История Манон Леско и кавалера де Грие - Антуан Франсуа Прево

После такого рассуждения мне не трудно было принять решение. Я знал, что мне делать, решив отправиться сперва к Тибергию, а оттуда к г. де-Т.

Дойдя до Парижа, и взял фиакр, хоти у меня нечем было заплатить за него; я рассчитывал на помощь, о которой хотел просить. Я приказал везти себя в Люксембургский сад, откуда я послал известить Тибергия, что жду его. Мое нетерпение было удовлетворено его поспешностью. Я безо всяких уверток объявил ему о своем крайнем положении. Он спросил меня, будет ли с меня достаточно тех ста пистолей, которые я ему возвратил, и не говоря ни слова на счет затруднений, он тотчас отправился за ними, с тем открытым, лицом и с тем удовольствием, одолжить человека, которые знают только любовь и истинная дружба. Хотя я ни мало не сомневался в успехе моей просьбы, я подивился, что отделался так дешево, то есть, что он, не бранил, меня за мою нераскаянность. Но я ошибся, рассчитывая, что вполне избавился от его упреков; когда он отсчитал мне деньги, и я хотел было уже проститься с ним, он испросил меня пройтись по аллее. Я ему ничего не говорил, о Манон. Он не знал, что она на свободе; поэтому ею нравоучения обрушились только на мое бегство из тюрьмы и на опасение, что я вместо того, чтобы воспользоваться полученными мною там уроками мудрости, вновь не пустился в распутство. Он мое сказал, что, отправившись на другой день после моего бегства в тюрьму, чтоб навестить меня, он был поражен свыше всякого выражения, узнав, каким образом я ушел оттуда; что он беседовал об этом с настоятелем; что добрый священник еще не пришел в себя от ужаса; но что, тем не менее, он был настолько великодушен, что скрыл от г. главного начальника полиции обстоятельства моего ухода и позаботился о том, чтобы не прошел слух о смерти привратника; что, таким образом, мне с этой стороны опасаться нечего, но что если во мне осталась хоть капля благоразумия, то я воспользуюсь таким ниспосланным небом счастливым оборотом моих дел; наконец, что если я вздумаю воспользоваться его советом, то она, того мнения, что мне следует уехать из Парижа и возвратиться в лоно семьи.

Я до конца выслушал его речь. В ней было много утешительного. Я, во-первых, был в восторге, что мне нечего опасаться со стороны тюрьмы святого Лазаря. Я мог свободно ходить по парижским улицам. Во-вторых, я радовался, что Тибергий и не предполагает даже, что Манон на свободе и воротилась ко мне. Я даже заметил, что он избегал упоминаний о ней, вероятно, думая, что я уже не по-прежнему влюблен в нее, потому что я, по-видимому, успокоился на ее счет. Я решился, если и не возвращаться к отцу, то по крайней мере написать ему в том духе, как он советовал, и засвидетельствовать ему о моем, желании возвратиться на путь долга и покорности его воли. Я надеялся, что он за то пришлет мне денег, под, предлогом, продолжения занятий в Академии; ибо мне было бы трудно убедить его в моем расположении вновь посвятить себя духовному званию; притом, в сущности, у меня вовсе не было отвращения к тому, что я ему обещал. Напротив, я был готов заняться каким-нибудь честным и разумным делом, насколько такое намерение окажется совместным с моей любовью. Я рассчитывал жить с любовницей и в то же время заниматься. И это было весьма совместимо. Я был так доволен всеми этими предположениями, что обещал Тибергию нынче же отправить письмо к отцу. Действительно, расставшись с ним, я зашел в контору для письма и написал такое нежное и почтительное письмо, что, перечитывая его, льстил себя надеждою тронуть родительское сердце.

Хотя, простившись с Тибергием, я был в состоянии нанять фиакр и заплатить за него, я доставил себе удовольствие гордо пройтись пешком, направляясь к г. де-Т. Я был рад пользуясь таким образом свободой, за которую, по заверению моего друга, мне опасаться было нечего. Но вдруг мне впало на ум, что его доверия касались только монастыря святого Лазаря, но что у меня за плечами еще госпитальное дело, не говоря уже о смерти Леско, в которой я был замешан, по крайности, как свидетель. Это воспоминание до того напугало меня, что я вошел в первую же аллею и оттуда приказал привести карету. Я прямо отправился к г. де-Т., который посмеялся моему страху. Он мне и самому показался смешным, когда я узнал от него, что мне нечего опасаться ни со стороны госпиталя, ни на счет Леско. Он сказал мне, что под влиянием мысли, что его самого могут заподозрить в участии в похищении Манон, он утром отправился в госпиталь и выразил желание видеть ее, притворясь, что не знает о случившемся; но там были столь далеки от мысли подозревать его, или меня, что, напротив, поспешили рассказать ему об этом приключении, как о странной новости, и выразили изумление, что такая хорошенькая девушка, как Манон, вздумала бежать с лакеем; он со своей стороны удовольствовался холодным замечанием, что он тому не дивится, и что люди ради свободы готовы на все. Следом он рассказал мне, что оттуда отправился к Леско, в надежде застать там меня и мою прелестную любовницу; что домохозяин, бывший каретником, заверил его, что он не видел ни ее, ни меня: но что он не дивится, что мы не заходили в дома, если хотели видеть Леско, потому что, вероятию, узнали, что он был убит почти в тот же час. Затем, он не отказался рассказать, все, что знать о причине и обстоятельствах этого убийства. Двумя часами раньше, к Леско зашел один, из его приятелей, лейб-гвардейцев, и предложил ему сыграть в карты. Леско так быстро обыграл его, что у того меньше чем через, час не оказалось ста экю, то есть всех его денег.

Этот несчастный, оставшись без су, просил Леско дать ему взаймы половину проигрыша; по этому поводу произошло недоразумение, и они стали спорить с чрезвычайной злостью. Леско отказался выйти и драться с ним, а другой, уходя, поклялся, что размозжит ему голову, – что и исполнил в тот же вечер. Г. де-Т. был столь вежлив, что прибавил, что он очень обеспокоился на наш счет, и по-прежнему предлагает мне свои услуги. Я нимало не колеблясь сообщил, ему о месте нашего убежища. Он попросил меня одобрить его желание отужинать нынче с нами.

Мне оставалось только купить белье и платье для Манон, и я сказал, ему, что мы можем, отправиться сейчас же, если он будет так добр, что позволит мне забежать на минутку в несколько лавок. Не знаю, подумал ли он, что я сделал, это предложение, имея в виду испытать его великодушие, или то было просто движением его прекрасной души; но изъявив согласие отправиться сейчас, он свез меня к купцам, которые были поставщиками их дома; он посоветовал мне взять несколько материй, более дорогих, чем я располагал купить, и когда я хотел за них заплатить, то он наотрез запретил, купцами брать с меня су. Он с такой готовностью оказал мне эту услугу, что я почел, что могу воспользоваться ею без стыда. Мы вместе отправились в Шальо, и я прибыл туда спокойнее, чем вышел оттуда.

Рассказ кавалера де-Грие длился более часа, и я попросил его несколько отдохнуть и отужинать с нами. Наше внимание показало ему, что мы слушали его с, удовольствием. Он, заверил, нас, что продолжение его истории еще интереснее, и когда мы отужинали, то стал продолжать в следующих выражениях.

Часть вторая

Присутствие и любезность г. де-Т. разогнали у Манон остаток печали.

– Забудем, душенька, о наших прошлых ужасах, – сказал я, – и заживем счастливее, чем прежде. В конце концов, любовь отличный учитель: фортуне; не удастся причинить нам столько горя, сколько радостей даст нам вкусить любовь.

Наш ужин был, действительно, радостной сценой. С Манон и ста пистолями в кармане, я был гордее и довольнее, чем богатый парижский откупщик посреди накопленных сокровищ. Богатство надо считать по средствам, какие имеются для удовлетворения наших желаний: у меня не было не исполнившегося желания. Даже будущность мало меня беспокоила. Я был почти уверен, что отец не откажет мне; в содержании, достаточном, для приличного житья в Париже, потому что мне шел двадцатый! год, и я получил право требовать свою часть из материнского наследства. Я не скрыл от Манон, что весь мой капитал заключается всего в ста пистолях. Этого было достаточно, чтоб спокойно ждать лучшей будущности, которая, по-видимому, не могла миновать нас, благодаря ли моим наследственным правам, или же при помощи игры.

Поэтому, первые недели я думал только о том, чтоб приятно пользоваться моим положением; требования чести, а равно остаток опасения со стороны полиции, заставляли меня откладывать со дня на день возобновление союза с обществом Трансильванской гостиницы; я ограничивался игрою в некоторых менее опозоренных обществах, где благосклонность удачи избавляла меня от, унижения прибегав к плутням. Я проводил в городе; часть послеобеденного времени и возвращался к ужину в Шальо, часто в сопровождении г. де-Т., чья дружба к нам возроптала с каждым днем. Манон нашла средство от скуки. Она сблизилась с несколькими соседками, которых весна заманила в деревню. Прогулки и другие удовольствия, свойственные их полу, были предметом их занятий. Игра в карты, причем они определили пределы, проигрыша, доставляла средства на наем кареты. Они ездили на прогулки в Булонский лес, и возвращаясь вечером, я замечал, что Манон все хорошеет, становится довольнее и страстнее.