Вензель на плече Урсулы - Эмма Герц

На шестнадцатой неделе пришел результат анализа на альфа-фетопротеин, нехороший результат, сказала докторша, замечательная, похожая немного на снеговика, она поморщилась:

— Нехороший результат-то какой, давай-ка мы тебя внепланово на УЗИ отправим, не волнуйся заранее: во-первых, сама знаешь, как у нас лаборатории работают, во-вторых, один-единственный анализ — это ровно ни о чем не говорит, ничего страшного, сходишь завтра утром, потом — ко мне, я тебя записываю на двенадцать, хорошо?

Нет, не было ни опасений, ни подозрений, я, наоборот, знала: все нормально у меня, я даже тебе ничего не сказала, ну, анализ, ну, нехороший, а вот завтра все выяснится, и все будет правильно… девочка шевелилась.

Доктор на УЗИ оказался молодым мужчиной, в недлинном халате с вышивкой на кармашке, инициалы, две буквы „М“, уютный кабинет был затемнен. „Очень приятно, это хорошо, — сказал он, — что вы чувствуете шевеление, это славно, устраивайтесь поудобнее, немножечко будет холодно, это гель, теперь просто лежите, просто лежите, нетрудно дышать? Вот так, хорошо, та-а-а-а-к, та-а-а-а-к, та-а-а-а-к, будьте добры, вы оставайтесь пока на кушетке, я отойду на пару минут, ничего?“

А потом уютный кабинет взорвался белыми всполохами, накрылся лавиной, вулканическим пеплом засыпало рот и нос, не вздохнуть, кто-то покончил с собой, нырнув в жерло вулкана, зачем-то вспомнила я: кто, кто, кто? Пришло человек пять врачей, белые халаты, встревоженные лица, докторские шапочки, хирургические зеленые чепчики, сначала все молчали, и было страшно, потом все разом заговорили, и стало страшно, а потом мне велели вставать, а встать я не смогла, но было надо. Я сильная, я молодец. Задвигалась, упала с кушетки и стукнулась головой о железную треногу этого самого аппарата УЗИ, привстала на колени, и меня вырвало несколько раз.

Это я специально для тебя выписала, из медицинского справочника, читай:

„Анэнцефалия (anencephaly) — грубый порок развития головного мозга — отсутствие полушарий мозга, костей свода черепа и мягких тканей, многофакторный порок развития, образуется в результате нарушение формирования нервной трубки плода в период 21–28 дней беременности.

Анэнцефалия встречается (частота в популяции) примерно 1 раз на 1000, чаще у плодов женского пола. Сочетанные аномалии — у большинства плодов — недоразвитие надпочечников и отсутствие гипофиза, спинномозговая грыжа.

Прогноз для плода неблагоприятный, 100-процентная летальность. При обнаружении анэнцефалии — прерывание беременности вне зависимости от срока выявления порока“.

Я не придумываю, не кривляюсь, я действительно не помню, как и что происходило после, какие-то отрывки вроде свекровиных слов про профессиональную компетентность, а откуда она появилась, свекровь моя Эмма Витальевна, ума не приложу, она и в лучшие-то времена не очень увлекалась общением со мной. Алеша со злыми глазами крепко держит меня за руку, мне больно, Анжела держит меня за другую руку. Анжела, Анжела — что? — прекрасная про тебя песня есть, „Энжи“ называется, „Ролинг Стоунз“, 1973 год.

Немного меня успокаивало чье-то лицо, красивое и всегда на уровне моего, кто это был, тот, кто любил меня, но видела я его не всегда, а хотелось… всегда… Вообще-то Алешу я хотела убить, ты знаешь. Именно Алешу, Анжелу мне было жалко, она такая красивая, такая глупая. Все доктора ко мне были внимательны, сестры давали шоколадки и просто конфеты, россыпью, из своих, подарочных, но я не ела, складывала в тумбочку. Когда можно было уходить домой, — ты молодая еще, госссподи, родишь десяток, — я вышла на больничное крыльцо, ступеньки выщербленные, много женщин ходило, — проконсультируешься у генетиков, здоровая девка, сильная, молодец! Только обещай, что начнешь есть! Поняла, что очень устала, закрыла ладонями глаза, чтоб не мешал свет, солнечный свет, я и забыла, какой он яркий, и еще я хотела опять увидеть то лицо, на уровне своего, и я увидела».

Как Урсула ушла из дома

Дом

Нисколько Урсула не планировала побег. Это получилось само. Не стоит множить сущности — любил повторять Господин, «бритва Оккама», из множества решений правильным оказывается самое простое. Урсула и приняла его — самое простое решение.

Родители оказались недовольны новой жизнью дочери. Родители вообще отказывались понимать, что у дочери началась новая жизнь. Родители думали, что жизнь у дочери продолжается прежняя, только немного модернизированная. И тонкий кожаный ремешок на ее шее — очередная девчачья фенечка.

Но это было не так.

Утром Урсула просыпалась не от музыкального перезвона будильника и не от солнечных, допустим, лучей, которых могло не быть вовсе, принимая во внимание местный климат. Утром Урсула просыпалась от мыслей. Мыслей было две. Первая: «Сегодня я смогу увидеть Его», вторая: «Сегодня я не смогу увидеть Его». В дни, когда официальных свиданий назначено не было, Урсула тайно подъезжала к старинному особняку в барочном стиле, где Господин сидел в кабинете с табличкой «УРОЛОГ» и вел амбулаторный прием тревожных мужчин. Держась стенки дореволюционного кирпича, Урсула неслышно подкрадывалась и подглядывала через стекло, изрезанное деревянными переплетами. Она не могла долго не видеть Господина, для того чтобы просто дышать, ей был необходим его профиль, насмешливые интонации или хотя бы эта тень в окне.

На встречи Господин не опаздывал никогда, Урсула появлялась в назначенном месте раньше на полчаса, пятнадцать минут. Было приятно дожидаться Его, выискивать знакомый автомобиль в череде прочих, знакомую походку среди разных, светлое лицо среди темных.

Утром Урсула вставала, с закрытыми глазами шла умываться, за стенкой ее мама сердито напоминала папе, что завтра день рождения какой-нибудь тетушки Беатрисы Львовны; папа сердито отвечал, что он только за прошедшую неделю побывал на трех праздниках у членов маминой семьи — с него хватит. Мама мгновенно повышала голос и говорила, что это такие же члены папиной семьи, как и ее, потому что она, слава богу, до сих пор считала, что семья у них пока общая, слава богу. Папа тоже повышал голос — угрожающе, на манер паровозного гудка, папа гудел, что если у мамы истерика, то ей «велкам» в психиатрическую лечебницу, а его увольте, ему на службе хватает сумасшедших. Папа был главный санитарный врач города и про сумасшедших не привирал — их действительно хватало.

Урсула выходила на кухню, мама раздраженно говорила ей, чтобы завтракала, на обед разогревала суп, а на ужин вот эти голубцы. Урсула плюхала в блюдце остывшую кашу и соглашалась со всем, зная, что ни обедать, ни ужинать дома не будет.

Папа гладил ее по светловолосой голове, всклокоченной после сна, торопливо допивал желтоватый чаек и убегал к сумасшедшим.

Обман

Но папа убегал не совсем к сумасшедшим. У папы полгода назад появились свои обстоятельства, ниже будет понятно, какие.

Папа Урсулы возглавлял городское управление Санэпидемнадзора. Возглавлял он его не так уж давно, второй год, к работе относился ответственно, и на ужасное происшествие в средней школе номер тридцать девять выехал сам. Ужасное на самом деле происшествие, очень даже чрезвычайное — по всем параметрам.

Средняя школа тридцать девять была начальная, то есть обучалась там мелюзга с первого по четвертый класс, оставаясь после уроков на «продленный день» с полноценным горячим питанием, гулянием в близлежащем парке и приготовлением домашних заданий под руководством опытных педагогов. Ольга Арнольдовна была опытным педагогом, стаж тридцать лет — о-го-го! милые мои, навидалась всякого. Всякого-то всякого, да не такого, чтобы почти все дети класса, двадцать пять учеников, пятнадцать девочек и десять мальчиков, начали тошнить в комнате отдыха, плача от боли в животах. Пока белая от ужаса Ольга Арнольдовна вспоминала простой номер «Скорой помощи», пока не попадала ледяными пальцами в нужные отверстия на телефонном диске, пока практически без голоса формулировала что-то в равнодушную трубку, дети плотно заняли все туалето-места, и их сильно не хватало. Двадцать трех человек госпитализировали с острым энтеритом, один из них, мальчик Виталик, — очень худенький, единственный ребенок семьи, через сутки скончался. Последующий бакпосев позволил диагностировать сальмонеллез, его возбудители были найдены в остатках омлета, подаваемого на завтрак.

Было заведено уголовное дело, и жизнь казалась директору начальной школы, Светлане Сергеевне, не просто законченной, а вдребезги разнесенной. Светлана Сергеевна вообще перестала что-либо соображать, побывав на похоронах худенького мальчика Виталика, когда увидела синие детские руки внутри красного типичного гроба, только чуть меньше размером. Светлана Сергеевна серьезно рассматривала мысль о самоубийстве, единственное, что ее останавливало, была полусумасшедшая мать, сдавать которую в интернат для психических хроников Светлана Сергеевна никак не хотела. Пробовала было на лето отправить мать в деревню Быково Пестравского района, к своей тетушке, материной родной сестре, но тетушка через неделю прислала хулиганку обратно, с гневной речью о том, что та бегала по улицам голой и устраивала какие-то странные скачки с козами соседей.