Памятное - Рената Александровна Гальцева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Звонок в конце января, С. все еще заграницей. Когда я пожаловалась ему на странную для «Новой Европы» публикацию итальянцами в № 1 (пусть и в их версии журнала) опуса пропагандиста нечестия, критика «гиперморализма» русской классики, короче – Вик. Ерофеева, Сережа тоже этому неприятно подивился[13]. «При всей широте мы должны иметь направление, в самом в широком смысле христианское… И какие-то вещи должны быть отторгнуты. Этим мы ведь никаких гонений не устраиваем, ибо у людей есть другие возможности печатать свое. Сегодня не годится старая политика неразборчивости. Надо поднимать бедный андерграунд из подполья! Сейчас объединение с андерграундом абсурдно. Нужна если не агрессивность, то определенность по отношению к нему. Не каждое направление нам подходит».
У Сережи есть задание от Жоржа Нива – о Хомякове. «Хочу разговор о славянофильстве начать с Европы. Они ведь не каприз или курьез, а общеевропейское умственное движение. Те же вопросы, что в Европе, но реализовывались несколько иначе. Те вопросы, за которые у нас взялись светские богословы, там решали бы патеры и пасторы». … С. перешел к сравнению христианской и мусульманской земных стратегий. «Как несхожа геополитика христианства с геополитикой ислама. Христианство, как это ясно из реальности пятидесятницы, может оставить одну местность и перенестись в другую. Задумаемся над тем, что самые святые места – семь церквей, которым писал апостол Павел, – заняты нехристианами. А сегодня у нас удивительная ситуация: все как бы верующие, даже художник-кощунник, расписывающий светские картинки поверх икон. Хотя бы кто-то был неверующим».
14-го февраля
Вечером звонит Сережа уже из кунцевской больницы, где находится со 2-го февраля, хочет поздравить с приближающемся Сретением и прочитать два новых стихотворения; одно, посвященное московскому гербу[14]:
«Стар и мал»
Не в расцвете сил, не средовеки –
Стар и мал здесь Божьи человеки.
Тихо птицы над крестами реют
Адовы врата не одолеют” и т.д.
Другое стихотворение – о России[15].
Жесткие навершия ветвей,
Что кресты на холмах могильных…
Первым С. писал «О России», много вычеркивая, второе, «Стар да мал», сразу сложилось.
Вообще-то он устал лечиться. Но главное, что здесь он без семьи и без друзей. Слушал по радио выступление Аксючица (у С. теперь есть двухпрограммный приемник): «даже не столько смысл (это само собой), сколько тон, самоуверенность, удивляет». Снова приходит в «бешенство» (подчеркнул это слово) от андерграунда: никаких норм и правил! Очевидно, «отчитываясь» за ненаписание своего ответа Парамонову, рассказывал, как его порывы возмущения на то, что ему попадается в одной газете, уже излившиеся на нескольких начальных страницах, прерываются попавшимися на глаза еще более возмутительными статьями.
13 августа
Уже с дачи, из Переделкино: обещает дать в «Новую Европу» то, что он пишет для немецкого «Меркурия» по истории церкви на советском этапе. «Я иначе хочу писать для нашей печати, чем для немецкой, поэтому мне нужно еще несколько дней для переделки и дописывания этого текста. Может быть, отдам числа 21–22[16]. Внутренне занят одной работой, из которой может возникнуть нечто для меня важное, – об аппиевом свидетельстве о Христе»[17].
17 августа с дачи
Сережу удручает двойничество ХДД (Аксючица, Константинова, Анищенко) да и некоторых кругов православной церкви. Ира прокомментировала: «Аверинцева все больше пугает исламизация православия через борьбу со свободой совести. При этом они не ссылаются на ислам, а ищут отцов в Иосифе Волоцком и единомышленников – в Иване Ильине. Но Ильин не говорил о борьбе со свободой совести, а – с разбойниками, захватившими Россию. Мечтают возродить такого рода симфонию, которая позволила бы силою бороться с конкурентами».
19 августа
С. поздравляет из Переделкина с днем Преображения. Дети пришли из храма расстроенные радикализмом священника, дерзавшего оспаривать патриарха. Я Сереже рассказала о моих прениях с другим батюшкой, из Тропарева, по поводу высказанных им на проповеди воззрений на демократов, коммунистов, а также на христианские конфессии. Он посоветовал мне обратиться в Данилов монастырь, «там вам все скажут». Я его спрашиваю: «А разве я расхожусь во взглядах с патриархом?». О. Антоний неколебимо повторяет: «Идите в Данилов монастырь». В ответ С. рассказал, как «один иностранец высказал свое беспокойство, не установится ли в России лжетеократия архиереев?». С. ответил: «Нет, нет, нам грозит лжетеократия лжестарцев» и добавил уже мне: «Ты же знаешь, что архиереев у нас никто не послушается».
23 августа
Переделкино. Сережа огорчен «нелепой» статьей в «Известиях» об итальянском городе Бари, где хранятся мощи святителя Николая. «В то время как католики по доброй воле отдали часть крипты православным и теперь там есть православный престол, в то время как они открыли экуменический институт, изучающий наследие Киреевских, что есть тоже жест доброй воли, у нас это все замалчивается. Но выверенных фактов у меня для возражений “Известиям” нет, на даче не могу их достать. А детали очень важны».
6 сентября, утро
Звонок из Переделкина. «Я скажу тебе: вроде бы пустяк, а, с другой стороны – дело очень серьезное». Наблюдая за новым подростковым поколением, С. поражен, как резко меняются у них вкусы при выходе из детства. Еще вчера отрок признает только Моцарта и презирает «роки», а вот проходит всего ничего, и он уже слушает и защищает их. «Вспоминая свое раннее прошлое, я вижу колоссальную разницу. Я никогда не угождал современности. Не очень мной любимый Гумилев – автор очень близких мне строчек:
Я вежлив с жизнью современной, Но между нами есть преграда.
Когда я был подростком, мне все не нравилось, но мои сверстники мне не нравились больше всего. Подростком я готовил себя к полному одиночеству, и когда вдруг, позже наступило время общения, – это был подарок. У меня оказались друзья, жена, я читаю лекции… Книги иностранные я читал больше, чем русские, но я уважал русскую классику.
