Ставок больше нет - Глеб Соколов

Мацыгин отложил вилку с ножом, наклонился вперед, стараясь оказаться ближе к собеседнику – не говорить громко.

– Я проиграл уже очень большие деньги. Не жалею… Все равно нормальной жизни конец!.. А может, и не конец!.. – он как-то неестественно рассмеялся. – Почему не задаешь вопроса?.. Тебя не удивляет, что я это тебе говорю?..

«В самом деле… Может он свихнулся?!» – подумал Артурчик, но вслух не сказал ни слова. Что-то в разговоре тревожило… Неясная опасность – самая пугающая.

– Разумеется, разоткровенничался не просто так… – Мацыгин откинулся на спинку кресла. В голосе зазвучали самоуверенные, пренебрежительные интонации. – Сказать по правде, делаю тебе одолжение… Но ты не должен меня благодарить…

– Послушай, ты пьян?! – вспылил Артурчик.

– Не горячись… – Мацыгин сделал мягкий, успокаивающий жест. – Когда все узнаешь, поймешь – я прав. Не хотел обидеть… Идея в том: для завтрашнего дня мне нужен достойный, умный партнер. Игра решительная, в одиночку работать невозможно…

– Я не играю! – отрезал Гаспарян.

– Речь идет не о картах, не о рулетке. Получил и получу такие сведения – позволяют сорвать куш на бирже. Фантастический! В день, когда рухнет мир, мы с тобой поднимемся на недосягаемые высоты… Не просто так раскрыл увлечение игрой. В казино «Пале-Рояль» случайно познакомился с человеком… Вернее…

– «Пале-Рояль»?.. – Артурчик подался вперед. Название не говорило ничего. Но это первая реальная подробность, выданная Мацыгиным в ресторане.

– Неважно… – чувствовалось – биржевик испытывает досаду, что раскрыл место загадочного знакомства.

19.

Большой, в рост человека шкаф для одежды. Полированные дверцы с маленькими круглыми ручками, – в центре каждой из них металлический под золото кружок. Его выпуклая поверхность отражает предметы внешнего мира, как зеркало. Если приблизить глаз к блестящему кружку, можно увидеть стандартную комнату площадью немногим более двадцати квадратных метров. Рядовые комнаты, – а эта – из самых обыкновенных, – бывают и меньше. Но дом построен в последние годы Советского Союза, поэтому обыкновенные квартиры спроектированы в нем удобней и просторней тех, что создавали в шестидесятые – семидесятые прошлого века. Правда и в этой двухкомнатной квартире вторая «светелка» – значительно меньше, чуть более десяти «квадратов»…

В ручках и полированных дверцах шкафа отражается стандартный гарнитур, приобретенный примерно тогда же, когда построен дом. Письменный стол с глубокими и просторными выдвижными ящиками – забиты всяким хламом: ручками, в которых нет чернил, тетрадками, наборами карандашей и фломастеров, дающих, если ими провести по бумаге, бледную, чахлую линию. У стены – низенький журнальный столик. На нем нет ничего, кроме невысокой хрустальной вазочки, из которой торчат высохшие полевые цветы. Такие обильно произрастают по всему Подмосковью – ромашки, васильки, незабудки. Полировка столика три часа назад натерта специальной мастикой и источает приятный медовый запах.

Рядом стоят два кресла с деревянными, тоже полированными ручками. Сиденья и спинки обиты красной синтетической тканью, которая за долгие годы утратила первоначальный яркий цвет – выцвела, запачкалась.

Ровно посреди комнаты, деля ее на два неравных объема – угловой диван-кровать из толстого светло-коричневого пластика. Если раздвинуть все его скрытые один в другом, как матрешки, объемы, разложить бежевые давно продавленные подушки – получится изрядных размеров двуспальное ложе. Но сейчас диван сдвинут, на маленькой полочке, служащей дивану изголовьем, едва слышно тикает электрический будильник. Возле него – миниатюрный музыкальный центр «Джи-Ви-Си» с маленькими колонками из светлого дерева, а еще штатив, забитый компакт дисками, – преобладает драм энд бейз музыка, хаус, эсид джаз. На стене над диваном, выделяясь в стандартной обстановке, висит большущая – метр в высоту, два – в ширину, – фотографическая картина…

Северная Европа. Берег моря перед закатом, пустынный пляж, истоптанный множеством ног, в дали – выстроенный у самой воды из стекла и бетона ресторанчик. За его окнами мерцают робкие, неяркие огоньки.

Вдоль берега у пенной кромки идет в сторону ресторанчика одинокий человек в черной широкополой шляпе и в плаще. Он удаляется от фотографа, ни лица, ни даже волос из-за шляпы не разглядеть. Человек точно бы намеренно обезличен, но от всей его фигуры в черных одеждах веет какой-то неизбывной тоской и тревогой…

Комната находится в доме неподалеку от метро «Южная». В ней живет Антон Рубцов. В соседней – меньшей – его мама. Картина появилась на стене позавчера. Поначалу Антон не хотел ее вешать, но потом, с большим усилием приложив ее к стене, нашел, что картина придает его комнате оригинальность и зацепил ее за уже имевшийся в стене крючок. Прежде на нем крепились корейские настенные часы, временно теперь убранные в шкаф.

Рубцов решил, что оставит картину только на пробу и если изображение моря, ресторанчика и идущего человека будет действовать на него угнетающе – снимет ее, повесит обратно привычные часы. А прямоугольник в рамке запихнет в щель между стеной и шкафом, – там он может простоять до скончания века и никто о нем не вспомнит…

Электрический звонок, укрепленный с внутренней стороны над дверью два раза звякнул громким, мелодичным колокольчиком. Софья Лукинична – мама Антона вздрогнула и пришла в себя… Вот уже час, как она сидела перед выключенным телевизором, не в силах больше ни смотреть новости, ни думать о чем-либо другом, кроме Антона и того, что показывали по всем каналам в бесконечных выпусках. Постепенно немолодая женщина погрузилась в некое оцепенение, схожее с болезненным сном.

Звон электрического колокольчика – и все переменилось! «Антон!» – с сердцем, бешено и радостно заухавшим, подумала она. Вскочила с плетеного дачного креслица, в котором имела обыкновение смотреть любимые телесериалы.

Шаркая и один раз едва не потеряв с ноги тапок поспешила к металлической входной двери. Пальцы привычно ухватились за рукоятку замка, посмотреть в глазок не подумала… Слишком взволнована!

Раскрыв дверь Софья Лукинична отпрянула… От того, чтобы закричать – в маленький тамбур выходили двери еще трех квартир, – ее удержало странное одеяние человека, стоявшего на пороге. Не будь он одет в салатовый врачебный халат и такие же брюки, – она бы позвала на помощь. Настолько поразил второй, стоявший за спиной медика. Черная борода, скрывавшая лицо чуть ли не до самых глаз, мясистые красные губы, недобро прищуренные веки и руки, засунутые в карманы потертой кожаной куртки. «Держит нож или пистолет!» – мгновенно предположила Софья Лукинична.

– Я к вам от вашего сына… – пробормотал медик, глядя на хозяйку с тревогой.

Она охнула…

– Что с ним?.. – ухватилась рукой за косяк. Еще мгновение – и безвольно опустится на пол.

– Успокойтесь… Пока, слава богу, ничего… Можно мне войти?..

Она молча посторонилась, глядя теперь на гостей с испугом и надеждой одновременно.

– Я извиняюсь… Так получилось… Не могли бы вы… – губы на мертвенно бледном лице медика подергивались. Он по-прежнему стоял на пороге, не проходя в квартиру.

Бородатый шарил глазами по прихожей. Софье Лукиничне было уже на это наплевать.

– Вы можете одолжить мне сто рублей? – наконец произнес медик. – Несся, как угорелый, схватил такси… А в бумажнике – только триста. Теперь не хватает рассчитаться… Метро к вам по-прежнему не ходит, частники взвинтили цены… – продолжал говорить он.

– Чего взвинтили?!.. – начал громко возмущаться бородатый. – Командир, ты меня обижаешь!.. Я с тебя ни копейки лишней не взял, только обычный тариф… Вижу, ты из больницы. Сегодня такой конец стоит в три раза дороже!..

– Ладно, ладно… Не кричи!.. – принялся успокаивать врач.

– Сейчас… Я принесу… – Софья Лукинична посеменила вглубь квартиры.

Гость с таксистом остались стоять в дверях…

Когда она вернулась с сотенной купюрой, они по-прежнему переминались с ноги на ногу у порога. Софья Лукинична протянула деньги врачу. Тот передал их бородатому.

Не говоря больше не слова, таксист сунул бумажку в карман, пошел к двери в лифтовой холл. Не закрыв ее, – тем продемонстрировав свою обиду, исчез из глаз… Через несколько мгновений послышалось, как с грохотом разъезжаются в разные стороны створки лифтовых дверей.

Медик уже притворял за собой железную входную дверь. Немолодая женщина осталась с ним наедине.

– Что с Тошей?.. – начиная плакать спросила она.

– Он в Кремле, – сухо проговорил врач. – Черт!.. Даже халат забыл снять, так торопился… Можно я повешу…

Он стремительно снял с себя халат, зацепил его за крючок вешалки. Теперь на нем были только салатовая рубашка и такого же цвета легкие брюки.