Большой театр под звездой Григоровича - Александр Сергеевич Демидов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Героями, творящими жизнь и пытающимися осознать свою судьбу в потоке исторического времени. Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что замысел «Ангары» – решения, а не сюжета – родился у Григоровича вовсе не в Ленинграде и не в процессе постановки «Ивана Грозного», а в тот период, когда он ставил «Лебединое озеро». Хореограф хотел сочинить в финале этого спектакля адажио-дуэт Зигфрида с мертвой уже Одеттой, создать образ истаивающей мечты. В его воображении возникала поэтическая картина: герой стремился удержать, сохранить видение, но оно ускользало от него в волнах озера, которое должен был изображать кордебалет. Озеро разлучало и недавало соединиться. Хореограф говорил о сложной композиции воздушных поддержек: воды озера словно уносили от Принца Одетту и – как у Чайковского – смерть искупала зло вышедшей из берегов стихии. Устанавливалась гармония, и природа представала идиллически мирной; ночь сменял рассвет, полный радостного и торжественного просветления. Идея такого адажио отчасти была реализована Григоровичем в «Иване Грозном», в сцене видений Ивана. Стилистически этот дуэт предвещает «Ангару», все ее дуэты и в особенности центральный: дуэт-финал и дуэт-кульминацию. Адажио в последних работах Григоровича становится важнейшим конструктивным элементом в драматургии спектакля. Это такое же его принципиальное открытие, как и форма монологов, найденная в «Легенде о любви» и получившая свое высшее выражение в «Спартаке». Но монолог в чистом виде уже почти не привлекает хореографа. В «Ангаре» кульминационные звенья композиции – трио и дуэты. Адажио и раньше занимали в спектаклях Григоровича видное место. Но в последних его балетах они приобрели новые стилистические интонации. Почти исчезла в них акробатическая сложность поддержек, общий рисунок стал мягче, свободнее, не утратив при этом графической четкости линий, жесткого чувства формы. В адажио этого нового типа статика преобладает над внешней динамичностью, особое значение получает игра ракурсов, фиксация пластических состояний и общая сюжетная психологическая завершенность композиции, ее внутренняя гармоничность.
Каждое из этих адажио – маленький балет в большом спектакле. Таково, в сущности, финальное адажио в «Ангаре», где страдающей от одиночества Валентине является видение Сергея. Дуэт-воспоминание разворачивается в историю любви. Валентина, Сергей, Виктор… Григорович предложил собственное прочтение образа главной героини пьесы Арбузова. Впрочем, «прочтение» – неточное здесь слово. Ибо хореограф создал, по сути, новый характер. Развитие образа в пьесе – переход от легкомысленной беззаботности к осознанию подлинных ценностей жизни. Разбитная девчонка Валька-Дешевка – через любовь, ее радости и страдания – обретает некое величие души, преодолевая плен своих эгоистических представлений о мире. Валентина – героиня балета Григоровича и Эшпая характер романтический. Если прибегать к литературным аналогиям, то эта Валентина, скорее, ближе героине вампиловского Чулимска, но не драмы Арбузова. Хореограф отказался от внешней сюжетной динамики в развитии характера. Уже первая встреча Валентины с Сергеем дает принципиально другой ход всему повествованию. Дуэт возникает как наваждение в разгаре «пляжного бала» (великолепно хореографически поставленной сюиты), после кокетливо-томной вариации Валентины, завораживающей мотивом невысказанных чувств. В полутьму уйдет кордебалет юношей и девушек, и в несколько замедленном, плавном ритме – вальсовом движении на сцене появится Сергей. Это дуэт без единого прикосновения друг к другу, как будто снятый на пленке рапидом – с подчеркнутой неторопливостью, певучестью каждого жеста. Герои, быть может, и не видят друг друга, быть может, эта встреча лишь видение «средь шумного бала».
Характерно движение рук, будто сбрасывающих пелену с глаз, жест-освобождение, переход в иную сферу мира. Но любопытно, что и весь мир уже иной – после этой встречи. Растворится в бурном танце мечта, исчезнет Сергей, но сцену заполнят уже не просто юноши и девушки, а пары возлюбленных, история зарождающейся любви отзовется в мире, и мир откликнется на нее. Точно так же, как в сцене «колыбельная», кордебалет множит и развивает тему жизни – первых, трепетных и нежных дыханий ее, тревожных надежд и юного томительного цветения. Ибо букетом-кустом весенних цветов предстает перед нами здесь кордебалет; они покачиваются на ветру, они устилают дорогу и, кажется, что-то шепчут друг другу, переговариваются о чем-то своем, погружая нас в свой мир – открытых и чистых стремлений. «Цветы» укачивают ребенка и напевают ему колыбельную. Но эта же тема «колыбельной» словно бы отражается в дуэте Валентины и Сергея. Она впервые появляется в эпизоде свадьбы. После отчаянного монолога Виктора, после нарушенного торжества герои остаются одни и в их мыслях рождается образ реки. Она вошла в их жизнь, в их дом, в их любовь, она соединяет их – чтобы разлучить навсегда. В этом адажио пластический зародыш темы «колыбельной» и последнего дуэта героев. Не любовь-страсть, но любовь=нежность, любовь мужественного преклонения перед красотой: жизни, природы и человека – такова, в сущности, тема балета. Его идеал – идеал гармоничной и прекрасной судьбы: как в радостях, так и в страданиях.
Жизнь уходит в поэзию, быт – в мечту, мир грезится как сон о самом себе. Тут нет, разумеется, никакой мистики. Ибо задача хореографа раскрыть узловые эмоциональные состояния человеческой жизни: радость труда и горечь разлуки, счастье материнства и ужас смерти. Героика сплетается с лирикой, печаль сменяется просветлением, грусть уступает место надежде. Валентина, сочиненная Григоровичем, – это образ романтического поиска идеала. Через искушения земной любви Виктора, через разочарования первых чувств, мечты о свадьбе – к обретению столь трагически краткого счастья. Н. Бессмертнова, исполняющая роль Валентины, нашла здесь материал для воплощения, быть может, самых близких себе мотивов. В какой-то мере эта роль – этап в жизни выдающейся балерины. Она была Ширин в «Легенде о любви», Машей в «Щелкунчике», Фригией в «Спартаке», Одеттой, Анастасией. И кажется, что ее Валентина соединила в себе все эти характеры, явившись неким итогом творческих исканий. Я говорю сейчас не о технической стороне роли (которая безупречна), а о самом типе воплощенного Бессмертновой и Григоровичем образа. Но в Валентине – Бессмертновой мы угадываем и мотивы ее Жизели. В сцене гибели Сергея – в скорбном облике, в поникшей фигуре, сжавшейся в ожидании горя. Вокруг – темнота, и красные тени озарили окно. Глухие удары нарастающей тревоги в оркестре, они сметают ее тихий, мирный танец, не ведающий еще о роковой развязке. Когда появятся на мостках, что протянулись вдоль задника сцены, друзья Сергея, в пластике Валентины словно невольно возникнет ритм траурного марша. Медленно движется шествие, опущены головы людей, тяжела поступь – ее дробят паузы-акценты; долог путь, но будто кольцо сжимается вокруг Валентины. И танец Бессмертновой построен здесь на каких-то странно удивленных пластических переходах, на пятачке замкнутого пространства, руки простерты навстречу вестникам хора и руки отталкивают от себя их страшную весть. Никакой экзальтации, смятение будет после, она еще не знает, что это погиб ее муж. Но, видимо, есть в ней и иное чувство – девушки с берегов Ангары: высокого женского долга – оплакивать и провожать героев. Секрет созданного Бессмертновой образа – в душевной зрелости и нравственной высоте сознания. Любовь этой Валентины – любовь выстраданная, не первое безотчетное чувство, но награда судьбы своей избраннице. Это любовь – ожидаемая и нежданная, и она приходит для испытаний – мужества, чувств, души. В Бессмертновой есть это ощущение любви как великой драмы жизни. И быть может, поэтому ее Валентина обладает неким знанием, одной лишь ей доступным, которое и сообщает образу непостижимую тайну. Это и есть та грань, когда слова уступают место танцу. У героини «Ангары» – два героя, два равноценных по масштабу характера. И хотя анализ актерских работ спектакля (к разговору о втором составе исполнителей, проделавшем огромную работу, я надеюсь, журнал еще обратится) – не цель этой статьи, все же нельзя не сказать о практически идеальном воплощении замысла хореографа исполнителями партий Сергея и Виктора – В. Васильевым и М. Лавровским. И внешне и внутренне Васильев на редкость органичен в образе. Но роль эта характерна выявлением нетольколирико-драматического дара Васильева. Прежде всего той стороной его таланта, который особенно ценен в актере, – способностью масштабно-поэтического решения образа. Достаточно вспомнить первый выход его героя, проникнутый необычайной энергией, силой, динамикой. Тема образа столь эмоционально сгущена и сконцентрирована, что это придает ей подлинно драматические интонации. С первого выхода Сергея мы предчувствуем
