Связующая нить - Юрий Сосновский

- Что-то вроде биополя, - задумчиво сказал Ланг. - Так ведь биополя не нашли. По крайней мере пока.

- Очередная лужа для усадки ученых дураков, - отмахнулся Айкос. Ладно, забудем об эффекте Кирлиан, который фиксирует нечто малопонятное вокруг живого. Сей эффект плохо вписывается в современные представления, тем хуже для него. Но искать поле, не зная его природы, это все равно что попытаться измерить радиоактивность рулеткой! А может быть и правы противники биополя, нет его, а есть качественные переходы давно известных нам полей. В конечном счете это частность, не так уж важно. Важно, что от биосистем нам некуда деваться. По крайней мере, о такой взрывной системе, как РомеоДжульетта, спорить не приходится, пусть она триста раз выдумана. А в основе - боль, какая любовь без боли за любимое существо? И материнский инстинкт, и рыцарский подвиг - все из одного и того же корня. Да, наш мир невеселый, что и говорить. Мудрый механизм связал воедино живое, весьма мудрый. И сколь мудрый, столь же и жестокий. А что лучшее придумать?

Айкос достал сигареты.

- Не возражаете? А то, когда много болтаю, тянет.

- Хозяин, кажется, вы,-пожал плечами Ланг.

- А вы гость. Так сказать, посланец и тень всевышнего. Не желаете?

- Спасибо, я бросил, - сказал Ланг и неожиданно для себя добавил то, что добавлять было совсем не обязательно:- После пятилетней вынужденной диеты.

- Тоже метод, - фыркнул Айкос. - Впору воспользоваться. Кстати, просветите, если знаете: сколько за глупость дают? И если можно, то с подробностями: сколько за простую, сколько за дремучую?

- Скажите, Айкос,- медленно проговорил Ланг, - вы давно задумались о проблемах боли?

- Да будет вам! Хотите спросить, имею ли я отношение к тому, что происходит? Угадал?

- Угадали.

- Для вас будет неожиданностью, если я скажу, что имею к этой пакости самое прямое и непосредственное отношение?

- Нет.

- Ну и правильно. Так чего ходить вокруг и около?

- Благая цель с непредвиденными последствиями?

Айкос глубоко затянулся, пустил дым к потолку.

- Благая цель с непредвиденными последствиями, оно же злонамеренное использование великой мысли для темных дел... Старая сказка для самоутешения идиотов. В реальном мире не существует абсолюта, и любое благо всегда несет в себе зло. На это надо смотреть открытыми глазами, а дальше уж оценка по уму и совести того, кто собрался творить добро. Вы знаете, я как-то наткнулся на фантастический рассказ об абсолютном оружии. Некая пасть, все пожирающая. Да покажите вы экологам такой утилизатор, они же завизжат от восторга! Нет-нет, явись сюда сам дьявол и покажи мне абсолютное зло, я бы отдал ему душу и последнюю рубашку в придачу, ибо поверил бы в то, что существует абсолютное добро. Конечно, человек, даже самый гениальный, ограничен, вопрос лишь в границах, поэтому он не всегда ведает, что творит...

- Новейшая теория индульгенции для ученых мужей,- усмехнулся Ланг.

- О нет, как раз наоборот! - решительно возразил Айкос.- Индульгенция прощает грех, но не может сделать бывшее небывшим. Речь идет как раз о том, чтобы понимать эту несложную в общем-то мысль заранее и применять ее при каждой конкретной попытке изменить мир.

- И в чем же заключалась конкретная попытка?

- Частный медицинский случай, из тех, когда факт существования мироздания не учитывается, слишком уж несопоставимо. Я занимался проблемами обезболивания, ведь боль не всегда благо. Наркоз - штука малоудачная. Не всегда допустим, ограничен в действии, сложен, поэтому решил искать иные пути. Формализуя проблему, можно сказать, что механизм боли требует трех составляющих: поврежденного органа как источника, мозга как приемника и сигнала между ними. Наркоз действует либо на источник, либо на приемник, а почему не воздействовать на сигнал? Он ведь более управляем, значит, воздействовать, на него легче. Внушение и самовнушение, йога, шок, некоторые психические заболевания... Природа идет чаще всего именно этим путем, не отключая ни мозга, ни органов, а медицина как правило предпочитает наркотики. Вряд ли есть смысл подробно рассказывать о счастье и муках творчества, но в конце концов появился в сем прекрасном и сказочном мире Анест-157, он же "крап", он же "пеструха", ибо первоначально выпускался в виде оранжевых таблеток с зелеными и синими включениями.

Что вы так смотрите? Ну да, да, да! Первыми потребителями были военные. Дали средства, оборудование для лаборатории, наладили промышленное производство и меня благами не обнесли. Когда военных разогнали, "крап" был уже на потоке, скоро нашлись и потребители. Полиция, медицина, объекты повышенной опасности, потом уже начали глотать даже от комаров. А уж когда стало ясно, когда влезли в это болото и нужно было свертывать и ограничивать, никто уже не хотел слушать, да практически и некому было говорить.

С минуту длилось молчание.

- Что же теперь? - тихо спросил Ланг.

- Откуда я знаю? Надеюсь, конечно, что нет худа без добра. Во всяком случае человечество осознало опасность и приостановило распространение этой дряни. Или вы о себе?

- Насчет человечества вы уже объяснили, - невесело усмехнулся Ланг. Впрочем, я догадываюсь и в отношении себя. Мне нужно добраться к Трем Братьям. Там, так сказать, аванпост, там разъяснят и укажут. Угадал?

- Ну, вы еще не совсем здоровы, подождите, пока поправитесь.

- Обстановка позволяет ждать?

Айкос подошел к Лангу и на секунду сжал его плечи.

Бухта открылась внезапно. Только что катер крутился по узкому заливу, над которым нависали угрюмые темносерые скалы, и крутые волны упрямо пытались столкнуть легкое суденышко на клыки рифов, и вдруг ударило в глаза ослепительное солнце, широко разлившееся по ровной чуть подернутой рябью глади. Яркая зелень на небольших островах, белые корпуса пассажирских лайнеров над ними, умиротворяющая тишина... Как-то сразу на душе стало спокойно и просто.

На причале Ланга ожидали двое. Один невысокий толстяк лет шестидесяти сразу же решительно отодвинул своего спутника и, едва поздоровавшись с Лангом, потащил его к белому одноэтажному зданию, видневшемуся метрах в трехстах от берега за аккуратно подстриженными деревьями. Решительно распахнул дверь, завел в комнату, тесно уставленную аппаратурой, и приказал раздеваться. Мимоходом осведомился о самочувствии и презрительно фыркнул, услышав в ответ: "Не жалуюсь". Его спутник, высокий сухощавый чуть седоватый брюнет лет сорока, держался в стороне, ни во что не вмешиваясь. Не требовалось особого ума, чтобы понять, кто есть кто и с кем будет основной разговор.

Медосмотр занял около часа. Необходимости в таком усердии явно не было, но Ланг в начале медосмотра имел неосторожность сказать, что уважаемый доктор Айкос осматривал его несколько часов назад и все необходимые сведения он, Ланг, привез с собой. Толстяк рассвирепел и заявил, что теперь за здоровье пациента отвечает он, а не коллега Айкос, которому только бы с рук сбыть, что упомянутое здоровье на грани таких мер, как покаяние и завещание, а посему всякие возражения пациенту дорого обойдутся. Подавив таким образом бунт в зародыше, толстяк мял и выстукивал Ланга еще минут сорок. Наконец, смилостивившись, велел одеваться и, повернувшись к своему спутнику, заявил, что в течение двух месяцев ни о какой работе не может быть и речи, а пациента следует держать на санаторном режиме в стационарных условиях.