Оборотная сторона правды (СИ) - Торн Дженн Мари

— Вы говорите о ценности семейного очага. Мне кажется, статистика отражает, какова она на сегодняшний день. Видите ли, никто не совершенен, но этот человек обставляет дело так, что американцы видят в нем честность и смелость.

Засланный он казачок или же нет, но другие участники согласились с этим.

— Не забывайте о Мег Купер, — вставила женщина. — Женским авторитетом пренебрегают.

На экране появились кадры, где Мег с сардоничной улыбкой размахивала баннером в цветах флага.

— Она часто остается в стороне, жестко настроившись против кампании, которая в поте лица зарабатывает победу, но это ее и делает благородной. Это не так просто, как прописано в сценарии поддержки мужей. Факт, что она приняла Кейт Квинн, сам по себе удивителен. Эта девочка символ предательства мужа. К слову о благородстве.

Я резко вдохнула, желая перемотать передачу на десять секунд назад и поставить на повтор услышанное.

— Рискуют этим своим «в стороне» и «жестко настроившись», — я обернулась и увидела Мег, сощурившую глаза с позабавленным выражением лица. — Давайте посмотрим что-нибудь лучше этого мусора.

Когда я поморщилась в знак согласия, она ушла прочь, с прикрытыми глазами декламируя на ходу: «Сто тридцать два дня назад…» В руке у нее был кофе.

Вооружившись советом Мег, я избегала телевизионных сплетен в течение нескольких часов. Но на следующей остановке я не смогла воспротивиться желанию поинтересоваться у Нэнси причиной внезапного успеха сенатора, так уж меня допек этот вопрос.

Она приподняла бровь.

— Ты, глупенькая. Разве не очевидно?

Я покраснела и мотнула головой.

— Одна дама из передачи назвала меня символом предательства.

— Не слушай их. — Нэнси взяла в ладони мое лицо. — Слушай меня. Наши опросы объективнее каких-то там продажных статей в Нью-Йорк Таймс. Сколько тебе еще объяснять?

Неужели за последние дни я правда превратилась из символа предательства в полновесного члена штаба? Пункты опроса так легко подскочили до небес, снова удержавшись от падения с обрыва, что сделали меня им?

До того, как я ответила, Нэнси толкнула меня локтем.

— Избирателям понравилось, как ты перехватила микрофон. — Когда она прошла мимо Эллиота, ее шаг стал бодрым и триумфальным. — Спроси у Чака результаты опроса и убедишься.

• • •

Избиратели требовали от меня как можно чаще браться за микрофон. Я вскоре узнала, что на штаб обрушился целый шквал запросов на интервью со мной: от ночных ток-шоу до журнала «Пипл» и MTV. Мысли об этом бросали меня по ночам в холодный пот, заставляя переживать, что однажды поутру раздастся стук и Эллиот завопит: «Ты собираешься на шоу «Сегодня», надевай платье!»

Но этого не происходило, спасибо за это Нэнси, заботившейся сопровождать каждый запрос вежливым, но твердым «нет». Думаю, она меня прикрывала. Но в среду Кэл низко-низко наклонился к ноутбуку прошептать: «АTV заполучили эксклюзив. Шона Уэллс. Семейное интервью. Будет транслироваться час. Довольно круто, да?»

Я не ответила. Шона Уэллс — соведущая утреннего шоу, которое мама смотрела перед работой. Теперь она бросила якорь у вечерних новостей в ATV. Я вспомнила, как однажды ночью видела ее встречу с одним из президентов Восточной Европы, на которой она очаровательно выпотрошила наружу несоблюдение прав человека.

Тогда я была от нее в восторге.

А сейчас — в ужасе.

— Когда мы приедем в Массачусетс, — решил Эллиот, — я отправлю к месту проведения эфира людей.

Он убедил Нэнси отложить интервью на месяц с целью подготовить меня. Должна признать, что лучше так, чем завтра с утра. Надеюсь, к концу июля это не покажется важным событием.

• • •

Моя жизнь состоит из крутых холмов: в изножье панические атаки при упоминании интервью, а на вершине повторяющиеся кошмары о том, что я снимаюсь в неловких ситуациях — то в крему от прыщей, то прикрывшись малюсеньким полотенцем, то в заношенной ночнушке с зайчатами и выложенными воздушными шариками словами «Люблю тебя». Последние люди, с которыми мне бы хотелось поболтать, это представители прессы, подумаете вы.

Но на протяжении всего маршрута штаба я обнаружила, что настойчиво следую за Камбузом — последним потрепанным автобусом, забитом доверху треплющимися журналистами.

Наш караван двигался через всю страну, и мы частенько останавливались в разных закусочных. Там сотрудники и пресса чередовались, ожидая, когда им принесут заказанные сэндвичи. Друг друга они знали как облупленных.

Кэл походя отпустил шуточку по поводу Камбуза, жаждущего почерпнуть сенсаций. В Индиане он нашептал молодому блоггеру с хипстерской стрижкой: «Против протокола? Мне нравится твоя футболка». Неделей позже он проорал: «Против протокола? Я с похмелья». Он, очевидно, потреблял спиртное вместе с прокладывающими кабель репортерами в отеле на последней остановке в Сент-Луи. Мне было смешно, но я сдерживалась, чувствуя себя не приглашенной на какую-то тайную вечеринку. Позже я с завистью наблюдала, как они погружаются в свой автобус. Особенно заметив брюнетку из Нью-Йорк Таймс, запихнувшую свой ноутбук с сверхсекретной информацией в чехол.

Ее зовут Дина Томас, узнала я. Вот уже пятнадцать лет она крутится в политической сфере. Три года назад выиграла Пулитцеровскую премию за расследование о мэре крупного города, потратившего бюджетные средства на загородный дом.

В придорожном кафе в Кентукки она села за столик подальше от холопов. Сенатор остался в автобусе с Луи, перепроверить бюджет штаба, в то время как Мег пыталась заставить Грейс перестать таскать у страдающего от укачивания Гейба картошку фри. Я потихоньку ускользнула.

Дина оторвала взгляд от ноутбука с весьма странным выражением лица, подняв солнцезащитные очки на макушку, когда я приблизилась к ней.

Вероятно, всем было известно, что я буду давать интервью Шоне Уэллс на национальном телевидении. Или тот факт, что я решилась — наконец-то — прочитать статью в Таймс, где раскрывались все ошеломляющие детали моей жизни. Что бы на меня ни нашло, ему удалось выбить меня из колеи. Вот мой шанс.

Я села.

— Ты уверена в своем желании со мной поболтать? — спросила она, откашлявшись. — Тебя держат на коротком поводке.

Я стала пунцовой, но не отступила.

— У меня вопрос, — и быстро прибавила: — против протокола.

В глазах Дины мелькнул огонек.

— Я думала, вы ответите.

Она закрыла ноутбук и положила на него руки. Ногти коротко подстрижены, возможно, потому что обкусаны.

— Если тебе хочется знать, как я тебя разыскала, то ничем не могу помочь. Прости. Я держу в тайне свои источники. Меня вызывали в суд, грозили расправой, но я ни разу не предавала огласке желающих остаться в тайне.

— Я… ладно. — Я оглянулась через плечо, но никто не обращал на меня внимания. — Просто я даже не подозревала, кто мой отец. Мама не рассказывала. Мне непонятно, что кто-то может…

Она прервала меня, но мягко.

— Кейт, я и представить не могу, как трудно тебе пришлось. Мне бы хотелось сказать, но я не могу. Могу только судить по своему опыту, что шило в мешке не утаишь.

Я хотела расспросить о многом. Например, как она разузнала о маме. Не просто голые факты: колледж, степень, профессия, день несчастного случая, а впечатление, какое производила мама на окружающих. Она пользовалась для ее портрета щадящими словами, но оставила пятно позора.

«Лидер сообщества, известная свои пылом, неиссякаемым потоком юмора и страстной пропагандисткой деятельностью среди жителей Восточного Лос-Анджелеса, Эмили Квинн вырастила Кейт одна, защищая ее от внимания, кое приписывает ей социальный статус…»

Дина скомкала измазанную в кетчупе салфетку. Она улыбнулась мне, намекая на окончание разговора. Что ж, это лучше спора.

Кэл увидел меня и вернулся в очередь за гамбургером, выгнув бровь.

— Спросила у нее, где она раздобыла такие солнечные очки, — сообщила я. Он усмехнулся.