Бог, человек, животное, машина. Поиски смысла в расколдованном мире - Меган О’Гиблин

Однако несмотря на шумиху, периодически возникающую вокруг этих футуристических технологий, деятельность таких компаний вращается в основном вокруг рутинных материй: социальных сетей, криптовалюты, разработки более быстрых и мощных мобильных устройств – и, конечно, головокружительного по объемам сбора информации о пользователях. На самом деле можно сказать, что главная задача трансгуманизма – не предсказывать будущее, подобно пророкам, а наставлять в вере, подобно миссионерам. В своей книге «Вы не гаджет» специалист по информационным технологиям Джарон Ланье утверждает, что как многие христиане, уповая на грядущее вознесение на небеса, смиряются с неприглядными реалиями жизни и закрывают глаза на войны, экологические бедствия и социальное неравенство, так и вера в пришествие Сингулярности оправдывает технологическую культуру, где информация ценится выше человека. Ланье пишет: «Если вы намерены отойти от старой религии с ее надеждой на то, что Господь дарует бессмертие в другой жизни, к новой, где вы мечтаете стать бессмертным, загрузившись в компьютер, то вам просто необходимо верить, что информация – реальная и живая сущность»[33]. Это почти религиозное преклонение перед информацией можно наглядно увидеть на примере быстро растущих социальных сетей, где каждый пользователь рассматривается как компендиум персональных данных. Оно прослеживается в том, насколько государственные школы помешаны на стандартизированных тестах, разработанных так, чтобы оценить, нравятся ли школьники алгоритму. О нем же говорит и популярность свободно редактируемых сайтов – таких как «Википедия», где индивидуальное авторство скрывается, чтобы придать содержанию трансцендентную ауру священного текста. В итоге трансгуманизм и другие техноутопические идеи ускорили приход того, что Ланье называет «антигуманистическим подходом в компьютерных технологиях»: это цифровой мир, где «биты представляются живыми, а человеческие существа – временными объектами».

В каком-то смысле мы уже живем в дуалистическом мире, обещанном Курцвейлом. В дополнение к нашим физическим телам где-то в эфирном пространстве существуют наши нематериальные вторые «я», состоящие из чистой информации: из данных о том, на какие ссылки мы чаще кликаем, о наших покупках и лайках. Пребывают они, однако, не в какой-то трансцендентной нирване, а, скорее, в теневых базах данных сторонних агрегаторов. Эти вторые «я» не имеют ни целеполагания, ни сознания; у них нет ни предпочтений, ни желаний, ни надежд, ни душевных порывов, и все же в чисто информационной сфере больших данных именно они, а не мы, обладают реальной ценностью.

* * *

Несколько лет назад я написала статью, в которой вспоминала о своей юношеской одержимости трансгуманизмом. Хотя формально это было личное эссе, для меня оно стало поводом систематизировать на бумаге обнаруженные параллели между христианством и трансгуманизмом и привлечь внимание к своим исследованиям об истоках трансгуманизма в христианской эсхатологии. Статья была опубликована в литературном журнале, а затем перепечатана в воскресном выпуске газеты The Guardian и стала доступна более широкой аудитории. Через пару недель после ее выхода я открыла электронную почту и обнаружила там сообщение от Рэя Курцвейла. Сначала я решила, что это розыгрыш. Но, начав читать, поняла, что письмо настоящее. Курцвейл писал, что прочитал мою статью и нашел ее «глубокой». Ему тоже казалось, что трансгуманистические и христианские метафоры «в сущности эквивалентны друг другу»: обе системы мысли придают ключевое значение сознанию. Природа сознания, а также вопрос о том, кто и что им обладает, – это фундаментальный философский вопрос, писал Курцвейл, но справиться с ним в одиночку наука не может. Вот почему нам нужны метафоры:

Мне уже приходилось писать, что религия имеет дело с серьезными, имеющими право на существование вопросами; проблема лишь в том, что основные мировые религии возникли в донаучную эпоху, поэтому и религиозные метафоры по характеру своему донаучны. То, что ответы на экзистенциальные вопросы неизбежно метафоричны, обусловлено тем, что их невозможно свести просто к условиям существования, к соотношению материи и энергии… Разница между так называемыми атеистами и людьми, верящими в «Бога», – это вопрос выбора метафоры, и мы не смогли бы прожить свою жизнь, не выбрав подходящей нам метафоры для трансцендентных вопросов.

Это само по себе достаточно сюрреалистично – получить письмо от мыслителя, идеями которого ты когда-то была одержима; но еще более странным мне показалось то, что он заговорил о метафорах, – а я все чаще и чаще возвращалась к этому понятию в своих размышлениях о технологиях. Мы не можем мыслить без метафор – что означает эта идея? И опасно ли воспринимать метафоры – будь то воскресение или вычислительная теория разума – слишком буквально, трактуя образные выражения как непосредственные истины? Убежденность Курцвейла в «неизбежной метафоричности» ответов на экзистенциальные вопросы как будто перекликалась с самыми дикими теориями, которые я когда-то пестовала: что все эти усилия – от первых христиан до средневековых алхимиков и светил Кремниевой долины – части одного исторического поиска, который в разные века описывали с помощью принятых в то время аналогий. Но чувствовалась в его наблюдениях и нотка фатализма – или, быть может, просто смирения. Возможно, ограниченность нашего человеческого восприятия означает, что мы можем надеяться лишь на метафоры нашего собственного изготовления и будем постоянно хвататься за тень абсолютных истин без всякой надежды их достичь.

Курцвейла с юности считали провидцем, но в тоне его письма звучало не пророческое исступление, а тихая, спокойная ясность, которая приходит с возрастом. Я посчитала и поняла, что ему уже почти семьдесят. Мне стало интересно, надеется он по-прежнему на бессмертие или же – как, говорят, часто бывает с пожилыми людьми, – ему кажется более соблазнительным окончательное умиротворение, когда вечно бегущий ручей, узор которого складывается в паттерн нашей личности, наконец смолкнет. Недавно мне встретилось стихотворение Алджернона Чарльза Суинберна «Сад Прозерпины», в котором описываются усталость от жизни и облегчение от осознания того, что она не продлится вечно. Особенно меня зацепила одна из последних строф:

Мы любим жизнь и много

Прошли земных дорог;

Но всё ж мы славим Бога —

Кто б ни был этот Бог —

За то, что жизнь прервется,

Что мертвый не проснется,

Что в океан вольется

В свой срок любой поток[34].

В письме Курцвейл попросил мой адрес, и через неделю мне домой принесли пакет. Не успела я до конца развернуть бумажную упаковку, как увидела проглядывающий сквозь нее знакомый металлический блеск. Книга была в твердом переплете, но обложка осталась прежней, голографической, и она все так же играла на свету разными цветами радуги. На титульном листе стоял автограф автора с подписью: «Меган, надеюсь, тебе понравится эра духовных машин». Конечно, имелось в виду название книги,