Курорт - Антон Секисов

в маске зайца, заляпанный чем-то коричневым. На спине у него был рюкзак с газовыми баллонами. Он пробормотал что-то нечленораздельное на смеси немецкого и английского в микрофон. От сцены воняло. На нее вышли еще двое мужчин с гитарами, частично одетые. Трое практически голых мужчин принялись планомерно терзать инструменты. Поднялся неописуемый грохот. Мужчина в заячьей маске рычал и бормотал в микрофон. Огромные белые зубы-лопаты на маске зайца светились, фосфоресцировали. Еще двое голых мужчин боролись на полу у сцены, выкручивая друг другу руки. Митя так и не понял, зачем нужен рюкзак с баллонами, да и вообще зачем они все это делают.

Перед ним снова появился Ренат. Схватил за плечи и заорал ему прямо в лицо: «ААААААААААААААААА». Он орал, распахнув рот и выкатив глаза. Митя смотрел на Ренатов язык: весь в белом налете, толстый, изогнутый, таящий угрозу, как кобра перед броском. Смотрел на пломбы в зубах. А потом вдруг заорал в ответ. Заорал, да. Из груди вырвался яростный вопль, растворившийся в общем вопле. Он вдруг понял, что все вокруг тоже орут, разбившись на пары, или орут просто так, в пустое пространство. Сперва Митя немного боялся, что все резко перестанут орать и окажется, что он орет в одиночку. Визжит как свинья, в маске свиньи.

Но тут же подумал: «Ну и что, наплевать». Какое это было освобождение! Мите нравилось просто орать. Чувствовать, как напрягаются связки, как выходит воздух из горла, как напряжен живот. С крика он перешел на утробный рев. Вопль первобытного человека. Видимо, это своеобразная терапия: вместо долгих рассуждений о детских травмах – просто дикий животный крик. Сперва поплакал, теперь поорал – это был насыщенный вечер.

Хоть от этого воя и становилось полегче, но все же не до конца. Мысли продолжали крутиться, неопределенные и тревожные. Когда он наконец замолчал, навалилась усталость, да такая, что подкосились ноги и Митя плюхнулся на пол. Он ощупал карманы и понял, что куда-то исчез кошелек. Ну и ладно. Разбираться не было сил. Его подхватили и повели к выходу: Ренат и один из охранников.

До хостела Митя с Ренатом ехали на такси в полном молчании. Всю дорогу водитель косился на Митю через зеркало заднего вида: взгляд был брезгливый и недоверчивый. Только в конце поездки Митя додумался, что так и не снял маску свиньи. Снял и оставил на сиденье в машине. Не разбирая ничего перед собой, как-то доплелся до спального места. Положил на язык две таблетки ибупрофена, запил глотком «Набеглави». Почему-то трудно было глотать: в горле что-то мешало. Вероятно, горло распухло от диких нечеловеческих воплей, почему-то казавшихся вполне уместными и само собой разумеющимися в атмосфере подвала, да еще и в маске свиньи. Он лег не раздеваясь и захрапел. Так закончился тот бесконечный безумный вечер.

* * *

С утра Митя долго и осторожно щупал лицо. Под кожу будто был насыпан песок. Никак не удавалось рутинное действие: подняться с кровати. Чего-то недоставало, тело не принимало импульс от мозга. В какой-то момент стало не по себе, и тут Митя все же взял себя в руки и сел на постели. Только теперь он заметил, что в комнате нет окон. Митя негромко и хрипло позвал: «Ренат!» На соседней кровати кто-то ворчал и ворочался. Из-под одеяла выглядывал широченный мужской зад, покрытый мелкими рыжими волосами. Этот зад принадлежал не Ренату: Митя, который хорошо рассмотрел его в бане и выходящим из моря, знал это наверняка.

Митя вспомнил о кошельке, кинулся проверять карманы. Телефон и паспорт на месте, а вот кошелька нет. Там было немного наличных и все карточки: грузинские и российские. Митя хранил кошелек во внутреннем кармане куртки, но тот был нараспашку, а внутри – пустота. Даже катышки и фантики от конфет «Бон Пари» и те кто-то выгреб.

Осознание этой утраты слегка оживило Митю. Допив «Набеглави», он долго блуждал по комнате, осматривая углы, залезал под кровать, зачем-то тайком изучил и походный рюкзак своего соседа, хотя хорошо помнил, что кошелька он лишился еще в подземелье, а возможно, и раньше.

И вот возникла новая странность: Митя был абсолютно уверен, что оставил маску свиньи в салоне такси, но теперь она оказалась на подзеркальнике. Вчерашнему вечеру нельзя доверять ни в одной детали. Все же не зря тот бармен говорил об опасном воздействии чачи на организм россиянина: всего пара рюмок, и вот ты уже орешь в пустое пространство, стоя на четвереньках в маске свиньи. А кошелек ты, может быть, просто съел вместе с карточками.

Потом Митя вспомнил, как незнакомка, которую он принял за Лизу Райскую, запустила руку ему под куртку, коснулась его живота. А что с рукой было дальше?

Стоя в ванной со щеткой в зубах, Митя продолжал вспоминать фрагменты вчерашнего вечера. Было слишком много лакун, прогалин. Минимум воспоминаний о том, как он перемещался из одного пункта в другой. Никакого «Зазеркалья» на картах Тбилиси не оказалось. Митя вышел на улицу, прошелся немного по солнечной стороне. Только начало весны, а уже припекает как следует. Говорят, в Грузии невыносимое лето. «Тифлис находится на берегах Куры в долине, окруженной каменистыми горами. Они укрывают его со всех сторон от ветров и, раскалясь на солнце, не нагревают, а кипятят недвижный воздух. Вот причина нестерпимых жаров, царствующих в Тифлисе, несмотря на то что город находится только еще под сорок первым градусом широты. Самое его название (Тбилискалар) значит “Жаркий город”», – сообщается в «Путешествии в Арзрум» Пушкина.

Митя снова и снова запускал руку во внутренний карман куртки. Если ты девяносто девять раз ощупал карман в поисках кошелька и его не нашел, то нет никакой гарантии, что, предприняв это действие в сотый раз, ты внезапно его не обнаружишь. Кажется, было что-то такое у философа Юма. А еще говорят: «Безумие – это стремление повторять одно действие бесконечно в надежде на другой результат».

Митя с Ренатом вернулись домой тем же вечером. По дороге Митя безуспешно пытался дозвониться до банка, надеясь заблокировать счет. А потом обреченно смотрел на воду и горы в окне. Попадалось много коз и свиней. Все выглядели уставшими, исхудавшими: и пастухи, и животные.

* * *

За те несколько дней, пока Митя отсутствовал, городок К. слегка изменился. Приближался пляжный сезон. Улицы становились все оживленнее. Возле отеля «Гранд форчун» возникла груда пластиковых лежаков. Пока они просто лежали, мокли под дождем, но были готовы вот-вот вступить в дело. Теперь Митя все время встречал туристов на берегу: лица у них были озадаченные, иногда растерянные, как будто секунду назад они были за тысячи километров отсюда и вот теперь пытаются осмыслить, как здесь оказались.

В прибрежном кафе появился сперва второй, а потом и третий официант. Как-то Митя обедал там и зашла группа англоязычных туристов с походными рюкзаками. Вокруг них вились мухи. Туристы выпили чай и ушли, а мухи остались.

Теперь, блуждая по улицам, Митя чувствовал на себе чей-то взгляд. Чья-то длинная тень стелилась по тротуару, двигалась вместе с ним. Он чувствовал взгляд из кафе, из окон гостиницы, из темных подъездов. Два дула, наставленных на него. Как-то зашел в продуктовый, а там двое мужчин шептались, поглядывая на Митю. Во всем ощущалась враждебность, таинственность.

Обернувшись однажды, увидел: серый плащ и блестящая лысина, круглые солнцезащитные очки на круглом лице. Преследователь ушел в подворотню. Митя хотел было пуститься в погоню, но понял, что это опасно. Сердце забилось, и Митя почувствовал, с какой натугой оно разгоняет кровь по его дряхлому телу: уставшее, грузное сердце семидесяти- или даже восьмидесятилетнего человека. А круглое лицо мужчины в плаще показалось знакомым. Митя поспешил вернуться домой.

* * *

Оказавшись в квартире, Митя задумался: а что, если к нему прикреплен шпион? Конечно, Митя не был заметной оппозиционной фигурой, он даже почти не писал в фейсбук[6]. Но ведь тут лотерея: кто-то всю жизнь занимается экстремальным спортом – и ни одной царапинки, а кто-то может получить перелом, неудачно перевернувшись в кровати. Есть люди, которые каждые полчаса призывают к самым радикальным вещам, – а над ними просто по-доброму посмеются или не