Анжелика Маркиза Ангелов - Анна Голон

— Отцы учили нас, что Бог умеет отличать своих, и мы, наверное, были недостойны…

— Убери подальше свои остроты, Раймон! — прервал его брат. — Уверяю тебя, сейчас для них не время. Если ты хочешь стать нищим монахом, так тому и быть! Но я — старший сын, и дедушка прав, Церковь должна уважать меня, меня и всех остальных дворян! И если теперь она предпочитает нам простолюдинов, сыновей буржуа и лавочников, — это ее право. Она сама ведет себя к гибели и разрушению!

Оба барона вскрикнули одновременно:

— Жослен, не богохульствуй!

— Я не богохульствую, я просто говорю правду. В моем классе логики, где я самый младший и второй по успеваемости среди тридцати учеников, ровно двадцать пять сыновей буржуа и чиновников, которые платят звонкой монетой, и пять дворян, среди которых только двое платят в срок…

Арман де Сансе попытался ухватиться за это слабое утешение его задетой гордости.

— Значит, еще двоих дворян выгнали вместе с вами?

— Ничуть. Родители этих должников — важные люди, которых отцы боятся.

— Я запрещаю тебе так отзываться о наставниках, — сказал барон Арман, в то время как его старый отец пробурчал, словно обращаясь к самому себе:

— Какое счастье, что король умер и не может видеть всего этого!

— Да, это счастье, дедушка, вы правы, — с насмешкой произнес Жослен. — Правда, именно смелый монах убил Генриха IV.

— Жослен, замолчи, — неожиданно заявила Анжелика. — Ты не силен в речах, и когда говоришь, походишь на жабу. И кроме того, монах убил Генриха III, а не Генриха IV.[33]

Подросток вздрогнул и с удивлением посмотрел на кудрявую девчонку, которая невозмутимо осмеливалась возражать ему.

— Ах, это ты, лягушка, болотная принцесса, Маркиза Ангелов! Надо сказать, что я совсем забыл тебя приветствовать, маленькая сестра.

— Почему ты называешь меня лягушкой?

— Потому что ты назвала меня жабой. И к тому же раньше ты вечно пропадала в зарослях и болотных камышах. Или теперь ты стала такой же чопорной воображалой, как Ортанс?

— Надеюсь, что нет, — скромно ответила Анжелика.

Ее вмешательство ослабило напряжение.

Между тем братья закончили есть, и кормилица уже убирала со стола.

Обстановка оставалась гнетущей. В смятении каждый искал выход из новой ловушки, которую подстроила им судьба. В тишине закричал малыш. Мать, тетушки и даже Гонтран воспользовались этим поводом, чтобы «пойти посмотреть, что случилось». Но Анжелика осталась вместе с двумя баронами и старшими братьями, приехавшими из города в столь жалком виде.

Она спрашивала себя, не потеряли ли они в этот раз свою честь. Ей очень хотелось задать вопрос, но у нее не хватало на это духу. Братья внушали ей что-то похожее на презрение и жалость.

Старый Лютцен, который отсутствовал во время появления мальчиков, принес новые канделябры в честь путешественников. Неловко обнимая старшего, он немного закапал его воском. Младший с пренебрежением уклонился от суровой ласки. Но старый солдат не обиделся и тут же посвятил всех в свою радость:

— В самое время вы вернулись, мальчики! Зачем вам твердить латынь, когда вы едва способны писать на своем собственном языке? Когда Фантина поведала мне, что молодые хозяева вернулись домой навсегда, я сразу же сказал себе, что мессир Жослен теперь сможет наконец отправиться в море…

— Сержант Лютцен, я должен напомнить вам о дисциплине? — внезапно сухо произнес старый барон.

Гийом не стал настаивать и замолчал. Анжелика была удивлена высокомерием в искаженном голосе дедушки. Тот повернулся к старшему внуку.

— Я надеюсь, Жослен, ты отказался от своей детской мечты стать моряком?

— И почему я должен был он нее отказаться? Мне даже кажется, что теперь у меня нет другого выбора.

— Пока я жив, ты не станешь моряком. Что угодно, но только не это! — И старик стукнул тростью по выщербленным плиткам пола.

Жослена, казалось, ошеломило внезапное упорство, какое проявил дед против взлелеянной мечты подростка, ведь именно она позволила ему без огорчения встретить новость об унизительном исключении.

«Закончились отченаши и латинская зубрежка, — думал он. — Теперь я — мужчина и буду плавать на королевских судах».

Арман де Сансе попытался вмешаться:

— Полноте, отец, откуда такая непримиримость? Этот вариант ничуть не хуже остальных. Даже скажу вам, что в прошении, которое я недавно послал королю, я попросил помимо всего прочего помочь моему старшему сыну устроиться на каперское судно или военный корабль.

Но старый барон гневался. Никогда Анжелика не видела его таким сердитым, даже во время перепалки со сборщиком налогов.

— Мне претят те, кому родная земля жжет пятки. За морями они никогда не найдут золотых гор, только одних голых дикарей с татуированными руками. Старший сын дворянина должен служить в королевской армии. Это все.

— Я и не прошу большего, чем служить королю. Но я хочу служить ему на море, — возразил мальчик.

— Жослену шестнадцать лет. Самое время выбирать свой собственный путь, — неуверенно предложил его отец.

Выражение боли промелькнуло на окруженном короткой белой бородой морщинистом лице. Старик поднял руку.

— Да, это правда, другие и до него выбирали себе собственный путь. Неужели и вы хотите разочаровать меня, сын мой? — добавил он с глубокой грустью.

— Я был далек от мысли навевать вам тягостные воспоминания, отец мой, — пытался защититься барон Арман. — Сам я никогда и не помышлял об отъезде, и нельзя сказать, как сильна моя привязанность к земле Пуату. Но я помню, каким шатким и ненадежным было мое положение в армии. Даже дворянин не способен достичь каких-нибудь высот, если у него нет денег. Я был по уши в долгах и порой, чтобы удержать душу в теле, продавал все свое снаряжение — лошадь, палатку, оружие, и даже закладывал своего собственного слугу. Вспомните, сколько отличных земель вам пришлось продать, чтобы я не потерял свое место?

Анжелика с большим интересом следила за разговором. Она никогда не видела моряков, но и до их земель по долинам Севра и Вандеи долетал призывный океанский ветер. Ей говорили, что с побережья от Нанта до Ла-Рошели, из Ле-Сабль-д'Олона, рыболовные суда отплывают в далекие земли, где можно встретить людей, красных как огонь или полосатых как кабаны. Рассказывали даже, что бретонский матрос из Сен-Мало привез во Францию дикарей, у которых на голове росли перья, словно у птиц.

В тот вечер она долго не могла заснуть в своей большой постели в комнате на вершине башни.

Ее жгло нетерпение. Вырасти! Вырасти!