Тарутинское сражение - Виталий Бессонов

Д.Д. Шепелев (1771–1841).

В это время Ермолов действительно находился в гостях у генерал-майора Д.Д. Шепелева. Голицын, также бывший на этом торжестве, свидетельствует, что Шепелев собрал гостей в селе Спасском[217], расположенном за правым флангом русских позиций на правом берегу реки Нары, примерно в 7 км от села Тарутино. Об этой встрече Ермолов рассказывал знаменитому партизану Д.В. Давыдову: «Генерал Шепелев дал 4 (16) числа большой обед, все присутствовавшие были очень веселы, и Николай Иванович Депрерадович пустился даже плясать»[218]. Свидетелем праздника был и состоявший при Милорадовиче поручик Глинка. В «Письмах русского офицера» он писал, что 16 октября Милорадович взял его обедать к Шепелеву, «который имел свои биваки за правым крылом армии. Обед был самый великолепный и вкусный. Казалось, что какая-нибудь волшебница лила и сыпала из неистощимого рога изобилия лучшие вина, кушанья и самые редкие плоды. Хозяин был очень ласков со всеми, и прекраснейший стол свой украшал еще более искусством угощать. Гвардейская музыка гремела». По свидетельству Глинки на обеде у Шепелева присутствовало тридцать лучших русских генералов[219].

Выполняя приказ Кутузова, Герсеванов поехал в Спасское, но Ермолова там уже не застал. Ему сообщили, что он отправился к шефу 1-го пешего полка Московского ополчения князю Н.С. Гагарину. Но и здесь ординарца ждала неудача. Оказалась, что начальник штаба 1-й армии уже поехал к себе на квартиру. Только по пути в Леташово Герсеванову удалось нагнать Ермолова и передать ему приказ главнокомандующего о выступлении. После этого они вместе отправились в Леташевку, в Главный штаб[220]. Давыдов, знавший об этих событиях со слов Ермолова, писал: «Возвращаясь, в девятом часу вечера в свою деревушку, Ермолов получил через ординарца князя Кутузова, офицера кавалергардского полка (Глуховского кирасирского — В.Б.), письменное приказание собрать к следующему утру всю армию для наступления против неприятеля. Ермолов спросил ординарца, почему это приказание доставлено ему так поздно, на что он отозвался незнанием, где находился начальник главного штаба»[221]. Следовательно, опираясь на сведения, сообщенные Давыдову Ермоловым, можно предположить, что начальник штаба 1-й армии получил распоряжение главнокомандующего спустя два часа после того, как назначенное на 6 часов вечера время готовности армии к выступлению уже истекло. Поэтому не удивительно, что выехавший из Леташевки в восьмом часу вечера Кутузов, по прибытии в Тарутино обнаружил войска неподготовленными к намеченному ночному движению[222].

В предписании Ермолову от 17 октября о расследовании причин позднего доставления приказа главнокомандующий писал, что по прибытии в Тарутино «к удивлению моему, узнал от корпусных там собравшихся господ начальников, что никто из них приказа даже и в 8 часов вечера не получал, кроме тех войск, к коим сам господин генерал от кавалерии барон Беннигсен прибыл и им оный объявил, как-то ко второму и четвертому корпусам; к тому же начальствующие кавалериею господа генерал-лейтенанты Уваров и князь Голицын объявили, что, не получив заранее приказания, много кавалерии послали за фуражем, что и с артиллериею было, и я, ехав в Тарутино, повстречал артиллерийских лошадей, веденных на водопой. Сии причины, к прискорбию моему, понудили отложить намерение наше атаковать сего числа неприятеля, что должно было быть произведено на рассвете, и все сие произошло от того, что приказ весьма поздно доставлен был к войскам»[223]. Об отсутствии в лагере части лошадей свидетельствует и адъютант Кутузова Левенштерн, который в своих записках писал: «Атаку предположено было произвести 4-го (16) октября, но в тот момент, когда артиллерии было приказано двинуться, половина ея лошадей оказалась занятою фуражировкою в 18 верстах от лагеря. Генерал барон Левенштерн, командовавший артиллерией, сообщил это неприятное известие Кутузову, который отменил предположенное им движение»[224].

В воспоминаниях находившихся при Главной квартире Кутузова офицеров содержатся свидетельства о негодовании главнокомандующего по поводу неисполнения сделанных 16 октября приказаний. Находившийся при Коновницыне полевой генерал-аудитор 2-й армии Маевский писал, что за неготовность войск к выступлению Кутузов «жестоко разругал генерал-квартирмейстера (Толя — В.Б.)»[225].

Штаб- и обер-офицеры свиты Е.И.В. по Квартирмейстерской части, 1808 г. из книги «Историческое описание одежды и вооружения…».

Щербинин в своих записках описывает неприятную беседу главнокомандующего с квартирмейстерскими офицерами Ф.Я. Эйхеном и П.И. Брозиным, в то время как Толь, по его словам, оставался в Леташевке. «„Кто здесь старший квартирмейстерский офицер?“ спросил Кутузов, озираясь около себя, — вспоминал Щербинин, — На свое несчастье отозвался подполковник Эйхен, начальник нашей канцелярии. Кутузов, вышед из себя, разругал этого благородного человека ужасно. Потом, увидя ехавшего на маленькой толстой лошади в зеленой фуражке и солдатской шинели какого-то краснощекого, вскричал: „Это что за каналья?“. Ехавший остановился перед Кутузовым и, побледнев, отвечал: „Квартирмейстерской части капитан Брозин, обер-квартирмейстер такого-то кавалерийского корпуса“»[226]. По свидетельству Щербинина, глубоко уязвленный обвинениями главнокомандующего Эйхен оставил армию и его место занял незаслуженно оскорбленный Брозин[227]. В свою очередь, Голицын, который по свидетельству Герсеванова после своего возвращения от Шепелева сопровождал главнокомандующего в Тарутино[228], утверждал, что Кутузов, узнавший о неполучении в войсках приказа, «был в таком исступлении, в котором еще его никогда не видали. Все оборвалось на бедном Эйхене, который безвинно сделался виновником; он его разругал, велел выгнать из армии и атака была отменена»[229]. Против того, что Эйхен в период Отечественной войны не покинул армию, свидетельствуют биографические данные, основанные на формулярном списке, а также использование его Кутузовым в декабре 1812 г. для выяснения причин отступления неприятельского корпуса[230]. Однако, учитывая личное участие Голицына в событиях 16 октября, можно предположить, что Кутузов, узнав о неготовности войск к выступлению, действительно обрушил свой гнев на Эйхена (который мог находиться в свите главнокомандующего), но никаких последствий это для него не имело.

М.И. Кутузов (1747–1813). Гравюра С. Карделли. 1810-е гг.

Сохранившиеся свидетельства штабных офицеров носят противоречивый характер и не могут быть признаны достоверными. Они позволяют лишь получить представление о разговорах, ходивших в Главной квартире, и суждениях, высказываемых по поводу поведения главнокомандующего. В целом, все они говорят о необычной вспышке гнева Кутузова. Характеризуя настроение главнокомандующего, Михайловский-Данилевский в своих записках писал: «Светлейший был во весь вечер 4 (16) октября вне себя от гнева, и что к нему боялись подойти, как в Тарутине, так равно, и по возвращении его в Леташевку[231], и что и я чрезмерно был рад, что он за мною не присылал»[232].

При этом следует отметить, что позднее получение приказа Кутузова не остановило Ермолова. По прибытии в Главную квартиру он приступил к его выполнению, разослав офицеров с письменными распоряжениями о начале движения. Вернувшись в Леташевку, Кутузов вызвал к себе Коновницына, который доложил ему о предпринятых Ермоловым шагах. Как указывает Герсеванов, у которого все эти события происходили на глазах, через полчаса главнокомандующий вновь потребовал к себе Коновницына и приказал отменить выступление войск. «Ермолов, — пишет ординарец, — потребовал себе других офицеров и опять разослал по корпусам, с приказанием остановить войска, и вскоре после того уехал в свою квартиру». Сам Герсеванов также попал под «горячую руку» Кутузова. Главнокомандующий приказал «арестовать его, нарядить суд, допросить его, и если он не был в авангарде — расстрелять его». Но, в конечном итоге, из-за отсутствия ординарцев Герсеванов был послан Коновницыным ночью на правый фланг русской позиции, к Орлову-Денисову с известием об отмене утреннего наступления. С большим трудом и риском он исполнил данное ему поручение и, вернувшись к утру в Главный штаб, получил прощение Кутузова[233].

А.П. Ермолов (1772–1861). Гравюра А. Ухтомского по оригиналу В. Машкова. 1810-е гг.

Несвоевременное доставление приказания было названо главной причиной, повлиявшей на срыв намеченной на утро 17 октября атаки. В Главной квартире Кутузова вся ответственность за это была возложена исключительно на начальника штаба 1-й армии. Это также нашло отражение в воспоминаниях находившихся при штабе главнокомандующего офицеров. Так, Щербинин писал, что Ермолов был «один причиною беспорядка», и Кутузов «без всякой вспышки приказал Коновницыну объявить Ермолову волю Его Светлости, чтобы оставил армию. И по делом бы! Но Коновницын упросил Кутузова простить Ермолову»[234]. Подобное свидетельство находим и в записках Михайловского-Данилевского: «Гнев его (Кутузова — В.Б.) в особенности пал на генерала Ермолова, которого он хотел отдать под суд, но однако же после смягчился»[235]. Адъютант Кутузова Левенштерн отмечал: «Кутузов обвинял генерала Ермолова в том, что он не предупредил генерала Левенштерна (начальник артиллерии — В.Б.) относительно предположенного движения: в армии было известно, что генерал Ермолов праздновал в тот день у генерала Шепелева день его ангела[236], что он пробыл у него слишком долго и совершенно забыл свои обязанности начальника штаба»[237]. Маевский также указывал на то, что «1-я армия, которою управлял Ермолов, по ошибке, была вовсе не приготовлена»[238].