Старшая сестра - Любовь Воронкова

– Кто бывает у нас? – продолжала мать. – Инженер Машин с Марьей Борисовной, но он же подчинённый отца, и я знаю, почему он бывает: просто хочет подслужиться… Ну и ещё кое-кто. А директор завода когда-нибудь у нас был? А жена его, Екатерина Егоровна, когда-нибудь у нас была? Нет. И не пойдут они никогда. А почему? Потому что я их приглашу, а отец сейчас же какого-нибудь вальцовщика позовёт. А разве директор захочет за одним столом с вальцовщиком сидеть?

– Екатерина Егоровна у Зины Стрешневой на дне рождения была… – задумчиво сказала Тамара.

Антонина Андроновна откинулась на спинку дивана:

– Что? У Стрешневых?

– Да. – Тамара кивнула головой, всё так же задумчиво глядя куда-то в угол комнаты. – И теперь приходит… И Шура к ним приходит тоже.

– Шура? Директорова дочка? А! Ну, видишь вот! Зина твоя знает, с кем дружить. А через дочку и родители заводят знакомство. А ты вот не умеешь. Почему к тебе Шура не приходит? Ты приведи её. Придёт Шура – придёт и Екатерина Егоровна!

Тамара поглядела матери в глаза и отрицательно покачала головой.

– Нет, – сказала она, – Екатерина Егоровна не придёт.

– Почему?

– Не знаю почему… – Тамара встряхнула кудрями, словно отгоняя какие-то трудные мысли. – А вот знаю, что не придёт – и всё.

Антонина Андроновна рассердилась:

– А вот об этом не тебе судить! Вот и видно, что не понимаешь ничего. Другая бы уже давно пригласила к себе Шурочку, подружилась бы…

– Пожалуйста! – Тамара пожала плечами. – Шура завтра же будет здесь.

– А, хитрюга! – Антонина Андроновна погрозила ей пальцем. – Ты, я вижу, кое-что соображаешь! Есть надежда, что ты будешь во всём похожа на меня – и правильно! Научишься жить на свете как следует. От жизни надо всё самому брать, а милостей не дожидаться, так и Мичурин говорил…

– Мичурин не так говорил, – прервала Тамара. – Мичурин говорил, что нам нельзя ждать милостей от природы…

– Ах, это неважно! – отмахнулась Антонина Андроновна и с горячностью продолжала: – Вот кто такая я была? Простой диспетчер. Жила бедно, в какой-то комнатушке. А теперь? Отдельная квартира, ковры, машина, домашняя работница… И всего этого я добилась. Ну? Есть чему поучиться или нет?

Тамара глядела на неё странным взглядом и не отвечала.

– Мама, а ты счастлива? – спросила вдруг Тамара.

Антонина Андроновна растерянно уставилась на Тамару:

– Что?.. Что?..

– Ну, вот ты скажи, – настаивала Тамара, – вот ты всего добилась: квартиры, ковров, машины… А ты счастлива?

– Вот ещё! Да все мои знакомые от зависти…

– Ну, знакомые – ладно. Пускай. А ты счастлива? Только, чур, правду!

Лицо Антонины Андроновны как-то обмякло, затуманилось. Она обвела глазами комнату, словно ища поддержки у всех этих ковров и хрустальных ваз…

– Чудная ты! – Антонина Андроновна недоумевающе улыбнулась. – А чего же ещё-то надо?

– А о чём же ты плачешь? Думаешь, я не знаю? Плачешь потихоньку. Вот и сегодня плакала. Глаза красные…

Антонина Андроновна опустила ресницы, брови у неё задрожали, и на лбу появились мягкие морщинки. Но она тут же справилась с собой:

– Нервы у меня. Вот иногда и поплачу. – Она не то усмехнулась, не то всхлипнула. – Посидишь вот так-то с утра до ночи одна… да с ночи до утра… ну и заскучаешь. А вам-то с отцом разве до этого дело есть?

Она сердито выхватила из кармана платок и вытерла глаза. Тамара глядела на неё странным, что-то угадывающим взглядом и не отвечала.

– Ну, я не очень-то и нуждаюсь в вашем с отцом внимании. У вас свои дела, у меня свои.

Она отвернулась, рассеянно посмотрела в окно и, помолчав, добавила:

– Только ты смотри не болтай повсюду насчёт… ну, диспетчера-то. Незачем это… И вообще – что это за разговор с матерью завела?

Тамара, ничего не ответив, встала и молча ушла в свою комнату. Она уселась за письменный стол, разложила учебники, ко долго сидела, запустив руки в растрепавшиеся густые кудри, глядела мимо задачника и думала.

«…Одна с утра до ночи… И с ночи до утра, а вам с отцом разве до этого дело есть?» Очень горько прозвучали эти слова матери. «Но почему же она одна?.. Потому, что ничего не делает, как сказала Зина?»

Наверно, поэтому. Вот она, Тамара, учится – так у неё подруги по школе. Отец работает – так у него друзья на заводе. Но разве так же не могла бы и мать завести себе друзей?

А где же она их возьмёт? Ей ведь хочется, чтобы друзья у неё были инженеры и их жёны. Вот ей хочется, чтобы к ней жена директора приходила. А почему бы и нет? К Стрешневым приходила же…

Хорошо. Тамара поможет матери. Екатерина Егоровна и к ним придёт тоже. Тамара поможет, если отцу ни до чего нет дела.

Отец! Тамара помрачнела. Ей вдруг стало ясно: не к ней, а к отцу обращена вся горечь упрёков матери. Мать не жалуется, не бранится. Но это из-за отца она так одинока, это его не видит она «с утра до ночи и с ночи до утра». Это он виноват, что оставил мать устраивать и улаживать жизнь в одиночестве. А она не умеет, у неё ничего не получается. Отец-то знает, что счастье не в квартире и не в коврах… Ведь нет счастья в их богатом доме, нет его! Но почему же отец никак не поможет матери устроить их жизнь так, чтобы им всем было счастливо и хорошо?

Может, он их просто не любит?..

На другой день Тамара попросила Шуру Зыбину прийти позаниматься с ней.

– Зина к тебе не ходит больше? – спросила Шура.

– Нет, – холодно ответила Тамара.

– Да, правда, когда же ей ходить! – вздохнула Шура. – Дома у неё работы пропасть. Надо теперь тебе к ней ходить.

Тамара нахмурилась:

– Да, знаешь… я тебе правду скажу: мне с ней заниматься не очень легко. Она как-то плохо запоминает… И вообще…

– А ты тогда хорошо отвечала, – напомнила Шура, – когда с Зиной занималась.

Тамара покраснела, но Шура не заметила этого.

– Ну, тогда ведь Зине легко было, – продолжала она, – а теперь ей надо помогать. Я-то, по правде говоря, собиралась сегодня к ней, но раз ты просишь…

– Ой, да! Я это новое правило никак понять не могу.

– Ну ладно. Я пойду к тебе. А к Зине Фатьма пойдёт. И потом, хотела пойти к ней Поля Розеткина, и ещё Лида Лимонова хотела. Ладно. Приду.

Антонина Андроновна, как только услышала, что к Тамаре пришла Шура Зыбина, сейчас же, будто лебедь, выплыла из спальни, где она постоянно от чего-то отдыхала.

– Раздевайся, деточка, раздевайся! – заторопилась Антонина Андроновна. – Вот сюда повесь… Тамара, что же ты не поможешь? Гостей надо встречать с уважением!

– Я сама, – пробормотала Шура, смущённая таким необыкновенным приёмом, и поспешно повесила своё пальто.

– Иди сюда. – Тамара провела Шуру в свою комнату. Но Антонина Андроновна поспешила войти туда же и принялась наводить порядок на письменном столе.

– Вам удобно будет, девочки? Может, лампу отсюда взять? Или стол придвинуть вон туда, там как будто светлее?

– Да ничего не надо! – Тамара нетерпеливо отстранила мать. – Мы же всегда тут занимались.

– Но то вы занимались со Стрешневой, а Шурочка привыкла заниматься в лучших условиях, – возразила Антонина Андроновна и, переложив ещё раз с места на место книги и учебники, наконец ушла из комнаты. – Занимайтесь, девочки. Не буду вам мешать.

Тамара и Шура уселись за стол. Через пять минут дверь снова открылась. Антонина Андроновна глядела на них заботливыми глазами:

– Ну что, девочки? Удобно ли вам?

Тамара сверкнула на неё взглядом, а Шура поспешно ответила:

– Да-да, очень хорошо.

Антонина Андроновна исчезла. Но через некоторое время, когда девочки совместными усилиями решали трудную задачу и уже уловили правильный путь решения, двери открылись снова, и Антонина Андроновна вошла с двумя чашками чаю на маленьком подносе.

– Ну, мама, – нетерпеливо крикнула Тамара, – ты же нам мешаешь!

– Ничего не мешаю, отнюдь, – ответила Антонина Андроновна. – Выпейте чайку, отдохните. А потом снова будете заниматься. Вот и печенье. Берите, Шурочка… Как поживает ваша мама?

Шуре стало неловко от неожиданного «вы» и от этой чрезмерной ласковости. Она почувствовала, что ей хочется уйти из этого дома. Но выражение её лица оставалось спокойным и безмятежным.

– Мама ничего поживает, – ответила она, подняв на Антонину Андроновну большие светлые глаза. – Она сейчас всё шьёт и шьёт.

Антонина Андроновна удивилась:

– Что шьёт?

– Подарки. Она хочет подарить платье Зине к Новому году и Изюмке. И Антону костюмчик тоже. У них ведь нету мамы теперь…

– Это, конечно, очень хорошо. Но зачем же терять время? Можно бы купить в магазине. Это же такая нудная работа!

– А мама любит шить.

– Ваша мама, Шурочка, очень добрая. Но вот уж не знаю, стоит ли это… Обычно за добро люди спасибо не говорят, а только обижаются. Дашь – мало. Ещё дать – всё равно будет мало. Лучше уж вообще не давать – тогда и обижаться не будут. Но, впрочем, это так, я немножко философствую. А как же? Нас, знаете, приучают философствовать. Вот политкружок сейчас – и там всё философия, философия… Николай Сергеевич занимается, а я, по правде сказать, не могу, голова болит… Ешьте печенье, Шурочка. И вот что попрошу: передайте вашей маме, Екатерине Егоровне, что я, мол, её к себе приглашаю. Просто так – посидим, поболтаем. Обещаете передать?