Что-то в дожде - Борис Левандовский

– Но ведь здесь было полно дыма.

– Мне так показалось.

За окнами в темноте стучали дождевые капли, выбивая сложные дроби о жесть внешнего подоконника, опадая с быстро редеющей листвы деревьев, – ставшие давно привычными знаки присутствия Осени.

– Скажи честно, вы все его видели?

– Все.

– А кто-нибудь из новеньких… уже?

– Не знаю. Может быть.

– Думаешь, не стоит их предупредить?

– Они не поймут… пока сами его не встретят. Я пытался раньше… Ладно, давай спать.

Ренат поднялся и выключил свет. Возвращаясь назад мимо моей кровати, он вдруг остановился, взявшись обеими руками за спинку и глядя на меня.

– Что?

– Никак не пойму… – Ренат провернул ладони с тихим скрипом вокруг кроватной спинки. – Что его тянет к таким, как мы? Зачем ему это нужно? – Снова едва уловимый скрип. – А может, все дело в нас? – Скрип. – Может, мы сами его и создали?

Он наконец забрался к себе под одеяло, и уже опускаясь в мягкий сонный прилив, я едва расслышал, как он произнес что-то еще.

Я по своему обыкновению медленно расплачивался с очередным недугом, и лишь к среде поправился настолько, чтобы ускоренно завершить ранее назначенный врачом курс. Что-то изменилось за то время, которое я провалялся больным, но не было ясно что. Такие вещи всегда становятся заметны, если пропускаешь несколько «серий». Со мной это было уже не в первый и далеко не в последний раз. Просто ты упускаешь нечто, не обязательно важное, но чувствуешь это.

В четверг Ромка – подумать только, кто! – подбил старших «призраков» устроить одному из новеньких испытание «ниткой и шторой», и вечером лично руководил всем процессом. Ренат, который и раньше не тяготел к общительности, казалось, вдруг замкнулся еще сильнее и редко обращался к кому-нибудь без особой надобности; много читал, подолгу гулял в одиночестве после занятий в санаторной школе, даже мы с ним почти не разговаривали. Его таинственный голос тоже перестал являться нам вечерами. Что-то изменилось. А может, все дело опять во мне, может, я и не пытался вникнуть в эти перемены, зная, что скоро уеду. Три недели, казавшиеся мне в первый день огромным сроком, почти целой жизнью, промелькнули капля за каплей… и вот – почти уже истекли быстрой ниткой воды в клепсидре.

Меня еще дважды навещал Дима; у мамы была рабочая неделя. Дима рассказывал о делах дома, разные новости и обещал, что мы непременно сходим вместе на «Каскадеров» после моей выписки из «Спутника». Он же приехал за мной и в последний день.

Я уезжал перед началом обеда, поскольку следующий автобус уходил только через час; передал своей врачихе собранный мамой презент и попрощался с ребятами. А Ренат, как назло, куда-то запропастился. Я заглянул во все уголки корпуса, его нигде не было; другие тоже его не видели. Но нужно было торопиться. Расстроенный тем, что не удалось попрощаться с Ренатом, я вышел из маленького корпуса детского санатория, где провел три недели свой жизни, – не такой уж малый срок, когда тебе всего семь лет, – держа старшего брата за руку. И мы направились через длинную аллею к центральному входу.

Все выглядело почти так же, как и двадцать один день назад. Только гипсовые фигуры больше не казались такими зловещими, ветви деревьев и кустарников сильнее поредели, оголяя темные стволы, а воздух похолодал и вырывал изо рта легких облачных фантомов. И еще, конечно – мы двигались в обратном направлении…

домой

– Эй!.. – донеслось до нас сзади. – Эй, Юрка!

Я знал только одного паренька, который сейчас мог догонять нас по мокрой дорожке аллеи. Дима прошел немного вперед и остановился, прикуривая сигарету, а я остался на месте.

– Еще немного и я бы тебя пропустил, – сказал Ренат, запыхавшись от бега. Таким счастливым мне еще не доводилось его видеть. – Представляешь, за мной приехал отец, – он указал в ту сторону, откуда прибежал.

В сотне шагов от нас неторопливо прогуливался коренастый чернявый мужчина. Но даже с такого расстояния их сходство с сыном было очевидным.

– Поздравляю, – сказал я, искренне радуясь за Рената. – Черт, это здорово! Значит, ты тоже уедешь сегодня?

– Нет, – он, смеясь, покачал головой. – Мы уезжаем прямо сейчас. Я только с тобой хотел попрощаться. И видишь, чуть не проморгал.

– Да, а я подумал…

Ренат протянул мне руку:

– Рад был с тобой познакомиться.

– Я тоже, – у меня вдруг предательски защипало в глазах, но на душе теперь стало как-то легче и спокойней.

Мы пожали на прощание друг другу руки, и это было первым в моей жизни настоящим мужским рукопожатием. Я еще несколько мгновений смотрел, как он возвращается обратно к своему отцу, а затем присоединился к Диме.

– Счастливо! – крикнул Ренат, вскидывая ладонь вверх.

Я повернулся и ответил тем же.

– Вместе уезжаете? – спросил Дима, когда мы двинулись дальше.

– Угу, – кивнул я, и добавил: – Это мой друг.

– Я так и понял, – Дима сильным щелчком запустил дымящийся окурок в кусты. – А разве с той стороны идет какая-нибудь дорога?

– Что?

Что… что…

Слово звучало и звучало по странно замкнутому кругу, хотя подобное было невозможно, потому что время не способно так замедлить свой ход но оно продолжало звучать а я находился в его центре нанизанный на эту застывшую ось наблюдая за плавно вращающимся вокруг себя миром пытаясь оглянуться назад думая о дороге которой не было и снова пытаясь быстрее быстрее разве может так долго тянуться историях про один раз которые он так любил рассказывать нам так долго не может но сам ненавидел эту пугающую неизвестность потому что всегда хотел узнать что за той чертой больше всех нас быстрее потому что его мучило зачем ему такие как мы всегда хотел заглянуть за нее и в тот вечер когда я медленно сквозь сон услышал его слова что есть только один способ это узнать и не понял мир слишком медленно поворачивается на оси в стекленеющем времени я думаю сколько может тянуться слово сказанное миллионы лет тому успевая заметить солнце брызнувшее в просвете между тучами впервые за столько недель уже все понимая и зная что не успею…

…А потом закончился 80-й, и больше их никто не видел.

15.03.2003 г.

Киев, Дарница