Принц и Нищин - Кондратий Жмуриков

— А-а-а… садомазофакер… между прочим, вот ты думаешь, что я педераст?

— А что ж ты в гей-клуб пошел? — буркнул Сережа.

— Не-е-ет… я не педераст.

— А кто же ты?

Андрюша Вишневский со значительным видом приблизил палец с наманикюренным ногтем к накрашенным же губам и, таинственно икнув и понизив голос, выговорил:

— Тс-с… тихо. Я — король!

Сережа загрустил. Ему вспомнился недавний припадок белой горячки у папаши и его беседы на повышенных тонах с унитазом, а потом всплыло марктвеновское, кажется, из «Гекльберри Финна»: «Вы видите перед собой покойного дофина Людовика Семнадцатого, сына Людовика Шестнадцатого и Марии-Антуанетты. Да, джентльмены… вы видите перед собой законного короля Франции, в синей холстине и нищете… изгнанника, страждущего и презираемого всеми!»

Аскольд качнул головой и тут же исправился:

— То есть… я буду король. Потому что сейчас я — принц! Да, я принц. Я купил… купил себе княжеский титул. Я князь Андрей!

— А я Пьер Безухов, — подавленно пробормотал Сережа.

Но Аскольд не расслышал его. Вдохновясь собственной таинственностью, он говорил:

— Я купил себе титул у Российского дворянского собрания! А титул «князь» переводится на французский язык как prince — принц!!

Сережа качнулся вперед и выпил. Аскольд оборвал свою речь и подозрительно спросил:

— А тебе еще двадцати двух нет?

— Нет. Мне двадцать один.

— Очко, — по-детски обрадовалась «звезда» и начала меланхолично мочиться со столика прямо на пол.

Сережа посмотрел на отправляющий малую нужду светоч русской молодежной культуры и неожиданно для самого себя декадентски захохотал. Ему было жутко.

На столике неподалеку сидел его тезка Романов и тоже грустил. При этом он перекладывал на вольную интерпретацию монолог из репертуара Михаила Задорнова: «В ночном баре был кладбищенский порядок. Всю ночь в тишине пили лю-юди! Это же кошмар для русского человека! Ресторан на погосте!» Фирсов же разговаривал по сотовому телефону и изящно помахивал в воздухе стулом.

Оба они, судя по всему, были в предпоследнем градусе алкогольной лихорадки.

— М-может, пора? — пробулькал Романов, краем глаза посматривая на почти лежащего на столике Аскольда. — Вон он уже как…

— Подождем. А то этот… Воронцов… может все испортить. Мне сегодня этот, из казино… крупье который… рассказал, как вчера утром с бодунища этот крендель отделал четверых гоблинов. Правда с ним еще был этот… здоровый такой. Но тот вообще еле на ногах… стоял.

— What is it — «бодьюнищча»? — пролепетал Романов, который в связи со своим казахским происхождением, по всей видимости, отличался крайне нетвердым, хотя и приличным, знанием русского языка, и потому забывал его при малейшей возможности. Особенно при той, что предоставляли алкогольные напитки.

— Похмелюга! — мотнул головой Алексей и, размахнувшись, швырнул мирно покоящийся в его мощной руке стул в танцующих стриптизеров.

Стул выписал впечатляющую и круто заломленную параболу и угодил точно в спину самому мускулистому из них, стоявшему на самом краю светящейся сцены и агрессивно крутящему голой задницей. Борец за идею секс-меньшинств — как сказал бы Остап Бендер — неожиданно звучно икнул, покачнулся и, потеряв равновесие, загремел вниз, почти точно на столик с Аскольдом, который в данный момент справлял свои малые нужды непосредственно на пол.

— А может, и пора, — отрывисто сказал Фирсов и, сунув телефон в карман пиджака, направился к месту падения танцора…

Танцор танцором, а последствия, как показало не столь уж отдаленное будущее, оказались не меньшими, чем от падения метеорита.

Несколько ошалевший от падения в двух сантиметрах от него ста килограммов перекаченной мускулатуры Аскольд схватил со стола полупустую бутылку скотча и швырнул ее прямо в голову стриптизера. Тот попытался подняться, потом снова упал, схватившись руками за лицо, по которому, смешиваясь, текли темный виски и кровь. Потом все-таки поднялся и, шагнув к Аскольду — вероятно, он уже не видел, кто перед ним, а если и видел, то едва ли бы сдержался, — раскрытой тугой ладонью хлестнул прямо по сочно оштукатуренному звездному лицу. Хлоп!

Довольно атлетичный лидер московских и питерских хит-парадов тем не менее отлетел, как щенок, через два столика на третий, под которым и растянулся, как половая тряпка на пороге свежевымытого коридора.

— Лежать! — загремел Фирсов, выхватывая пистолет и устремляясь прямо на танцовщика.

Тот подогнул колени и упал на пол, а сотрудник Аскольдовской охраны, мгновенно избавившись от опьянения — скорее всего, оно было просто наигранным, — несколько раз выстрелил в потолок.

Сережа Воронцов отскочил от столика, на котором еще несколькими мгновениями раньше располагался Аскольд, инстинктивно попятился и наткнулся на другой столик.

Его заведенные за спину руки машинально ощупали холодную полированную поверхность и наткнулись на горлышко маленькой пузатой бутылки.

Сережа машинально поднес ее ко рту и осушил до дна, чтобы как-то пропустить через себя фантасмагорический переполох перед самыми своими глазами. И тут, как говорится, последняя соломинка сломала спину верблюда: перед глазами Сергея зафосфоресцировала мутная пелена, потолок ухнул и перевернулся, треща и искажаясь, как пленка старого немого кино. Незадачливый пьянчужка, накануне проигравший все свое имущество, неловко, бочком, ткнулся в поверхность столика и медленно сполз на пол.

Последнее, что он успел заметить, это как оторванная одним из выстрелов Фирсова огромная люстра падает, и с жалобным хрустальным всхлипом разлетаются по залу лепечущие стеклянные фонтанчики.

Правая рука неподвижно лежащего неподалеку Аскольда откинулась, и Воронцов увидел на тыльной стороне кисти татуировку в виде красно-белого рогатого черта и надпись на груди: MU. Manchester United.

Дверь хрустнула под мощным ударом, и в помещение ночного клуба «Голубое небо» ворвались черные люди с автоматами наперевес.

…В маленькой пузатой бутылке оказался старый французский коньяк.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. «ПРИНЦ И НИЩИЙ» ПО-НОВОРУССКИ

…Когда Воронцов с трудом разодрал серую пелену перед глазами, приоткрыв словно налившиеся холодным свинцом веки, в первый момент он не понял, где, собственно, находится.

Высоченные лепные потолки. Роскошная люстра. Оформленные под глубокий синий бархат со светлыми разводами тяжелые обои. Он поднял голову и увидел, что лежит на огромной кровати — даже не кровати, а каком-то просто-таки королевском ложе шириной метра под три. Такие номера ему приходилось видеть только в люксовых гостиницах Ниццы, Майами, Москвы, Парижа или Пальма-де-Мальорка. В кино, разумеется.

И только когда пелена перед глазами дрогнула и немного подалась назад, срывая налет щадящей мутности с окружающей действительности, Сережа понял, что сильно переоценил «люксовость» того помещения, в котором находился.

Но тем не менее он был уверен, что это не его квартира и, уж конечно, не медвытрезвитель, куда он вполне подходил бы по медзаключению. Поскольку вытрезвителей с таким уровнем сервиса он уж точно что-то не припомнит.

…Хотя, как утверждает Алик Мыскин, однажды в Питере он попал в некий вытрезвитель номер один, в котором — единственном в России! — были условия, как в хорошей гостинице, белоснежные простыни, а не заслюнявленные, облеванные и измусоленные тряпки, и даже полы с подогревом — на случай, если клиент свалится с кровати и возымеет желание спать прямо на полу. Чтобы, стало быть, переборщивший с алкоголем не заработал себе воспаления легких или не застудил какие-либо из прочих внутренностей.

— М-м-м… мне н-нужно принять во-о-онну… выпить чашечку ко-о-офе… — с трудом пробормотал несчастный Сережа Воронцов, падая обратно на подушку и чувствуя в горле пустыню Сахару, высушенную коварными суховеями плюс особо интенсивным феном «Elextroluxe». — Кгрм… симатичнейший Степан Богданович… язык под соусом государственный… филе Киркорова… ром… виски… сбренди…

Высвободив на все четыре стороны света эту бессмысленную чушь, он вцепился пятерней во всклокоченные короткие волосы и попытался оторвать предполагаемое вместилище мозга от подушки. Пятерня нащупала на голове только какие-то жесткие колючие клочки, на ощупь сильно напоминающие паклю.

— Мм-м… ета как?

Он поднес ладонь к глазам и вдруг увидел, что ногти его аккуратно накрашены в зеленовато-синий, морской волны, цвет и подпилены, а на тыльной стороне кисти красуется наколка в виде какой-то дикой всклокоченной рогатой морды в спартаковских тонах и аббревиатуры латинскими буквами: MU. Manchester United.

Как у Аскольда. Вчера, в «Голубом небе». Сережа сдавленно хрюкнул то ли от истерического смеха, то ли от похмельного горлового спазма, и окинул комнату взглядом, которому он постарался придать способность видеть мало-мальски сносно. Кроме него, в комнате больше никого не было.