Черный лебедь. Романы - Рафаэль Сабатини

Де Берни слегка склонил голову.

- Вчера вечером он говорил, что это его последнее плавание. Странно, что его слова оказались одновременно пророческими и ложными. Он говорил, что будущее вознаградит его за прошлое. Теперь он успокоился, и ему не суждено испытать, что будущее никогда не сможет этого сделать.

- Боже мой! - воскликнул майор. - Это ужасно! И вы можете так говорить об этом? Вы могли спасти беднягу...

- Нет, - прервал его де Берни. - Когда я вышел на палубу, было уже слишком поздно. На самом деле бой кончился прежде, чем Лич спустился сюда.

- А другие?

- Брать пленных не входит в правила капитана Лича, - тем же бесцветным голосом ответил де Берни.

Мисс Присцилла застонала и закрыла лицо руками. Внезапно она почувствовала тошноту и слабость; словно издалека доносился до нее уравновешенный голос, говоривший на безупречном английском языке, слегка смягченном галльским акцентом:

- Пусть мое гостеприимство утешит вас обоих. Здесь вам ничто не грозит, кроме небольшой задержки и некоторых неудобств. Все уже улажено, и я могу взять на себя смелость повторить заверение.

- Что стоит ваше заверение, сэр! - с подчеркнутым презрением ответил майор, - когда вы незаконно захватили место погибшего?

- Что бы это ни стоило, это все, что я могу предложить, - месье де Берни остался невозмутимо корректным. - И вы бы поступили мудро, если бы удовольствовались этим.

Он подозвал Пьера и отдал приказ готовить обед на пять персон.

- Мои лейтенант и штурман будут обедать с нами, - объяснил он, обращаясь к Присцилле. - Хотелось бы избавить вас от этого, но вряд ли это будет благоразумно. Помимо этого, однако, вам нечего бояться посягательства на ваше уединение, и за исключением времени еды эта каюта будет исключительно в вашем распоряжении.

Чистыми голубыми глазами она испытующе смотрела на него, но его отчужденность и какая-то холодная бесстрастность ставила в тупик.

- Мы в вашей власти, сэр, - сказала она, опуская голову. - Остается только благодарить вас за проявленную к нам предупредительность.

Его черные брови слегка нахмурились.

- В вашей власти? Ах, вот что! Лучше сказать - под моей защитой.

- А в этом есть разница?

- Все мы, Присцилла, во власти обстоятельств.

Она почувствовала, что есть возможность кое-что узнать, и последовала бы в этом направлении, но в этот момент майор совсем некстати выступил со своим негодованием.

- Сэр, вы слишком вольно обращаетесь с мисс Харрадайн.

- По необходимости. В связи с моим новым положением. Разве она не моя жена? А вы, дорогой, Барт, разве не мой шурин?

Сэндз вздрогнул и свирепо взглянул на него.

- Вы чертовски меня стесняете, - заговорил де Берни крайне резким тоном. - Другой на моем месте мог бы быстро положить этому конец. Прошу вас запомнить это, Бартоломью. И будет хорошо для вас обоих называть меня Шарлем, если не хотите подвергнуть опасности свои шеи, а заодно и мою. Такая интимность, возможно, неприятна для вас, Бартоломью. Но, надеюсь, она менее неприятна, чем возможность попасть на рею. А это уже совсем не смешно.

С этими словами он снова вышел, оставив майора с его негодованием.

- Ей-богу! Этот головорез осмеливается угрожать мне, насколько я понимаю.

После такого безрассудного начала он продолжал изливать свой гнев, но Присцилла остановила его:

- В конце концов, Барт, - напомнила она, - месье де Берни не приглашал капитана Лича на борт «Кентавра».

- Но он приветствовал его! Он присоединился к этим кровожадным негодяям! Он сам грозился, что в его намерения входило объединиться с этим убийцей, и что нападение пирата на нас было своевременным. Так чем же он лучше?

- Не знаю, - ответила она.

В его глазах застыло удивление.

- Не знаете? После всего, что мы только что слышали? Когда известно, что он вступил в командование вместо убитого бедняги Брансома?

- Ох, но ведь это ничего не доказывает.

- Ничего? Это доказывает, что он - проклятый пират, головорез, негодяй...

- А вы доказываете, что вы просто дурак, - прервала она его, поднявшись с рундука, поскольку Пьер, выходивший на минуту в кладовую, появился снова. - И если вы до сих пор не научились этого скрывать, то можете плохо кончить, да еще и других прихватите с собой.

От изумления он открыл рот и вытаращил глаза: настолько его потрясло и шокировало возмутительное выражение, с которым это кроткое и нежное дитя, каким он всегда считал Присциллу, обратилось к нему, человеку его способностей, офицеру его звания. Это превосходило его понимание. Он мог лишь предположить, что события этого ужасного утра, должно быть, лишили ее душевного равновесия. Придя в себя, он начал было протестовать, но она резко оборвала его в той же новоприобретенной твердой манере. Во время отсутствия Пьера она вплотную подошла к майору и, крепко сжав его руку, быстро проговорила:

- Вы и дальше будете злословить в присутствии этого человека? Неужели у вас нет здравого смысла и осмотрительности?

Если высказанное таким образом предостережение оправдывалось ее опасениями, то ничто, по мнению майора, не могло оправдать выражений, в которые оно было обличено. Он был крайне раздосадован, а его чувство собственной значимости уязвлено, о чем он и не замедлил напыщенно высказаться, после чего впал в угрюмое молчание. Она же считала за лучшее оставить его в покое, так как в таком настроении он, по крайней мере, ничем не мог навредить.

Так продолжалось до тех пор, пока не вошел де Берни в сопровождении высокого ирландца Вогана и чрезвычайно дородного, но, тем не менее, сильного на вид человека среднего роста, с громадными плечами, большим двойным подбородком и с чертами лица, словно по контрасту, смехотворно мелкими. Де Берни представил его как Халлауэлла, штурмана.

Они прошли к столу, где их ждал Пьер, быстрый и молчаливый как тень.

Де Берни занял стул, на котором не далее как вчера сидел веселый и беззаботный Брансом. Мисс Присциллу и майора он посадил справа от себя, спиной к свету. Слева занял место Воган, а за ним - штурман.

Это была унылая трапеза. Сначала пираты были предрасположены повеселиться. Но что-то холодное в поведении Берни и молчаливое осуждение у предполагаемой мадам де Берни и ее мнимого брата постепенно погасило их веселость. Плоское лицо Вогана стало походить на маску угрюмого разочарования.

Штурман же, обладавший волчьим аппетитом и считавший, что за столом ничто не идет в сравнение с едой, нашел вожделенное удовольствие, поглощая пищу, которой так хорошо был снабжен «Кентавр».

Майор с трудом сдерживался, чтобы не сказать этим людям об их отвратительных манерах за столом. Что касается Присциллы, то она, обессиленная ужасами этого дня и терзаемая опасениями, чувствовала себя совершенно несчастной, но старательно скрывала свои чувства, делая вид, что ест. Однако любой, кто взял бы на себя труд взглянуть на нее, немедленно обнаружил бы этот обман.