Золотая рыбка для мажора (СИ) - Абинская Анна

— …А вечером будем на лодке кататься, но никакой рыбалки, — делится планами Гесс, намазывая толстым слоем чёрную икру на булочку с маслом, как будто это дешёвый паштет, — на берегу будет пусто. Народ перекочует в баню, и нам никто не помешает посмотреть на закат. Я, правда, не знаю, что в нем такого, но ты вчера очень хотела это сделать.

Я смеюсь и тоже наглею — никогда не пробовала чёрную икру, а теперь вот черпаю её чайной ложкой из розетки и повторяю за Гессом: мажу на булочку, не жалея. Вспоминаю, что правда долго вещала о закатах и их красоте, особенно на море. Хотела сравнить с речными…

Так за болтовнёй заканчиваем завтрак, и я порываюсь убрать со стола.

— Оставь, уберут, — не даёт мне это сделать Гриша и тянет на выход.

В коридоре снимает с вешалки кожаные куртки — свою и ту, что заказал для меня — и ведёт к мотоциклу. На руле висит симпатичный блестящий чёрный шлем с ушками. Спасибо, что не заячьими, а кошачьими. Я его снимаю и надеваю.

— Иди сюда, застегну правильно, — говорит Гесс.

Я делаю шаг к нему, доверчиво задрав голову.

Гриша — ах да, теперь я мысленно всё чаще зову его Гришей — застегивает шлем как-то по-особенному, намеренно эротично, что ли… Он то и дело легко касается пальцами то моих щёк, то шеи, то волосы поправляет. Кажется, что эта пытка соблазнением длится вечность, хотя на самом деле секунды. Но мне хватает впечатлений, чтобы, оказавшись на железном коне за Гессом, зажмуриться, обнять его за талию, положить голову на спину и мечтать…

Да, я, пожалуй, круглая дурочка, и слабенькая совсем. Такая же девочка-девочка, как все остальные заи. Но я не буду портить так хорошо начавшийся день переживаниями, я подумаю о них завтра. Или в понедельник.

Глава 12

Поездка захватывает дух! Я люблю скорость и ощущение бурлящего в крови адреналина. Мне никогда в жизни ещё не доводилось мчаться по трассе на таком мощном звере и… чего уж там, прижиматься к такому мужчине. Я не могу не улыбаться, у меня все внутренности дрожат от восторга, и мне ни капельки не стыдно. Ведь я позволяю себе только фантазии и мечты, о которых никто и никогда в жизни не узнает. Не больше. Я не собираюсь переходить грань и прыгать в кровать к Гессу, а рассказывать кому-то о своих грезах не в моём характере. Ну разве что в старости, когда размякну, расскажу про эту поездку внукам и приукрашу немножко. И то если со мной ничего более интересного в жизни не случится. А я вообще-то надеюсь на противоположное. Планирую жить очень насыщенно уже в ближайшее время.

Деревья и столбы сливаются в однородное полотно из-за той скорости, на которой мы летим, и дорога много времени не занимает. И вот уже Гесс, замедляясь, сворачивает с трассы на указателе с каким-то названием. Я даже не успеваю его прочесть, но, судя по ровной дороге и виднеющимся впереди домам, это тоже не обычная деревня, а какой-то очередной коттеджный посёлок или крутое дачное общество. Тут и охрана на въезде имеется.

Гриша подъезжает к КПП, глушит двигатель и достаёт из кармана пятитысячную купюру. Держит её на виду, но с места не поднимается. Ждёт. Внимательно слежу за развитием событий. Неужели охрана настолько продажная? Я не верю, что у нас получится попасть на территорию посёлка таким образом, и настроена скептически. Интересно, сколько мы будем так стоять и что сделает Гесс, если на его приманку никто не клюнет?

Но все оказывается банальным — клюют.

Вскоре из будки появляется охранник — мужчина лет пятидесяти в форме — и идёт к нам. Эх, все же не выдержал! Проиграла я в споре с собой.

— Приветствую. Чем могу помочь? — спрашивает он вежливо.

Наверное, разбирается в технике и прикинул, сколько стоит мотоцикл, а от этого пошёл плясать: мало ли кто это приехал?

Гриша, услышав вежливый вопрос, открывает заслонку шлема и тоже проявляет дружелюбие.

— У моего друга Богдана Вязьмина здесь участок с высо-оким таким забором, вы должны знать. — Охранник кивает. — Так вот мы с невестой… — Ну зачем он это повторяет? У меня же сердце каждый раз подпрыгивает на этом слове! — …захотели посмотреть на коллекцию его скульптур, и Богдан дал нам ключ от ворот.

— А нас не предупредил, — не спешит верить охранник.

— Ну смотрите, у нас есть два варианта: в первом вы звоните Вязьмину, и он вам подтверждает разрешение. А во втором, вы верите нам на слово, — Гриша легонько машет купюрой, намекая на то, на которое именно слово нам нужно верить, — и пропускаете.

Охранник смотрит на КПП, потом опять на нас, чешет затылок и все же сдаётся:

— Степка, открывай! — кричит напарнику.

Шлагбаум поднимается, Григорий заводит мотоцикл и отдаёт купюру. Счастливый охранник выкрикивает нам вслед пожелания хорошо провести время, а я все никак не могу определиться с реакцией на произошедшее. Мы ведь действительно легко обошлись бы звонком Богдану Алексеевичу. Зачем эти демонстративные разбрасывания денег? Гесс пытается этим показать мне, как богат? Произвести впечатление? Или, может, решил щёлкнуть меня этим по носу? Я не понимаю его мотивов и хмурюсь. Как-то даже настроение немного портится.

Мы подъезжаем к непреступному кладбищу шедевров, и я спешу спрыгнуть с мотоцикла. Каменная стена в два моих роста и огромные металлические ворота, которыми Вязьмин оградился от мира, настраивают на воинственный лад. Я снимаю шлем, вешаю его на локоть и складываю руки на груди. Смотрю на Гесса вопросительно и даже ногой притопываю.

— Что? — невинно уточняет он, пристраивая свой шлем на руль и протягивая руку к моему.

— Зачем ты дал им деньги? Это ведь неправильно, — наезжаю. — Ты спровоцировал мужиков на должностное преступление. Что теперь? Все расскажешь, и их уволят?

Хмурюсь. Мне важен его ответ. От него многое зависит.

— Откуда только мысли такие?! — удивляется Гесс, доставая из багажника небольшую сумку-холодильник. Я опять удивляюсь его продуманности. Всё предусмотрел. — Посмотри на это с другой стороны: мужикам скучно. Сидят целый день в будке и едят то, что жены собрали. А теперь они устроят себе праздник. Может, пиццу закажут или роллы. Будут есть и меня добрым словом вспоминать. Им хорошо и мне приятно.

Хм-м, с такого ракурса я о его выходке не думала.

Гриша вставляет ключ в замок, открывает и толкает ворота. Я шагаю на спрятанный от посторонних глаз участок Вязьмина, погруженная в размышления. Вроде бы объяснения Гесса звучат благородно, но какой-то осадочек все равно остаётся. Как будто он нас — охранников и меня — одаривает царской милостью. Как будто для нас пицца или роллы — недоступный деликатес.

Разобраться в себе, правда, не успеваю — застываю, разглядев, куда попала.

Шедевры Вязьмина стоят по две стороны от выложенной серой плиткой дорожки, ведущей к резной каменной беседке. И вроде бы на первый взгляд хаотично, но нет — они разделены по половому признаку. Мальчики направо, девочки налево, так сказать. Они все разного размера и вырезаны из разного материала, однако имеют одно общее — все они голые! У Афродит разные позы и лица, но вместо грудей настоящие арбузы — ясно теперь, почему Вязьмину мои формы показались неподходящими. А у Аполлонов из причинённого места растут настоящие, как правильно заметил Гесс, бревна.

Некоторые из них обломаны — видимо, в дороге пострадали. Некоторые указывают на полшестого и висят до колен. Некоторые стремятся к солнцу. А некоторые торчат, как указатель. Ну или вешалка для сумок и зонтов.

На этой мысли меня накрывает, и я начинаю хохотать. Сначала пытаюсь сдержаться, но от этого становится ещё смешнее. Я отпускаю себя и заливаюсь до слез и икоты. Давно со мной не было такого. В последний раз смешинка в рот попадала ещё, наверное, в школе.

Григорий смотрит на меня с широченной улыбкой — видимо, я заразительно смеюсь, и тоже еле сдерживается. А когда я начинаю успокаиваться, он достаёт из сумки бутылку воды и протягивает мне.

— Знаешь, я когда впервые сюда попал, отреагировал примерно так же, — говорит понимающе, — только мы были с компанией в сопровождении Богдана, и он обиделся. Даже собирался немедленно кастрировать всех Аполлонов. Мы его еле тогда отговорили.