Исторический этикет - Мария Ивановна Козьякова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Индивидуалистическое бунтарство демонстрирует подчеркнутое пренебрежение нормами светской морали, оскорбительный эпатаж, развязность. Данный феномен принадлежит целиком сфере бытового поведения, но имеет также собственную идеологию, мораль и эстетику. Для денди характерен определенный стиль поведения, он является выразителем новой этики: «критерием светскости становится элегантность, соединенная с роскошью» (А. Мартен-Фюжье)[29]. Феномен дендизма будет в определенной степени мифологизирован литературой, которая создаст художественный стереотип, превратив своего героя в легенду. Ему отдали дань Бальзак, Бодлер, Мюссе, Бульвер-Литтон.
Дендизм имеет разные формы. Одна из них – романтическое бунтарство, полное неприятие всех светских условностей, разрыв с обществом – путь Дж. Байрона. Этот незаурядный человек заложил основы байронизма – типа поведения, который вызвал массу подражаний. Большинство из них были откровенно эпигонского толка, легко имитировали внешние проявления, но не постигали его глубинной и трагической сути. Это разочарованность и меланхолия, которые отличают поведение денди, будь то английский сплин или русская хандра, описанная А. С. Пушкиным. Ее масштабы поистине космические, денди разочарован всем и вся. Эта «скука» может действительно ощущаться как трагическая безысходность, о чем свидетельствует странная «эпидемия» самоубийств, распространившаяся в то время среди молодых англичан. Но хандра может быть и чисто искусственного происхождения, особой позой, призванной продемонстрировать тонкость и глубину натуры. В таком случае «несовершенства мира» повинны в преждевременном «увядании души», что, как определенный прием, часто использовалось романтиками.
Дендизм имел и другое направление – эстетство, начало которому положил знаменитый денди той эпохи – Дж. Браммел. Именно его увековечил Барбе д’Орвильи в своем сочинении «О дендизме и Джордже Браммеле». Это архисветская утонченность, демонстративная пресыщенность, эстетское самолюбование. Известно высказывание Байрона, что он предпочел бы быть Браммелом, нежели императором Наполеоном. Не одни англичане являли миру примеры «безличной и бесстрастной элегантности». У французов был Альфред д’Орсе, ставший европейской легендой. Далеко не последнюю роль в этом сыграли его красота и оригинальность нарядов: Д’Орсе оставался законодателем мод на протяжении целых тридцати лет. Женщины сбегались посмотреть, как «красавец француз в лосинах орехового цвета, в сапогах с отворотами, в рединготе турецкой материи цвета лесной фиалки и охряных лайковых перчатках, гарцует на лошади».
Костюм – визитная карточка денди. Не просто большое, но чрезвычайно большое внимание он уделяет туалету. Денди может одеваться «нарочито просто, без вычур» и приказывать «обтирать ботфорты своих сапог шампанским». Он может коротко стричься или делать прическу с локонами в виде штопоров. Любая деталь костюма, любой атрибут участвует в создании образа, будь то трость, часы, очки или лорнет. Последний становится непременной принадлежностью и играет специальную роль: пристальное разглядывание лиц считалось дерзким и вызывающим, а взгляд через лорнет еще более подчеркивал оскорбительный характер этой манеры.
Ничто не приносит денди такой удачи, как дерзость: д’Орсе «скакал галопом по Гайд-парку, презирал любые препятствия, играл, бесцеремонно окликал на «ты» знаменитых денди; наградой ему был неописуемый успех», – вспоминал Шатобриан. Кодекс поведения денди-джентльмена изложен у Э. Бульвер-Литтона в романе «Пелэм, или Приключения джентльмена». Герой стремится любыми способами «отличаться от людского стада». Цель оправдывает средства, и потому, чтобы заслужить славу оригинала, можно демонстрировать не только недюжинную силу, но и слабость. Главное – неповторимость поведения, противопоставление его любому шаблону. Фатовство носит спокойный, рассчитанный характер. В свете эти люди говорят мало, вероятно для того, чтобы, по остроумному замечанию Л. Мерсье, «не компрометировать своих притязаний на гениальность» (так называемые «молчаливые»). Дендизм – порождение дворянской культуры, ее последний всплеск, за которым следует постепенное затухание, ассимиляция этих форм.
Глава V
У истоков «русского этикета»
Петровские реформы
Европейский этикет пришел в Россию вместе с реформами Петра I. Новые правила, однако, не писались на чистом листе бумаги. Здесь уже был написанный самой жизнью, объемный корпус собственных обычаев и традиций, ценностей, глубоко укорененных за многовековую российскую историю. Правила поведения в своем первоначальном виде складывались под воздействием факторов, характеризующих общекультурные доминанты Древней Руси: полиэтнического состава населения, большой пространственной протяженности территории, сложными природно-климатическими условиями, обширным пантеоном языческих богов. Крещение Руси, принятие христианства в качестве государственной религии создало принципиально новую ситуацию христианско-языческого синкретизма. Внедряемое «сверху», из княжеского дворца, новое учение медленно распространялось в городской и крестьянской среде, насквозь пропитанной языческим духом. На протяжении всего средневекового периода прослеживается сосуществование языческих и христианских представлений, культов, обрядов, давших в своем сочетании так называемый феномен двоеверия. Христианизация Руси завершается, по разным оценкам, к XVII–XVIII вв., то есть к началу Нового времени.
С приходом христианства нормы и правила поведения получают религиозную санкцию: этически одобряемым эталоном становится богобоязненное, христианское поведение, настойчиво пропагандируемое церковными поучениями. Языческие представления, поведенческие стереотипы подлежат искоренению, они должны решительно изгоняться из повседневного обихода. В реальности все было гораздо сложнее, поскольку «старая» и «новая» религия оказались взаимно соотнесены как сущее и должное, как идеал, репрезентативный для господствующих кругов, и – неуправляемая стихия повседневной жизни. Но этические рубежи проходили не между «старой» и «новой» верой. Водораздел между положительными и отрицательными характеристиками тех или иных поведенческих моделей пролегал в светском, социальном, эстетическом русле.
Языческие правила оформлялись устной традицией, христианские закреплялись в письменной форме, во многом они совпадали, образуя своеобразный симбиоз «вежества». Традиционно одобряемым в обществе являлось понимание своего места в социальной иерархии, готовности принимать данную ситуацию, соглашаться с ней, демонстрируя это на практике. Знание, понимание, а также действие по данному алгоритму образует комплекс древнерусского вежества, трансформировавшегося позднее в вежливость. Близкие от него по смыслу слова в словаре В. Даля: вежа – ученый-книжник, региональное вежливец – почетное название колдуна, знахаря. Последний противопоставляет себя общине, бывает нестерпимо груб, как ритуальный антипод, для которого не писаны правила: распоряжаясь всем, занимая первое место на свадьбах, он оберегает всех от порчи.
Полярность вежества и невежества запечатлена в былинах: модели поведения репрезентируют хрестоматийный принцип изображения положительного и отрицательного героя. На пиру у князя Владимира Алеша Попович и его товарищ с самого начала демонстрируют подобающее поведение:
Молятся Спасову образу
И бьют челом, поклоняются
Князю Владимиру и княгине Апраксеевне
И на все четыре стороны…
Его антипод, отрицательный герой Тугарин Змеевич маркируется нарушением застольных правил, неэстетичным, «нечестным» поведением:
А Тугарин Змеевич нечестно хлеба ест,
По целой ковриге за щеку мечет —
Те ковриги монастырские,
И нечестно Тугарин питья пьёт —
По целой
