Личный враг императора - Владимир Свержин

– А ежели нет – то порешите?

– Непременно.

Акакий Колотяга вновь неодобрительно вздохнул. Сейчас, когда враг был повержен и жалок, моя кровожадность тяготила этого добродушного, по сути, мальчишку. Я твердо знал, что в случае чего рука его не дрогнет, что в бою он готов сражаться очертя голову. Но стоило бою утихнуть, он вновь становился образцом милосердия и сострадательности. Да и, пожалуй, большая часть крестьян моего отряда была именно такова. И не только это: необходимость воевать с этаким жалким противником, да еще и вдали от собственных домов, приводила большинство из них в уныние. И в отличие от профессиональных солдат, для которых приказ командира едва ли не заповедь Господня, у вчерашних пахарей зима была временем серьезным, когда, согласно поговорке, «следует готовить телегу», а также весь остальной инвентарь к привычному крестьянскому циклу. Никакой генерал тут над ними не начальник, будь он хоть десять раз князь.

Несомненно, мое обещание дать волю всем, кто пошел сражаться с врагом Отечества, придавало каждому из них сил для продолжения борьбы. Однако не нужно было иметь дар предвиденья, чтобы понимать, насколько их утомила война с ее каждодневными тяготами и кровопролитием. И с этим нужно было что-то делать, уж во всяком случае, учитывать в дальнейших планах.

Я сидел за письменным столом, устало глядя на очередного пленного офицера. Молодой симпатичный капитан, должно быть, всегда пользовавшийся успехом у женщин, светло-зеленая форма итальянского стрелка весьма шла ему. Но сейчас, похоже, он был не рад наличию непреложного свидетельства его военной службы.

– Я князь Трубецкой. – Похоже, мое сообщение окончательно лишило красавчика желания бороться. – С кем имею честь?

– Капитан Ло… Лоретти.

– Ло Лоретти или просто Лоретти?

– Просто Лоретти.

– Прекрасно. Я вижу, вам тяжело стоять, можете присесть.

Капитан с облегчением рухнул на стоящий рядом стул.

– Я умру? – наконец выдавил он.

– Непременно.

– Я готов рассказать все, численность…

– Около пяти тысяч. Количество пушек, имена командиров – все это я знаю и без вас.

– Проклятье, ну почему я последний?! – взвыл офицер. – Я не хочу умирать! Слышите, не хочу!

– Очень понятное чувство, – устало кивнул я. – Но в защиту ваших однополчан должен сказать, что они не пожелали сообщать ничего существенного.

– Но тогда…

– Оставьте свои догадки, – поморщился я. – Мне нет дела до чести вашего мундира и до того, кто из вас умрет героем, а кто – слизняком. Либо вы найдете, чем меня удивить, либо вас расстреляют вместе с вашими собратьями по оружию.

– Однако позвольте, позвольте, я слышал, вы отпускаете одного из пленных! Всегда отпускаете, чтобы он доставил сообщение…

Лоретти запинался, ища доводы, которые помогут ему спасти жизнь.

– Я готов доставить сообщение. Я отдам его лично в руки принца Богарне. Он мне доверяет. Я готов доставлять вам любую интересующую вас информацию.

– Благодарю вас, капитан, весьма любезное предложение. Но, боюсь, запоздалое.

– Но как же запоздалое?! – взмолился мой собеседник. – Я же лишь сегодня увидел вас, никогда прежде…

– Да, это правда. Но, прямо сказать, прежде и не пытались встретиться. Если бы вы пришли ко мне пару месяцев назад, я бы принял вас с распростертыми объятиями и назвал другом. Но сегодня моим людям пришлось вас настоятельно пригласить в гости, иначе бы наша встреча не состоялась. Поэтому у меня нет никаких гарантий, что, попав к своим, вы точно так же не предадите нас. Поэтому благодарю за любезность, но нет.

– Я расскажу пароль.

– Зачем? К вечеру его поменяют.

– А золото? В колонне много золота и мало лошадей, чтобы его везти.

– Да, – вспоминая недавний визит Бенкендорфа, вздохнул я. – Золото – это важно.

– Так что, я могу надеяться?

– Нет.

Я кликнул ждавшего моих распоряжений Ротбауэра.

– Тех двоих расстрелять, этого – повесить. И вот еще что, мундир сохрани. Он мне будет как раз впору.

Я смотрел в окно, бойцы моей «интербригады» тащили за сарай упирающегося капитана Лоретти.

– Там много, много золота! – кричал он. – Не губите, я вас проведу!

На лестнице послышались шаги, я повернулся, на всякий случай приготовившись выстрелить. Конечно, появление врага в таком месте представлялось крайне маловероятным, однако же куда разумнее быть готовым к всякой неприятности, нежели потом объяснять апостолу Петру, как ты эдак оплошал. Если Господь не дал тебе клюва, нечего им щелкать. Однако нажимать на спусковой крючок не пришлось. В проеме распахнутой двери появилась статная фигура ротмистра Чуева.

– Опять свирепствуете, князь? Едва с постели встали, а уж за свое. Нет чтоб в церковь сходить, Бога поблагодарить за исцеление. Мы уж тут всерьез опасались, как бы вы Господу душу не отдали. Как Бенкендорф отбыл, так вы в полное беспамятство-то и впали. Я так понимаю, не столь от хвори, сколь от расстройства.

– Вы полагаете, Алексей Платонович? – Я сделал приглашающий жест рукой. – Присаживайтесь, сейчас распоряжусь организовать вам что-нибудь поесть и выпить. С дороги небось?

– С дороги, – кивнул Чуев, привычно расправляя усы. – Не откажусь. – Он устало рухнул в кресло возле обогревавшей комнату жаровни и протянул ладони к кружевной бронзовой крышке. – Эк снег-то повалил! Теперь, небось, надолго ляжет.

– Не ляжет, скоро оттепели пойдут.

– Да почем вам знать?

Я посмотрел на соратника долгим испытующим взглядом.

– Ну да, дурное спросил, вы ж у нас пророк.

– Да если бы, – отмахнулся я. – Вот знал же, когда снег ляжет, надо было загодя о санях позаботиться. Теперь придется на ходу что-то придумывать.

– Тут не волнуйтесь, Афанасий уже позаботился, он хоть наперед все не знает, но мужик опытный.

– По селам изъял? – предположил я.

– Так уж и изъял! Все чин по чину, заплатил. Так что не зря вы денежки-то ему давали.

Я улыбнулся, вспоминая осанистую солидную фигуру, такой деньгами швыряться не станет, такой пятак к пятаку откладывает, полушку лишнюю детям на леденец не потратит. А на тебе – собственные деньги за сани отвалил, и, видать, немалые деньги. Стало быть, это уже его личная война, на которую уже и последнюю рубаху не жаль. Надо будет, конечно, возместить убытки, но сам по себе факт отрадный. За окном послышался слитный залп, а чуть позже – истошный вопль капитана Лоретти.

– Надо же, повесил все же, – хмыкнул в усы Чуев. – Я-то было, грешным делом, подумал, что сейчас сюда приведешь да насчет золота пытать будешь.

– Что там пытать? Оно прибудет в деревню Засижье. Там у принца Богарне возникнет настоятельный вопрос: что делать с награбленным дальше? Это ж как чемодан без ручки – и нести тяжело, и бросить жалко. Так что нужно будет его высочеству помочь.

– Неужто самолично к Богарне пойдете, Сергей Петрович?

– Оно бы хорошо, чтоб к нему спустился ангел божий и завещал принцу мне все безропотно оставить, но сомневаюсь, что воинам божьей рати есть дело до земных схваток.

– И что ж, потом все Александру Христофоровичу отошлете? – насмешливо спросил ротмистр, явно не веря в возможность такого варианта.

– И не подумаю. Вернее, церковную утварь и всякие там канделябры отошлю, дабы не сидеть потом в остроге за компанию с генералом Иловайским, а золото, серебро, медь – все как и прежде.

– Неугомонный вы, Сергей Петрович, – вздохнул гусар. – А вот скажите мне, как другу или уж хотя бы как боевому товарищу: на что вам такие-то деньжища? Трубецкие, как всем известно, не чета нам, Чуевым, не из худородных. И крепостных у вас, поди, тыщи, и денег, поди, сундуками. А вам нет бы остановиться, поопасаться начальственного гнева – все гребете! Уж куда яснее, казалось бы, генерал Бенкендорф показал, что ему ваши шалости известны и, ежели что, спуску не будет. А вот нет же – все неймется! Руки у вас свербят, что ли?

Заботливый Кашка принес уставленный снедью и согревающими напитками поднос и, молча поставив на стол, удалился.

– Алексей Платоныч, Алексей Платоныч! – улыбнулся я. – Неужто вы и впрямь думаете, что мне все это богатство нужно, чтобы земель накупить, дворцов настроить, пить из серебра и есть на золоте?

– Да вы хоть передо мной-то не лукавьте – для чего же еще?

– Как вы помните, друг мой любезный, у меня тут своя отдельная война.

– У всех у нас тут война, – нахмурился ротмистр. – И у каждого своя. Вон Афанасий со вчерашнего утра суетится, уж точно не от безделья, не от того, что вы ему приказали. Сам, как умеет, воюет.

– Так-то оно так, – согласился я, – да не совсем. И вы, дорогой мой ротмистр, и Афанасий, и даже вон Ротбауэр со всеми прочими воюете против Наполеона. Так ведь?

– Конечно, так.

– Притом вот, к примеру, вы надеетесь вернуться домой увенчанный славой и внукам потом рассказывать о том, как лихо крушили супостата.