Воображаемые жизни Джеймса Понеке - Тина Макерети
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но это был не весь мир. Прошло уже два дня, когда я их увидел. Местные жители называли их бушменами, и они держались в тени. Там, где их можно было увидеть, им были не рады, если только кто-то не говорил им, что нужно делать и как. На кораблях встречались люди разного цвета кожи, люди из разных уголков мира, и даже у белых зачастую кожа была отшлифована солнцем и морем. Поэтому да, мне стыдно это признать, но мне потребовалось больше одного дня, чтобы отличить местных от пришлых вроде меня. Как я мог быть таким глупым? Конечно же, здесь были tangata whenua[46] – люди, бывшие частью этой земли, люди, которые первыми на ней поселились. По тому, как матросы улюлюкали на них и при любом удобном случае давали им пинка, вы бы никогда так про них не подумали. Я не увидел их, потому что я был слишком занят разглядыванием других вещей, был всецело захвачен ослепительным новым миром белого человека.
По пути в мою страну Художник прошел через общины аборигенов, делая зарисовки так же, как в Новой Зеландии.
– В них есть своя прелесть, – сказал он мне вечером накануне отъезда. – Они кое-что знают о том, как выживать в очень суровых условиях. Да, у них определенно есть своя мудрость, хотя должен сказать, что их культура, на мой взгляд, не такая развитая, как у новозеландцев. Чаще всего они строят лишь примитивные, временные укрытия, и у них гораздо меньше развита резьба и другие ремесла. Как только христианство полностью вытеснит каннибализм и полигамию и отважные путешественники вроде тебя, Джеймс, сделают английское образование повсеместным, думаю, что маори едва ли в чем-то будут уступать европейцам.
Сейчас мне стыдно, но тогда я не мог понять, почему слова Художника меня смутили. Мне было всего лишь грустно, что я не поприветствовал людей, которые были частью этой земли. Я пытался спросить, почему никто не говорил о них. Почему никто не говорил с ними. Почему никто не придавал значения их присутствию и не просил у них разрешения ходить там, где мы теперь ходили.
– Не беспокойся о таких вещах, Джеймс. Они не отличаются гордостью, как твой народ, и мы, иностранцы, им не особенно интересны. Тут нет ничего необычного, особенно с ростом населения в городах. А здесь тем более. Осмелюсь сказать, что игнорировать их существование является волей государства. Кое-где эта воля проявляет себя самым темным образом, – Художник помолчал. – Можно даже сказать, что кое-где считается целесообразным искоренять то, чего, по некоторым заявлениям, не существует.
Мы ненадолго задумались над замечаниями Художника, прежде чем он решил заговорить снова.
– Если они и выживут, не знаю, смогут ли аборигены когда-нибудь извлечь настоящую пользу из нашего образования и религии, насколько это возможно. Просто посмотри на них, когда тебе представится следующая возможность, и подумай о ваших различиях.
Но другой возможности мне не представилось, и теперь я понимаю, что должен был настоять на ней. Мне всем существом хотелось верить во благо английского образования, которое я намеревался получить, но слова Художника лишили меня спокойствия. Хуже того, мы покинули ту страну, а я так и не выразил своего почтения людям, которых там увидел. По большей части они были изгнаны с тех территорий, где построили города. Я не мог представить, чтобы подобное могло произойти с моим собственным народом.
* * *
В общей сложности, прежде чем увидеть Англию, мы провели в море семнадцать недель. Это чересчур для любого мальчишки – так долго не ступать ногой на твердую землю. Мне известно, что мои соплеменники были отличными мореходами, но каким-то образом я этого не унаследовал, при всей своей книжной смекалке. В пути Художник приучал меня к дисциплине, и в конце концов я смог держаться прямо во время шторма, хотя так и не перестал ненавидеть корабельную жизнь, особенно когда мы чересчур надолго уходили от зеленых очертаний островов на горизонте. На корабле тело устает, даже когда весь день не делаешь ничего, кроме как отдыхаешь, и всего через пару недель еда теряет вкус – не то чтобы в начале пути я был способен наслаждаться едой. К третьему месяцу вся еда становится пресно-соленой и просто дерет горло. Конечности ломит, глаза не могут задержаться ни на чем достойном взгляда, настолько они привыкли к темно-синему простору и острым осколкам солнечного света, отраженным от волн.
Я был весь в мыслях о большом городе и школе, раздражая Художника своими беспрестанными расспросами. В конце концов я заметил, что мальчишки моего возраста, управлявшиеся со снастями, изредка бросали на меня косые взгляды, кивая в мою сторону и пересмеиваясь. Некоторое время я раздумывал над этим, прежде чем понял, что их оскорбляла моя праздность. Я в любом случае был бы для них больше помехой, чем помощью, но они видели только то, что я и пальцем не шевелил и держался от них в стороне. Так вышло не преднамеренно, но я заработал на свой проезд с Художником, и он заплатил за нашу каюту, и я не работал на него, как, по их пониманию, должен был, по крайней мере, на время путешествия.
Прошло меньше двух лет с тех пор, как я плыл на том корабле, первом моем корабле. Теперь я говорю, как старик, и чувствую себя стариком. Это все потому, что я слишком много видел. Думаю, чудес и кошмаров хватило бы не на одну жизнь. Мисс Херринг была права – заметки приносят мне облегчение, потому что, пока я держу перо в руке, мой беспокойный дух не блуждает по улицам. Мне нужен отдых, и я должен попытаться уснуть. Однако как я могу уснуть, когда моя первая встреча с Лондоном так близка?
Глава 6
Мы прибыли в Лондон в марте 1846 года. Необъятная морская ширь влилась в Темзу, и по мере приближения к городу мешанина из кораблей и зданий становилась все гуще. Иногда мне было непонятно, как нам удавалось продвигаться вперед, потому что устье сузилось и превратилось собственно в реку. Суда любого размера и формы стихийно плыли к месту своего назначения, и все они явно понимали правила игры. В некоторых случаях им едва удавалось избежать столкновения: малые суда быстро уворачивались от сокрушительного веса больших и неуклюжих. Я искал на берегу деревни и скопления людей, но чем ближе мы подходили, тем сильнее
