Фавориты и фаворитки царского двора - Александр Николаевич Боханов

на кладбище Большой Охты – как раз напротив Смольного института, на другом берегу Невы. На это кладбище выходили комнаты Нелидовой, и она полвека почти каждый день взирала на это тихое последнее людское пристанище на земле…

Глава 6

Польский князь Адам Чарторыйский

В 1789 году Екатерине II исполнилось шестьдесят лет, и в последующие годы она начала дряхлеть на глазах. Как иронически и метафорически выразился граф П. В. Завадовский (1739–1812) в январе 1792 года в письме графу С. Р. Воронцову в Лондон: «Солнце на закате: не тот свет имеет, которым действует на Востоке и во время полдня». Завадовский знал, о чем писал: он два года числился в фаворитах «солнца» и четырнадцать лет назад «получил отставку»…

Чрезмерная тучность вела к сердечным болезням и физической немощи Царицы, так что последние годы она даже стоять не могла более нескольких минут. Мировые проблемы и внутренние заботы империи занимали ее все меньше и меньше, а рычаги управления по факту переходили в руки близких ей лиц, но особенно одного, последней страсти старой женщины – Платона Зубова. Связь с Зубовым у Екатерины началась в год ее шестидесятилетия. Он, молодой, двадцатидвухлетний офицер Лейб-гвардии Конного полка, стоявший в карауле в Зимнем дворце, привлек внимание Императрицы, которая только недавно рассталась со своим последним «ночным бутоном» – графом А. М. Дмитриевым-Мамоновым (1868–1803). Конногвардеец «утешил одинокое сердце» и быстро вошел в фавор, да такой, которого когда-то даже всесильный фаворит Г. А. Потемкин не имел.

Существует весьма красочное описание нравов, царивших при дворе в последние годы царствования Екатерины. Оно принадлежит перу польского князя Адама Чарторыйского (Чарторижского, 1770–1861), который оставил заметный след и в истории России: интимный друг Императора Александра I, министр иностранных дел России в 1804–1806 годах. Князь Адам вместе с братом Константином (1773–1860) прибыл в Петербург в мае 1795 года, чтобы уладить семейные имущественные дела. Их отец, Адам-Казимир Чарторыйский (1734–1823), как участник противороссийского движения потерял все свои имения, а попытка вернуть их и привела его детей в Петербург.

У молодых Чарторыйских в столице империи имелись достаточно высокопоставленные покровители, которые и посоветовали обратиться к Платону Зубову и добиться его благорасположения. Без этого дождаться нужного решения невозможно. И князь Адам неоднократно ездил на поклон к фавориту, а потом описал, как эти приемы происходили. На этом «важном государственном действии» считал обязанным присутствовать чуть ли не весь сановный Петербург.

«Приемы у князя Платона происходили ежедневно в 11 часов утра… Вся улица[30] была полна каретами и экипажами самого разнообразного вида… В начале 12-го часа двери кабинета широко растворялись, Зубов входил в комнату небрежной походкой и, сделав общее приветствие легким кивком головы, садился к туалетному столу. Он был в легком халате, из-под которого видно было белье. Парикмахер и лакеи приносили парик и пудру, а все присутствующие старалась уловить его взгляд и обратить на себя внимание всесильного фаворита. Все почтительно стояли, и никто не смел проронить ни слова, пока князь сам не заговорит. Нередко он все время молчал, и я не припомню, чтобы он когда-нибудь предложил кому-либо стул… В то время, пока причесывали князя[31], его секретарь Грибовский[32] приносил бумаги для подписи. Окончив прическу и подписав несколько бумаг, Зубов одевал мундир или камзол и удалялся во внутренние комнаты, давая знать легким поклоном, что аудиенция окончена. Все кланялись и спешили к своим каретам».

Так делались дела и вершились судьбы на излете Екатерининского царствования. Столичный молодой щеголь (в 1795 году ему исполнилось двадцать восемь лет) восседал на вершине властной пирамиды и принимал решения, почти все из которых его коронованная обожательница одобряла!

Князь Адам зафиксировал одну отличительную черту настроений столичного общества, где господствовали весьма раскрепощенные нравы – все и все подвергались обсуждению и осмеиванию. «В обществе этом, – констатировал Чарторыйский, – никого не щадили, не исключая и Цесаревича Павла; но едва произносилось имя Императрицы – все лица делались серьезными, шутки и двусмысленности тотчас смолкали». Все прекрасно знали, что Екатерина не забывает и не прощает никакой критики или даже острот по своему адресу. А Цесаревич? Он – далеко, он – безвластен, а мать его терпеть не может. Поэтому он – желанная мишень…

Павел Петрович был осведомлен о настроениях столичного света, о нравах, утвердившихся в управлении. Ведь куда ни глянь, везде непорядки, нераспорядительность, лень, безделье, воровство и разврат. Дошло то того, что офицеры гвардейских полков являлись на полковые смотры в шубах и даже в муфтах! А разговоры какие в салонах велись? Оторопь брала… Когда в 1793 году пришло известие сначала о казни Людовика XVI, а в конце года – о казни Марии-Антуанетты, то находились в Петербурге разгоряченные головы, которые, не стесняясь, ерничали на сей счет. Обсуждали, чуть ли не со смехом, как выглядела и в какую корзину скатилась из-под гильотины голова Короля, в каком «неопрятном» туалете взошла на эшафот несчастная Королева!

Распущенные придворные нравы рождали «дам и кавалеров», у которых не было ничего святого в душе, которые не ведали страха божия. Это все безбожие, это все коварные якобинцы, некоторые из которых пробрались на самый верх. Один из них – невыносимый Лагарп – воспитатель и наставник сына Александра, его ближайший друг! Однажды Павел не выдержал и задал сыну убийственный вопрос: «Этот грязный якобинец все еще при Вас?» У Александра от неожиданности подкосились ноги… В обморок он, правда, в этот раз не упал, но потом долго не мог прийти в себя.

Екатерина злословия и острословия по адресу коронованных особ не поощряла. О судьбе Короля и Королевы в ее кругу говорить не дозволялось вообще. В других же домах Императрица «свободе мнений» не препятствовала. Ее куда больше, чем история Бурбонов, занимала история дома Романовых, и в первую очередь – проблема престолонаследия. Шли годы, но от своей заветной идеи – отрешить Павла от видов на престол – она не отказывалась. До самой смерти она вела себя так, как будто Павла не существовало вообще. Ну жил там где-то в Гатчине несмышленый младенец, какой с него спрос. Ни один вопрос государственной важности с ним не обсуждала и ни к каким делам государственным не допускала. Пусть там марширует со своими гвардейцами, и того с него довольно!

Польский князь Адам Ежи Чарторыйский.

Художник Я. П. Норблин. 1829

Самолично Екатерина II решала и вопрос о женитьбе своих внуков Александра и Константина. Мать и отец к