В поисках утраченного - Сергей Псарев

– Наверное, здесь стоит говорить не о территориях разделенных Уральским хребтом, – Краевскому это показалось интересным. – Такой раздел проходит в душе у каждого из нас. Мы теперь стараемся быть по-европейски рациональными, но на деле часто остаемся прежними добродушными славянами. Восток добавил нам горячей необузданной крови. В такой душе всегда много противоречий и внутренней борьбы, мы даже любим по-другому.

– Вот поэтому мы для Европы навсегда останемся загадкой или варварами, которых стоит бояться. Мы же скифы "с раскосыми и жадными очами", способные поглотить все их благополучие, – Половцев довольно блеснул в темноте своим плоским калмыцким лицом.

Красивая Василиса, деликатная и мягкая на вид, неслышно ступая по ковру, принесла на подносе бутерброды с сыром и зажгла наверху лампу.

Краевский открыл свою толстую клеенчатую тетрадь и принялся читать.

Рассказ художника

Эта история началась более года назад в Царском Селе на торжествах по случаю 20-летия Невского кредитного банка. Праздник проходил во дворце с поистине царским размахом. Среди многочисленных именитых гостей я мало кого знал лично. Разве что модную писательницу и исполнительницу авторских песен Антонину. В своем узком вечернем платье цвета чайной розы с пикантным декольте она семенила возле меня маленькими шажками и с достоинством протянула мне свою руку в длинной белой перчатке. Сегодня она казалась ослепительно красивой с ног до головы, до последнего красиво уложенного волоска. Раньше я видел ее только в джинсах с разодранными коленками и немыслимой красной курточке. Это было превращением Золушки в сказочную принцессу. Антонине не хватало только хрустальных туфелек. Мы поднялись по лестнице в зал и присели на маленький бархатный диванчик.

– Посмотри, вон Джулия, моя подруга… – шепнула Антонина, указывая мне на проходившую мимо парочку.

Джулия шла под руку с молодым длинноволосым красавцем. Свободным движением он расчистил себе дорогу, и они быстро смешались с танцующими парами.

– Ну, как она тебе? – нетерпеливо и с нескрываемым любопытством спросила Антонина.

– Да, недурна, – промычал я что-то не очень вразумительное.

– Только и всего? Эх вы, мужчины, – Антонина удивленно закатила свои большие глаза небесного цвета.

В этот момент меня охватило странное чувство приятного возбуждения. Спертый воздух в дворцовых залах и блеск огней, отражавшийся в огромных зеркалах, больше не раздражали. Мы поднялись из своего укромного места и принялись бродить, переходя из комнаты в комнату. Вскоре я снова увидел Джулию. У нее гордо посаженная голова и профиль, который можно заметить только у античных статуй. Длинные светлые волосы отливали золотом при свете многочисленных ламп. На высокой шее сверкал маленький брильянтовый крестик. Я следил за ней издали, и мы уже дважды встретились взглядом. В нем читался интерес или немой вопрос.

– Она здесь самая красивая, не правда ли? – сказала Антонина. – Какая осанка, покатые плечи, грудь. Вот с кого сегодня стоит писать портреты…

Через несколько минут нас представили друг другу. Мы успели вместе выпить шампанского и немного поговорить.

Кажется, уже тогда многое откровенно читалось на моем лице. Я не сводил с нее глаз. Джулия закусила губку и нервно откинула с обнаженных плеч свои роскошные волосы. В этой красоте было что-то захватывающее. Ноздри ее тонкого носа порозовели, открытая низким вырезом платья грудь тяжело поднималась. После этого я совершенно растерялся. Не знаю, увижу ли ее еще…

Утром следующего дня неожиданно последовал ее звонок с какой-то просьбой, и я был приглашен к ней домой. Теперь у меня отлегло от сердца.

Глотаю свой кофе. Становлюсь к мольберту и добросовестно работаю. Пожалуй, только более нервозно и рассеянно чем обычно. Вот и полдень, близится время нашей встречи. Теперь я мчусь в другой конец города, взлетаю на восьмой этаж и звоню в дверь. Она открывает мне. До сих пор вспоминаю ее тоненькие детские пальчики, взявшие мою плащ и бледное узкое лицо, вспыхнувшее румянцем, словно в бокал плеснули бордо. Она все еще в легком халатике и просит меня немного подождать. Пока я разглядываю коридор, где все от пола до самого потолка с любовью и выдумкой сделано ее руками. Стены с лепной отделкой в виде морских раковин и двери, оклеенные листами со строками ее стихов о любви.

– Что позволите предложить вам, чай или кофе?

– О, как вам угодно, – отвечаю я.

– Нет, что вы больше любите. Только, пожалуйста, без всяких церемоний, прошу вас.

– Тогда кофе, если это можно, – решаюсь я, с радостью отмечаю, что волнение мое уже прошло.

Потом что-то прибиваю на кухне, сверлю стенку и вешаю покосившейся карниз в ее комнате. Делаю это нарочито медленно, чтобы разглядеть мир, в котором она живет, где каждая вещь хранит тепло женских рук и нежный запах ее духов. Заметно, что она любит уют и красивые вещи.

Теперь мы почти рядом. Своим следующим вопросом Джулия ловко помогает преодолеть натянутость.

– Присядьте же. Пододвиньте ближе к себе этот стул и положите свою сумку. Вы уже торопитесь уходить?

Пододвигаю стул и присаживаюсь на самый его край. Наши колени все равно касаются, и волнение снова охватывает меня. Джулия опять приходит ко мне на помощь.

– Я еще не поблагодарила вас за сделанную работу. Теперь я часто болею и мне трудно все это делать самой. Вы будете помогать мне?

Спустя время она расскажет, что сама переступила через свои правила и искала повод, чтобы пригласить меня. Это прозвучит как признание…

Теперь мое волнение проходит совершенно. Обещаю ей свою помощь и молю Бога, чтобы фронт работ у Джулии никогда не заканчивался. Она перечисляет мне свои проблемы, а я понимаю, что все это можно сделать за два дня. Можно не торопясь заниматься этим целый месяц. Последнее мне подходит больше.

Джулия рассказала мне о себе. Она по происхождению полька, и ее предки переехали сюда из Восточной Польши, спасаясь от наступавших германских войск кайзера Вильгельма. На фамильные драгоценности прабабушки Анелии в пригороде был куплен большой каменный дом похожий на замок, отнятый позднее большевиками.

У нее много разных интересов, и она везде успела себя попробовать. С детства занималась балетной хореографией и очень любила танцевать. Из-за болезни суставов танцы пришлось оставить. Теперь ей часто снятся танцы, и она даже танцует во сне, кружится в вальсе. Если бы не болезнь, то непременно, даже несмотря на запреты родителей, убежала из дома и стала настоящей балериной. Джулия неплохо рисует масляными красками и даже занималась в студии. Теперь на этих стенах висят ее картины. На них были какие-то пустые поля, реки, и везде ощущалось щемящее одиночество. Еще она пишет стихи и прозу и, кажется, даже где-то издавалась.

– Раньше легко смотрела на жизнь и людей. Нет, я дурно жила, потому что всегда очень доверяла людям, – сказала она.

Мне тогда показалось, что Джулия везде сильно тратила себя, не посвящая себя чему-то одному более серьезно и основательно. Похоже, искала себя, но и так не нашла.

Потом пришел ее сын Анджей, высокий светловолосый подросток и по ее просьбе что-то исполнил на пианино. Тогда я почему-то подумал, какую бы мелодию поляк ни сыграет, у него всегда получается полонез. Это, как у Зураба Церетели, все его скульптуры формируют образы одной национальности. Кого бы их автор ни создавал.

В Джулии тоже читалась ее польская порода того самого чистого типа, с гордой выдержкой, которой часто не хватает нашим русским людям. А еще у нее были большие карие глаза с зеленым отливом. Они могли менять цвет, вспыхивать золотом или становиться совсем зелеными, мягкими и бархатными. Нижняя губка ее слегка припухлая, что придавала ей необычайную женственность. Действительно, это было лицо с характерными и выразительными чертами, которые так любят рисовать художники.

Конец ознакомительного фрагмента.