Саранча - Юлия Латынина

На тумбочке у кровати Яны лежал метровый букет: полтора десятка красных роз были тщательно, как младенец, упакованы в шуршащие пеленки подарочной фольги. Букет был точно такой же, как у Валерия.

На звук отворенной двери Яна открыла глаза.

Человек не испугался и руки не отнял, а только повернул голову и тут же замер: голубые глаза его мгновенно сощурились, на донышке зрачков плеснулось недовольство, обеспокоенность, страх. Валерий шагнул в комнату.

— Я тут, вот, веник по дороге прикупил. А ты что — разболелась?

— Да. Алексей Юрьевич, это Валера… Валера Нестеренко.

Незнакомец неторопливо встал.

— Очень приятно. Алексей Чердынский.

Рука у господина Чердынского была пухлая и мягкая. Скосив глаза, он смотрел на букет в руках Валерия. Чердынский нервничал и кусал губы, и это немного рассмешило Нестеренко. Он не привык, чтобы люди нервничали при виде букета в его руках. Он привык, когда люди нервничают при виде автомата.

Валерий легким шагом пересек комнату, расположил свой веник рядом с уже имеющимся и на правах друга семьи поцеловал Яну в щечку.

Выпрямляясь, он успел заметить сузившиеся глаза Чердынского.

— Говорят, вы старый друг Игоря? — спросил Чердынский.

— Да. А вы…

— Ах да. Извините.

Чердынский привычным жестом выудил из визитницы белый прямоугольник.

— «Фармэкспорт лтд». Генеральный директор. Я сегодня говорил с Демьяном. Он мне рассказал о вашем приезде.

Валерий оглянулся: глаза Яны были опять крепко закрыты.

— Вниз спустимся? — понизив голос, спросил Нестеренко

Чердынский кивнул.

В гостиной никого не было. На стоявшем в углу рояле красовались початая бутылка водки и два граненых стакана, несильный сквозняк шевелил потертые льняные шторы, и в воздухе пахло каким-то нехорошим тленом, словно за диван завалилась курья ножка или там сдохла крыса. Валерий подошел к окну, распахнул занавеску и долго смотрел в черно-белый сад с обвисшими, мокрыми сучьями яблонь и цепочками заячьих следов от забора к забору.

За его спиной негромко зазвучала музыка. Валерий обернулся. Чердынский сидел перед роялем на вертящемся стульчике и легко перебирал клавиши. Руки с короткими пальцами порхали над черно-белыми клавишами легко и виртуозно, как руки уличного кидалы — над стаканчиками с наперстком. На пюпитре вместо нот стояла бутылка водки.

Чердынский играл очень хорошо, почти профессионально, что именно — Валерий понять не мог. Его детство прошло в коммуналке и с вечно включенной радиоточкой на кухне, и классическая музыка в сознании Валерия намертво ассоциировалась с бодрым голосом советского диктора, рапортом об успехах в посевной и прогорклым запахом подгоревшей каши. Как следствие Валерий классики не любил.

Чердынский взял несколько аккордов, потом перешел на что-то надрывно-веселое, прокатился пальцами по белым клавишам, резко встал и захлопнул крышку, В руках его оказалась бутылка.

— Хочешь?

Валерий покачал головой.

Граненый стакан заполнился наполовину, Чердынский хлебнул было водки, потом поморщился и отставил стакан.

— Ты музыкант? — спросил Валерий.

— А? Нет… отец был музыкантом. А я медицинский кончал… Впрочем, какой я теперь врач — бизнесмен от медицины…

Из кухни доносился упоительный запах блинов: судя по всему, Виктория Львовна хлопотала по хозяйству. Валерий неопределенно пожал плечами.

— Ты, как я понял, какое-то отношение имеешь к заводу? — спросил Валерий.

— Да. Мы закупаем для них сырье. Субстанции и все такое прочее. Собственно, они просто перерабатывают наше сырье…

Валерий слегка поднял брови.

— И где вы берете сырье?

— По правде говоря, в НИИ «Биопрепарат».

— Который через дорожку от главных корпусов?

— Да. НИИ принадлежит «Фармэкспорту». Если вы знаете, что такое толлинг, вы поймете смысл операции.

— Я не знаю, что такое толлинг.

— Это когда «Заря», вместо того чтобы получать прибыль от экспорта лекарств, получает только деньги за переработку сырья.

— Почему?

— С прибыли надо платить налоги. А денег на переработку хватает ровно столько, чтобы заплатить за электроэнергию и зарплату.

— А куда девается та прибыль, с которой не заплатили налоги?

— Инвестируем в завод. Вон, пятый цех реконструировали. Институту новый ферментер купили за двести тысяч баксов. Капитальное научное открытие профинансировали, между прочим, за которое Игорь премию получил. В общем, глубоко непорядочно поступаем, с точки зрения губернатора. Потому как мы должны отдавать деньги за лекарства в региональный бюджет, где их разворуют на дотацию сельскому хозяйству, и в федеральный бюджет, где их разворуют под предлогом выборов президента. А мы, гады такие-то, пол-лимона баксов отдали на исследование каких-то нейроактивных веществ. Которые при правильном применении даже из вас, Валерий Игоревич, могут сделать талантливого математика.

— Кому принадлежит контрольный пакет «Зари»? — спросил Валерий.

— «Фармэкспоргу».

— А кому принадлежит «Фармэкспорт»?

— Вопрос для младшего школьного возраста, Валерий Игоревич. Неужели вы думаете, Демьян и Фархад работают на чужого дядю?

Этого Валерий не думал. Но странное дело — ни Гаибов, ни Санычев не походили на «новых русских», настоящих хозяев жизни, которые были готовы идти по трупам, рвать головы и раздавать взятки. Было в них обоих что-то от «красного директора», от технического интеллигента. В меру хитрые, в меру жесткие, они все же не дотягивали до стандартов российской конкуренции. Чердынский, несмотря на очки и фраерскую привычку играть Брамса, — дотягивал.

— И много вы лекарств экспортируете?

— Прилично.

— А разве нас на Запад с лекарствами пускают?

— Нет. Есть такая штука — GMP. Good manufacturing practice. Нормы чистоты производства, до которого наши заводы просто не дотягивают. Даже, представьте себе, «Заря».

— Почему представьте себе?

— Потому что на «Заре» производилось бактериологическое оружие. Уж на ней стерильность такая, что стерильней только незачатый ребенок. GMP — это полное фуфло. Для западной компании вроде «Ланки-Гештальт» или «Новонордекса» это просто способ не пустить чужаков на рынок. А все стандартные тесты на обсеменение любой препарат «Зари» выдержит не хуже «Ланки».

— Так как же вас пускают?

— А у нас нет поставок в США. У нас есть страны третьего мира. Мы продаем им супердорогие генноинженерные препараты втрое дешевле, чем та же «Ланка». И при этом можем откатывать чиновникам вдвое больше. «Ланке» это, надо сказать, очень не нравится. И она руководствовалась не только человеколюбивыми соображениями, когда сманивала Игоря в Штаты.

— А внутри страны продукцию «Зари» тоже распространяете вы?

Чердынский помолчал.

— «Заря» довольно мало лекарств продает внутри страны.

— Почему?

— Неохота в дерьме мараться.

Чердынский резко встал, отошел от рояля. За окном, по белому насту, пробиралась тощая серая кошечка, а вслед за ней крались двое: шофер Чердынского и Лешка Муха. Два больших человека в кожаных куртках, видимо, не хотели сделать кошке ничего плохого, и она это чувствовала, но все-таки боялась незнакомых людей и потому отпрыгивала от них каждый раз, когда они приближались.

— Вас ведь не было на похоронах? — спросил Валерий.

— Нет. Я в командировке был, в Бразилии, мне никто ничего не сказал. Вдруг звоню на завод и… В общем, я только ночью прилетел в Москву.

— Вы друг Игоря? — уточнил Валерий.

Чердынский печально улыбнулся.

— Я бы не сказал. Я друг Яны. Ее старый друг, — с вызовом подчеркнул коммерсант.

— А Игоря?

Губы коммерсанта задрожали. Потом он решительно засопел носом и уставился на своего собеседника.

— Нет, я не друг Игоря, — спокойно сказал Чердынский, — трудно быть другом после того… после того, как у тебя уводят женщину.

— Вы женаты?

— Нет. Я развелся. Я развелся год назад, после того, как повстречал Яну. Вас такой ответ устраивает?

Валерий молчал. Чердынский беспокойно обернулся к роялю. Махнул рукой.

— Вам этого не понять, — сказал Чердынский. — Вы молоды. Вам тридцать с чем-то, вы не весите центнер и не носите очки. Наверное, вы меняете женщин чаще, чем белье в постели… А на человека, который любит женщину, вы смотрите, как на сумасшедшего. У вас такая профессия. Вы не понимаете, что это такое, если вам сорок пять и вы любите, любите безумно, до дрожи в руках, а потом приходит сопливый мальчишка на двадцать лет тебя моложе, и она уходит к нему.

Чердынский помолчал.

— Вы знаете, что Яна кололась?

Валерий промычал что-то неопределенное.

— Я впервые встретил ее пять лет назад. Тарск — город маленький. Я пришел в гости к своему другу, старому школьному приятелю. Он тогда в каком-то черном ящике работал. Потомственный технарь-интеллигент. Мне открыла девочка лет четырнадцати. Она была в очень короткой красной юбке и с белым бантом в волосах. Я влюбился. Представьте себе, я влюбился именно тогда. Я тогда работал здесь, в Тарске, в НИИ. Вроде как чего-то курировал. Мне как-то по чину не полагалось совращать четырнадцатилетних, а? Потом я уехал. В Москву на повышение. Потом ушел в коммерцию. Мы работали с «Зарей», собственно, я много сделал, чтобы Санычев получил этот завод. Полтора года назад я был в командировке в Тарске, ехал по улице Мира. Если вы еще не в курсе, это та самая улица, где собираются… Стоит кучка девочек, и я узнаю Яну… Она подняла руку, и я остановился. Сначала я думал, что она совершенно пьяная, а потом понял, что она просто под кайфом. Она зарабатывала так деньги на наркотики. Насколько я понимаю, бандиты это делают специально. Так легче заставить проститутку отрабатывать деньги. Впрочем, это ваша специальность, что я вам объясняю…