Контракт на убийство - Буало-Нарсежак

— Да, знаю. Не забыл.

— Очень мило. Полагаю, ты по уши в дерьме? Ладно, молчи. Потом расскажешь. До завтра. Чао.

Ну вот и все. Жребий брошен. Он снова прикидывает шансы. Либо она солгала президенту и — по собственной воле или по принуждению — по-прежнему остается сообщницей мсье Луи и в таком случае предаст: если довериться ей, его ждет гибель. Либо ей действительно грозит опасность со стороны мсье Луи, и тогда на нее можно рассчитывать. Г не слишком силен в отношении всех этих «либо». Он только предполагает! Предполагает! А разве логика тут в силах помочь? «Он непрестанно шпионит за мной», — предостерегала Пат старика Ланглуа. Если это правда — а она всегда была лгуньей, — мсье Луи наверняка что-то заподозрит и отправит вдогонку за Пат верного человека. Через сорок восемь часов он будет знать, где скрывается Г.

Так что свидание с Пат равносильно самоубийству. Эту идею он уже обдумывал несколько раз, но ни разу еще не испытывал такого страха, от которого теперь весь покрылся потом. А почему бы ему не уехать и не скрыться где-нибудь в другом месте? Чего проще: собрать вещи, вскочить в автомобиль вместе с Ромулом и поминай как звали. Мало ли деревушек, где можно спрятаться! И об этом он тоже думал! Откуда же такая нерешительность? Нет, он вовсе не сдается. Все дело в том, что с мсье Луи у него, оказывается, давние счеты. Он даже не подозревал об этом. И не понял сразу, что его внезапное недоверие — это прилив обиды, вроде прилива желчи. И теперь при помощи Пат он должен добраться до мсье Луи и разоблачить его. Главное — кто выстрелит первым!

Г медленно кладет трубку, пытаясь удержать в памяти, пока он еще отчетливо звучит в его ушах, голос Пат. Ему почудилось, что голос этот привык командовать, и еще… В нем слышится недоверие, но ни малейшего страха… А между тем полиция уже должна была заняться окружением и связями генерального директора. Однако если бы Пат чувствовала, что за ней следят, то не стала бы рисковать, назначая это свидание, и Г вынужден признать, что не имеет привычки разбираться в столь запутанных ситуациях. Ему надо выведать у Пат лишь одно: каковы ее отношения с мсье Луи? И где его можно найти? Г неустанно возвращается к этому вопросу. И так этим озабочен, что Ромул, почуяв его волнение, кружит возле него, отказавшись заигрывать с его руками и покусывать запястья. Наклонив голову, пес не спускает глаз с хозяина — признак глубокого раздумья. Ухватившись за густую шерсть на шее, Г, лоб в лоб, пытается объяснить Ромулу:

— Понимаешь, мсье Луи — мерзавец. Я говорю это вовсе не для того, чтобы ты отстал от меня, дурачок. Просто хочу, чтобы ты понял: по его вине я не свободен. А если не свободен я, то и ты тоже не свободен. Он может напасть на нас в любую минуту, предстать в любом обличье: почтальона, кюре, лесничего, лесоруба, дорожного рабочего, почем я знаю! Я его никогда не видел. Остается надеяться на помощь Пат. Возможно, она даст мне какую-нибудь фотокарточку. Так что не горюй, дуралей!

Он поглаживает пса за ухом, и Ромул с облегчением радостно лает, прыгая на месте, опрокидывает кресло.

— В сад, зверюга…

Выпроводив пса, который бросился по привычной дорожке, идущей вокруг клумб, Г проверяет револьвер, осторожно манипулируя им, сует за пояс и выхватывает с быстротой молнии. Притомившейся молнии. Надо бы быстрее. Если дуэль состоится, то неизбежно лицом к лицу. Мсье Луи не даст подстрелить себя на расстоянии. Г никак не может вообразить эту сцену. Ему никогда не удавалось ясно представить себе что-либо. Но он почти не сомневается, что стрелять придется в упор и, значит, ему не понадобится левая рука. Шансы у них будут равны. Нетерпеливым движением он отмахивается от фантастических видений. Там видно будет. Всю свою жизнь Г повторял: там видно будет, но далеко вперед заглядывать не умел. Вот почему он до сих пор на побегушках у мсье Луи. Открыв на ходу книгу, которой, судя по всему, упивался президент, Г читает:

О слепое, глухое орудье увечий,Инструмент, чтоб высасывать мозг человечий,До чего ты нагла, как ты только могла,Не бледнея, глядеться в свои зеркала?[6]

На лбу у него, как у Ромула, появляется глубокая складка, выдающая тревогу и озабоченность. Что за тарабарщина? Ему вспомнилось, как мать либо гадала на картах, либо чаще всего открывала наугад Библию, дабы почерпнуть советы или предостережения. Может, эти слова обращены к нему? Может, он и есть то самое «слепое, глухое орудье»? Президент принадлежал к иному обществу! Г привык убивать людей ничтожных, содержателей притонов, торговцев наркотиками, но убивать профессоров, адвокатов или ученых буржуа он отказался бы. Мсье Луи заставил его совершить грех. И вот доказательство: этот писатель, Бодлер, поэт, которого Ланглуа всегда держал под рукой! Если бы знать… Генеральный директор был как раз таким человеком, которого следовало пощадить. Г в ярости швыряет книгу в глубину шкафа. Мсье Луи превратил своего оружейных дел лакея в чудовище. Г полагал, что ему удалось вырваться из жалкого циркового мирка. Ничего подобного! Он по-прежнему представляет собой одну из тех диковинок, которые демонстрируют на манеже на потеху публике. Нет, Патрисия должна заговорить! Иначе…

После обеда Г с Ромулом идут на прогулку в лес. Г, который никогда ничего не упускает, хочет взглянуть, как продвигаются дела на вырубке. Где вырубка, там и стройка, а стройка предполагает бригаду, ну а там, где работает целая бригада, как в маленьком цирке, есть всего понемногу: и желтые, и черные, и смуглые, короче, люди, готовые согласиться на любой контракт. Пока бояться нечего, однако не мешает проверить, что творится на поляне, где в воздухе плавает запах опилок и ободранной коры. Их пятеро, обнаженные до пояса, они усердствуют топором и пилой, и на срубленных стволах белеют свежие раны. На соседней площадке застыл в ожидании грузовик с прицепом. Г держит собаку на поводке, чтобы не дать ей подружиться с увлеченными работой лесорубами. За площадкой начинается аллея для верховой езды, уходящая в глубь леса. Саму поляну окружает густой подлесок. Г изучает местность подобно бывалому десантнику ударного отряда, уже не раз участвовавшему в боевых операциях, пути отступления для него так же важны, как и подступы к укрепленному пункту, который предстоит взять штурмом. Если мсье Луи в сопровождении одного или двух наемников решит атаковать спиной к лесу, то сможет исчезнуть в мгновение ока. Нет, ждать его нужно не на воле, а в непосредственной близости от фермы, откуда легко можно следить за открытой местностью. Ромулу страшно хотелось бы получить свободу, ибо через связующий их поводок ему передается лихорадочное возбуждение хозяина. Если нападающие промажут, преследовать их не имеет смысла. Не исключено, что они отступятся, посчитав его твердым орешком. И только после первой атаки, если она сорвется, мсье Луи предложит вступить в переговоры. Глядя на раскачивающиеся на самом верху ветки вяза, Г вдруг подумал — раньше это не приходило ему на ум, — что мсье Луи не знает важности и существа документов, похищенных у президента. Он, верно, воображает, что это динамит! С помощью чего его можно упрятать в тюрьму лет на двадцать! Вот почему у него нет другого выбора: либо убить, либо капитулировать! Надо будет втолковать это Патрисии и убедить ее, что украденные документы равносильны наведенному оружию. Ладно! Немного самообладания, и можно, пожалуй, отвоевать покой. Слышишь, приятель! Покой для нас обоих!

Глава 9

Г занялся туалетом Ромула. Почистил его, расчесал, осторожно расправил шерсть на бедрах. Нелегко было заставить пса сидеть спокойно, не давать ему вертеться, хватать за руку, впиваться зубами в губку, а под конец завалиться на бок и дрыгать лапами, словно здоровенный котенок, собравшийся жонглировать.

— Можешь ты утихомириться, дуралей! Да, вид у тебя хитрющий! Не бойся, живот чесать не стану. Ну вот и все! Вставай! Пошли.

Это слово Ромул уже знает, точно так же, как и слова «гулять», «домой», «к столу», «косточка», «не трогай», «лежать». Они с Ромулом начинают понимать друг друга с полуслова, если смотрят прямо в глаза друг другу, и Г зачастую удивляется тому, что не может солгать Ромулу, сказать, например, «К столу», а самому сделать вид, будто собирается за порог. Все эти глупости наводят Г на мысли, выходящие за рамки привычных забот. И он старается избегать их. Ему было бы страшно открыть вдруг для себя такие вещи, как верность, бескорыстие, полная самоотдача, ведь за всю свою жизнь он никому ничего не давал. Но более всего Г поражает та быстрота, с какой этот пес сроднился с ним, проник в его плоть и кровь, словно они взаимно помогли друг другу по-новому взглянуть на мир. Давно ли они встретились? Впрочем, какое это имеет значение, истина, возможно, в том, что Г сам был когда-то овчаркой. Почему бы и нет? Ведь уверяла же его мать, которая по утрам и в особенности натощак ощущала себя ясновидящей, что в предыдущей жизни была фавориткой какого-то раджи. Г размышляет обо всем этом просто так, для забавы, приглаживая тем временем длинный белый волос родинки, столь элегантно украшающей уголок глаза его пса. Потом переходит к заботам о собственной персоне, гораздо менее значительной для него, чем Ромул. Легкие фланелевые брюки темного цвета (он всегда опасался ярких расцветок), серая рубашка, документы на имя Баллада в заднем кармане, вот вроде бы и все! Можно отправляться в Нант.