Война на Кавказе. Перелом. Мемуары командира артиллерийского дивизиона горных егерей. 1942–1943 - Адольф Эрнстхаузен

– Начальство что, перегрелось на солнце? – спросил я. – Откуда возьмется вся эта ерунда? Или, может быть, все это для нас приготовили русские, чтобы мы могли их быстрее преследовать на Кавказе?

– Все это уже здесь, прибыло с колонной грузовиков под прикрытием танков.

– Черт возьми! Вот это организация!

И я лично отправился к командиру дивизии.

– Вам дается теперь совершенно новое задание – специализироваться в качестве горной артиллерии, – начал генерал. – Сколько времени вам потребуется на перевооружение?

– Включая переобучение – четырнадцать дней.

– И речи быть не может. В этом случае вы не сможете нас догнать.

– Господин генерал, но в горах темп продвижения сам по себе замедляется.

– Я не могу лишиться необходимой части. Два дня!

– В самом крайнем случае восемь дней! Необходимо подогнать все вьючные седла и прежде всего натренировать людей. Кроме нас, четырех офицеров из Гармиша, ни один человек раньше не видел гор и не имеет никакого понятия о горной артиллерии.

– Тогда четыре дня.

– Никак нет, господин генерал, это действительно совершенно невозможно. Восемь дней.

После нескольких таких этапов переговоров, проведенных в духе иудейского синедриона, мы согласовали время подготовки – шесть дней.

Если мы и были удивлены точностью обменных поставок, то, с другой стороны, их продолжительности оставалось только ужасаться. И опять здесь проявилось совершенное различие в основательности всей подготовки к Первой и Второй мировым войнам. В ходе Первой мировой войны мне приходилось осуществлять переоснащения дивизиона горной артиллерии: в январе 1915 года зимними техникой и снаряжением для боев в Карпатах (кровопролитная Карпатская наступательная операция русской армии проводилась 10 (23) января – 11 (24) апреля 1915 г. с целью вторжения в Венгрию и вывода Австро-Венгрии из войны. В итоге русские войска потеряли около 1 млн чел. убитыми, ранеными и пропавшими без вести (противник около 800 тыс. чел.), но цели не достигли. – Ред.), летом 1915 года высокогорным снаряжением для Альпийского корпуса, весной 1916 года летним снаряжением для Македонии и весной 1918 года походным снаряжением для Палестины. Каждое это переоснащение было продумано во всех мельчайших деталях. Все было предусмотрено до мельчайших подробностей, так что нам потребовались, перемещаясь в Турцию, пятьдесят семь запряженных волами упряжек, чтобы перевезти все снаряжение.

В ходе этой войны все изменилось с точностью до наоборот. Теперь солдатам приходилось воевать в простых солдатских сапогах, так называемых «берцах», без какого-либо дополнительного утепления и оснащения и в до смешного тонких плащ-палатках даже в продуваемых всеми ветрами горах Норвегии и дожидаться, трясясь от холода, сбора зимней одежды по всей Германии, в результате чего сотни здоровых молодых людей возвращались домой с отмороженными руками и ногами. И ныне мы ожидали пригодных для транспорта в горах тягловых мулов, отличных горных орудий образца 1936 года [13] и соответствующих вьючных седел для их перевозки. Но в комплекте поставки отсутствовали приспособления для закрепления отдельных орудийных элементов. Передние и задние элементы вьючных седел представляли собой конструкции чехословацкого производства и не соответствовали поставленному типу орудия. Одного этого обстоятельства хватало, чтобы снизить боеспособность нашего дивизиона. Кроме этого, были и еще многочисленные нестыковки. Так, для каждой горной батареи отсутствовал совершенно необходимый для ее установки саперный комплект, зато вместо него имелся набор из пилы, четырех кирок и некоторого числа лопат.

Нам приходилось обходиться тем, что имелось в комплектах поставки, и каким-то образом возмещать отсутствующее. Я отправил одного из офицеров в 1-ю горнострелковую дивизию, чтобы он раздобыл там опору для вьючного седла. Мы, используя ее как образец, изготовили в походной мастерской с помощью всех слесарей и кузнецов такие опоры для каждого из пятидесяти шести вьючных седел под горные орудия, а также несколько штук про запас.

Таким же образом импровизированные шорники и сапожники переделывали передние и задние элементы для вьючных седел. Здесь имелись свои сложности. Подгонка вьючных седел на мулов требовала опыта, которым, кроме меня, обладали только четыре офицера горной артиллерии. Поэтому мы все четверо целыми днями возились с различными инструментами. Остальных офицеров и унтер-офицеров я задействовал на занятиях по стрельбе в горных условиях и тактике войны в горах, в то время как имеющие опыт горной войны четыре офицера формировали команды орудий. Артиллеристы столь ревностно изучали материальную часть, что каждый вечер уходили в свои места расквартирования вместе с орудиями и там их снова разбирали и собирали.

Уже через три дня нас посетил генерал, командовавший корпусом. Он, некогда сам горный артиллерист, особо выказал восхищение учебным стендом для обучения стрельбе в горах. Хочу надеяться, что после этого он запомнил меня не только как командира с самыми плохими лошадьми.

Несмотря на напряженную работу, жили мы совсем даже неплохо. Наше гостеприимное селение тонуло в тени фруктовых садов и цветущих акаций. Хаты в нем были выстроены лучше и удобнее для жизни, чем на Украине. В них полы были из струганых досок, меблировка производила впечатление более богатой. Дом, в котором квартировал я, располагался ближе к окраине деревни. Тем не менее ночевал я не в комнате, а в палатке, перед которой стояли большой стол и стулья. Отсюда можно было наслаждаться широким видом на деревенский выгон, где местные казаки ежедневно тренировали своих лошадей. Из-за палящей жары я позволил своим людям ходить в одних только спортивных шортах и беговых туфлях – том самом одеянии, в котором мы обычно оставались на привалах во время длинных переходов. Так что теперь мы целыми днями ходили едва ли не полностью обнаженными и загорели до бронзового цвета кожи, напоминая индейцев. Среди колхозных производств была и куриная ферма. Так что яйцами и курятиной мы были обеспечены свыше меры, а кроме того, в изобилии фруктами и местной водкой.

В результате такого обжорства я схватил жестокий понос, после чего наш доктор Нитман предписал мне строжайшую диету. Уезжая на два дня в служебную командировку, он передал боксеру Хайну два мешочка – один с сухарями, а другой с овсяными хлопьями. Я не должен был ни в коем случае есть ничего другого и пить только чай. Однако Хайн все же не был чудовищем. Он и сам любил отменно поесть, а уж водки употреблял ничуть не меньше своего командира. Когда Нитман вернулся к вечеру следующего дня, я сидел за столом перед своей палаткой, уплетая уже наполовину съеденную утку, закусывая ее салатом из огурцов и запивая кружками водки. От этой картины Нитман пришел в ярость и устроил мне жестокий разнос. Я же ответил ему песней, не вполне складной, зато громкой, отбивая при этом такт кружкой: