Журнал «Вокруг Света» №03 за 1992 год - Вокруг Света

К 1886 году школа разрослась настолько, что о.Антонину с его скудными средствами, состоявшими в основном из добровольных пожертвований, трудно стало оплачивать расходы по ее содержанию. Он передал школу в ведение Православного Палестинского общества. В течение многих лет начальницей русской школы была Евдокия Михайловна Тараканова.

Православное Палестинское общество со временем открыло еще целый ряд русских школ в разных точках Палестины и Сирии. И поскольку вскоре стала ощущаться нехватка местных преподавателей, было решено основать учительскую семинарию при Бет-Джальской школе. Открытие семинарии в 1890 году было очень своевременным: к 1900 году под попечением Палестинского общества насчитывалось уже 70 школ — почти десять тысяч учащихся.

Русские паломники, посещавшие Вифлеем, нередко приходили в Бет-Джальскую школу. В 1895 году здесь побывал епископ Сухумский Арсений. Он был восхищен знаниями арабских девочек, пробывших в пансионе четыре года; они «говорили по-русски безукоризненно, даже декламировали русских поэтов — Пушкина, Лермонтова и других, не хуже лучших учениц русских гимназий», — писал владыка. И это неудивительно: уже с первого класса в школе начиналось изучение русского языка, в старших же классах все преподавание велось только по-русски. В числе предметов, преподававшихся пятью русскими учительницами и несколькими арабками, были арабский и русский языки, история всеобщая и русская.

В 1900 году епископ Волоколамский Арсений писал о воспитанницах этой школы: «Благодаря чисто русскому воспитанию они, так сказать, совершенно обрусели, и Россия для них сделалась как бы второй родиной. Они с большой радостью встретили нас как своих земляков и с увлечением выкладывали свои познания о России».

Бет-Джальский русский центр был хорошо известен местному населению, и жители окрестных сел охотно посещали его, получая там духовную и телесную помощь. «Самый крайний кверху, белеющий дом, на котором по праздникам можно различать развевающийся русский флаг, принадлежит России.

В нем помещаются институт и школа для православных девочек, основанная покойной государыней императрицей Марией Александровной. Там же бесплатная больница для приходящих больных, дающая в год врачебную помощь более 10 тысячам больным» — таково свидетельство еще одного русского автора, относящееся к концу прошлого века.

С началом первой мировой войны для Бет-Джальского центра наступили тяжелые дни. В октябре 1914 года начальница семинарии М.Н.Трапезникова была извещена о том, что Россия начала военные действия против Турции, в состав которой тогда входила Палестина. М.Н.Трапезниковой было рекомендовано закрыть семинарию и школу в Бет-Джале, а также основанные к тому времени начальные школы в Вифлееме и Бет-Сахуре. Надзор за имуществом .предписывалось передать учительницам-арабкам, а всему русскому персоналу предлагалось прибыть в Иерусалим.

М.Н.Трапезникова исполнила это предписание, но вскоре вернулась в Бет-Джалу, несмотря на угрожавшую ей опасность. Вместе с ней вернулась и сестра милосердия Е.М.Воронянская, а несколько позже и учительница М.И.Силина.

В разгар войны через американского консула удалось перевести средства Палестинского общества для поддержки работников благотворительных учреждений на Ближнем Востоке; деньги дошли и до Бет-Джальской школы. Но ее дальнейшая судьба была печальна: Три русские женщины безуспешно пытались отстоять русский центр от разорения — Летом 1915 года в Бет-Джалу вступили турецкие войска, и все здания — училище, школа и амбулатория — были реквизированы и переоборудованы под солдатские казармы и лазарет.

Так были прерваны последние нити, которые на протяжении столетий связывали Россию со Святой Землей. На долгие десятилетия был остановлен поток русских паломников, лишь тоненький ручеек богомольцев русского зарубежья по-прежнему тянулся к яслям Христовым... После второй мировой войны на праздник Рождества Христова в Вифлеем стали прибывать небольшие делегации Московского патриархата.

И можно лишь надеяться, что в конце нынешнего столетия, как и в его начале, к священному Вертепу снова будут приходить простые русские верующие и, как сто лет назад, здесь снова будут звучать бесхитростные слова паломнического песнопения:

О, Вифлеем! Как сердце бьется,

Лишь только вспомнишься мне

                                          ты!

И как молитва к небу рвется

От всей душевной полноты...

Архимандрит Августин (Никитин) Фото Юрия Масляева

Джеймс Шульц. Сатаки и я. Часть III

Повесть. Продолжение. Начало см. в № 1, 2/92.

Я открыл глаза и увидел, что она плачет. Грохот в ушах затих, и стали слышны ее слова: Сатаки просила меня подняться и сделать еще одну попытку избавиться от черепа.

— Я тебе помогу: лягу на череп и прибавлю ему свою тяжесть, и ты освободишься!

— Я запрещаю тебе делать это! Иди обратно в вигвам! Сейчас же! — раздался рассерженный голос ее отца — Черной Выдры. Он стоял около девушки, гневно сжимая кулаки.

Но она была женщиной, давшей обет, — священной женщиной, которую не может ударить ни один мужчина, не может даже коснуться ее, не навлекая гнев Солнца на все племя!

— Нет! Ты не посмеешь ударить ее! — закричали люди. Он свирепо посмотрел на них, потом его взгляд упал на меня.

Странным образом злое выражение его глаз подействовало на меня, неожиданно придав мне силы. Я поднялся и пошел, не чувствуя в спине ни малейшей боли. Сатаки легла на череп и, обхватив его обеими руками, прижалась к нему грудью. Я разбежался и сделал длинный прыжок. Веревки от черепа резко натянулись, завязки разорвали кожу, и я освободился.

Головой вперед я упал на землю. Боль в спине была такая, будто ее жгли огнем. Я потерял сознание...

Очнулся уже в вигваме моего дяди — Птичьего Треска. Рядом со мной были отец и брат. Брат дал мне напиться, потом наложил на мою израненную спину смягчающую массу из жира и кабачков — какое это принесло облегчение!

Отец и брат, дядя и женщины его вигвама — все хвалили меня за то, что я выполнил свою клятву и мужественно перенес мучения.

— Пусть кто-нибудь объяснит мне, почему Черная Выдра так ненавидит меня? — спросил я.

Птичий Треск рассмеялся.

— На это легко ответить. Черная Выдра — очень жадный человек, величайший скупец, который когда-либо жил на свете. Он выдаст свою дочь лишь за того, кто даст за нее самых лучших скакунов для охоты за бизонами. Он ненавидит тебя больше других бедняков, потому что Сатаки любит тебя. Но если у тебя будет много быстрых лошадей, обученных охоте на бизонов, — ха! Как ласков он будет к тебе, как часто он будет приглашать тебя пировать и курить с ним трубку!

— Боюсь, что вы ошибаетесь, — заявил я. — Он ненавидит меня за что-то еще, кроме моей бедности.

— Нет, нет! — закричали они. — Все дело только в твоей бедности и ни в чем больше.

— Иди и захвати много хороших скакунов, и ты увидишь, как изменится его отношение к тебе, — сказал отец.

Они убедили меня, что ненависть Черной Выдры связана только с желанием иметь хороших скакунов. Мне нужно привести ему большой табун, и Сатаки будет моей. Я почувствовал себя лучше, повернулся на бок и заснул.

Рано утром я пошел с братом к реке искупаться. Вернувшись в вигвам Птичьего Треска, расчесал волосы, раскрасился и хорошо поел. Моя спина еще была покрыта болячками, но огонь из ран уже ушел.

Я направился к Великому Вигваму и там, усевшись рядом со стариками, слушал, как воины перечисляют свои трофеи. К моему немалому удовольствию, великие люди племени подходили ко мне и беседовали со мной. Они говорили, что я хорошо выполнил свою клятву, что Солнце со мной и что я буду великим воином.

Вечером я стал прогуливаться поблизости от нашего вигвама, теперь вигвама постящихся женщин, надеясь увидеть Сатаки и, если повезет, перекинуться с ней несколькими словами. Но перед этим убедился, что Черная Выдра находится у себя дома. Было уже почти совсем темно, когда Сатаки и моя мать вышли наружу и подошли к тому месту, где я стоял. Обе они расцеловали меня, сказали, что гордятся мной, и своими нежными пальцами ощупали мои раны на спине. Мать заявила, что там останутся шрамы, но я могу ими гордиться.

— Я пришел сказать вам, что сразу после окончания церемонии Великого Вигвама собираюсь идти на войну, — произнес я.

— Так скоро? — воскликнула моя мать.

— Иди! Солнце с тобой, ты преодолеешь все опасности, — сказала Сатаки.

— Но тебе нужны мокасины, пеммикан и многое другое для долгой тропы. Ты не сможешь идти раньше, чем через четыре дня. За это время я приготовлю все необходимое, — заключила мать, и я с ней согласился.