузы. — Ты куда запропастился, Джонни? — Он внимательно посмотрел на выпученные глаза агента с красными прожилками и черными бездонными зрачками, съевшими всю радужную оболочку. — О, братец, кислоты обожрался?

Джонни захихикал:

— Вроде того, начальник. А что, не имею права?

— Имеешь, имеешь…

— Куда мы едем? — Джонни развалился на сиденье. — А, Клещ?

— Едем в одно место. Поговорить надо, Джонни. Я тобой недоволен последнее время. Ты не догадываешься почему?

— Не догадываюсь, начальник. Я хороший. Что не нравится?

— В первую очередь, не нравится, что за нами хвост.

Джонни завертелся на сиденье, заглядывая себе за спину: