Бэббит - Синклер Льюис

— Еще бы, папа! Конечно, смогут! — Тед чувствовал себя бесконечно счастливым и вполне взрослым оттого, что старшие так внимательно его слушают. Бэббит был счастлив, что испытывал такое чувство к сыну.

— Да, я и сам вижу, какое влияние эти курсы могут оказать на всю систему просвещения. Конечно, в обществе я об этом никогда не скажу, — если человек окончил университет штата, как я, он из патриотизма, из чувства приличия должен всюду превозносить свою альма-матер, но, по правде сказать, и в университете теряешь черт знает сколько драгоценного времени — учишь всякую там поэзию, французский, словом, предметы, на которых никто и цента не заработал. Не знаю, может быть, эти заочные курсы окажутся одним из самых блестящих американских изобретений. Беда в том, что большинство людей такие материалисты, — продолжал он, — не видят они духовного и умственного превосходства Америки! Они думают, что изобретения, вроде телефона, самолета и радио, — впрочем, нет, радио изобрел какой-то итальяшка, но это неважно — в общем, они считают, что эти технические усовершенствования для нас — самое главное. А на самом деле настоящий мыслитель видит, так сказать, и духовную сторону наших достижений, он понимает, что производительность труда, и ротарианские клубы, и сухой закон, и демократия — величайшие наши духовные завоевания. И, может быть, заочное образование, университет на дому, тоже принадлежит к их числу. Говорю тебе, Тед, человек должен смотреть в Будущее.

— А по-моему, эти курсы на дому — мерзость!

Философы остолбенели. Как это миссис Бэббит вдруг решилась нарушить их духовное общение? Одной из главных добродетелей миссис Бэббит было именно то, что, за исключением званых обедов, когда она превращалась в главу семьи и хозяйку дома, она только и знала, что хлопотать по хозяйству, и никогда не утруждала мужчин своими соображениями. Но тут она высказалась вполне решительно:

— Да, я считаю, что это ужасно: уговаривать несчастных детей, что они чему-то научатся без всякой помощи… Вы-то оба, может быть, и быстро выучиваетесь, а я никогда не умела сама заниматься! Да и вам тоже…

Но Бэббит остался тверд:

— Чепуха! Отлично можно заниматься самостоятельно. Не думаешь ли ты, что парень легче выучится, если будет тратить отцовские денежки, заработанные с таким трудом, на то, чтобы сидеть в мягких креслах, в шикарном гарвардском общежитии, со всякими картинами, гербами, скатертями и прочей мурой? Я тебе по опыту говорю, — сам учился в университете! Правда, есть одно возражение против этих курсов. Я решительно возражаю против того, чтобы отвлекать людей от работы в парикмахерских и на заводах и делать из них квалифицированных специалистов. Их и без того как собак нерезаных! А откуда взять рабочих, если все полезут в науку?

Тед курил, развалясь в кресле, и никто не делал ему замечания. В эту минуту он чувствовал себя участником высокоинтеллектуальной беседы, как будто он был Полем Рислингом или даже самим доктором наук Говардом Литтлфилдом. Он решил закинуть удочку:

— Так как же ты думаешь, папа? Не поехать ли мне в Китай, а то и в какое-нибудь место почище, и уже там заочно изучить инженерное дело или еще что-нибудь?

— Думаю, что не стоит, сынок, и сейчас объясню почему. Я убедился, что иногда очень приятно сказать, что ты окончил университет. Случается, какой-нибудь клиент не знает, кто ты, думает — делец, торгаш, и начнет разоряться насчет экономики, литературы, внешней торговли, а ты вдруг этак незаметно ввернешь: «Когда я был в университете — да, я получил звание бакалавра по социологии и всякой такой штуке…» Тут он сразу и заткнется! Но какой прок заявлять: «Получил звание лизателя почтовых марок в Тарарамском заочном университете!» Понимаешь, мой отец был славный старикашка, но образования ни на грош, в университете мне самому пришлось пробиваться, работал я как проклятый. И не жалею — зато теперь я принят в лучшем обществе Зенита, в самых благородных кругах, в клубах и прочее, и мне не хотелось бы, чтобы ты стал изгоем, оторвался от класса джентльменов. Да, у этих людей такая же красная кровь, как у простого народа, но в их руках сила, они цвет общества. И для меня будет большим ударом, если ты оторвешься от общества.

— Понимаю, папа. Ну что ж, буду стараться. О, черт! Вот так штука! Совершенно забыл, что обещал отвезти девчонок на репетицию хора. Надо лететь!

— Но ты еще не приготовил уроки!

— Завтра с утра сделаю!

— Ну, что ж…

Шесть раз за последние шесть недель Бэббит подымал крик; «Никаких „завтра с утра“! Сию минуту садись заниматься!» — но сегодня вечером он только сказал: «Ну, беги скорей!» — и улыбнулся топ редкой и ласковой улыбкой, какой обычно улыбался только Полю Рислингу.

— Тед — хороший мальчик, — сказал он миссис Бэббит.

— Конечно, хороший.

— Какие это девочки с ним поедут? Из приличной семьи, воспитанные?

— Не знаю. Да разве Тед мне что-нибудь теперь рассказывает? Не понимаю, что сталось с нынешним поколением. Меня заставляли все решительно рассказывать папе с мамой. А наши дети вышли из-под всякого контроля.

— Надеюсь, что это порядочные девицы. Ведь Тед не ребенок, и мне не хотелось бы, чтобы он… м-мм… связался с кем-нибудь неподходящим.

— Знаешь, Джордж, я уже думала: не пора ли тебе поговорить с ним с глазу на глаз, рассказать ему… ну, про все! — Она покраснела и опустила глаза.

— Право, не знаю. Видишь ли, Майра, по-моему, не надо наводить мысли мальчика на всякие такие вещи. Боюсь, что он и сам до всего додумается. Впрочем, не знаю… сложный это вопрос. Интересно бы узнать мнение Литтлфилда.

— Конечно, мой отец с тобой согласен. Он считает, что всякие эти… ну, разъяснения… просто неприличны!

— Ах вот как! Разреши тебе сказать, что у Генри Т.Томпсона такие представления — я говорю о нравственности, — что хотя этого старого пролазу…

— Как тебе не стыдно! — про отца!

— …никто не перешибет, когда нужно обмозговать выгодное дело, но позволь тебе сказать, что в вопросах высшего порядка, в вопросах воспитания мы с ним держимся противоположных точек зрения. Может быть, я для тебя тоже не светоч науки, но по сравнению с Генри Т. я просто президент академии! Нет, дорогая моя, я непременно поговорю с Тедом с глазу на глаз и объясню ему, почему я веду исключительно нравственный образ жизни.

— Объяснишь? А когда?

— Когда, когда… Зачем ты меня ограничиваешь всякими «когда», и «где», и «как», и «почему»? Беда с этими женщинами! Из-за этого они не могут занимать ответственные посты: никакой дипломатии не понимают. Подвернется удобный случай, подходящая обстановка — я с ним и заговорю, по-дружески, и я ему скажу… господи, чего это Тинка шумит наверху? Ей давно пора спать.

Он прошелся по гостиной, вышел на застекленную террасу, где стояли плетеные стулья и качалка, — семья отдыхала тут по воскресеньям. Только свет в окнах у Доппелбрау да туманные очертания высокого вяза — любимого дерева Бэббита — виднелись в мягкой тьме апрельской ночи.

«Славно поговорили с мальчиком. Даже настроение стало лучше — не то что утром. А мне было здорово не по себе. Ей-богу, надо нам с Полем побыть вдвоем в Мэне… Стерва эта Зияла!.. М-да… А Тед ничего. Семья у меня вообще ничего. И дело хорошее. Много ли таких, кто может заработать четыреста пятьдесят долларов — почти полтысячи! — в один день, да еще так легко! А если мы цапаемся, так, может, я тоже виноват. Надо ворчать поменьше. Эх, жить бы мне, как жил дед, во времена первых поселенцев! Впрочем, тогда у меня не было бы такого дома. О черт, сам не знаю, чего мне надо!»

Он с грустью стал вспоминать Поля Рислинга, их общую молодость, девушек, с которыми они встречались.

Двадцать четыре года назад, когда Бэббит окончил университет, он хотел стать адвокатом. В университете он выделялся своим красноречием, чувствовал себя прирожденным оратором, мечтал стать губернатором штата. Но, уже учась на последнем курсе, он работал агентом по продаже недвижимости. Он копил деньги, жил в дешевых меблирашках, съедал на ужин одно яйцо с кусочком мяса. Живой, веселый Поль Рислинг (который не сомневался в том, что через неделю или через год уедет в Европу и станет учиться играть на скрипке) был его прибежищем в тяжелые минуты, пока Поля не околдовала Зилла Кольбек, хохотушка и плясунья, за которой бегали все мужчины, стоило ей только поманить их пухленьким пальчиком.

Бэббит скучал по вечерам, и его единственным утешением была троюродная сестра Поля — Майра Томпсон, тоненькая, ласковая девушка, которая проявляла большую чуткость, соглашаясь с пылким молодым Бэббитом, что он непременно станет губернатором штата. И когда Зилла подтрунивала над провинциалом. Майра с негодованием говорила, что он гораздо надежнее, чем все эти молодые франты из великого города Зенита — города, которому в 1897 году исполнилось сто пять лет, где жило двести тысяч человек, царственного города, которым восхищался весь штат и который казался молодому Джорджу Бэббиту, уроженцу глухой Катобы, таким огромным, таким шумным и роскошным, что ему льстило даже знакомство с девушкой, облагороженной уже тем, что она родилась в Зените.