Неожиданный роман - Даниэла Стил

Рядом с гробом и на его крышке лежали живые цветы.

Лиз хотела, чтобы это были белые розы, и теперь в воздухе плыл их тяжелый, густой запах, от которого у нее закружилась голова.

Довольно долгое время все молчали; в зале раздавались только приглушенные всхлипывания и рыдания.

Потом Виктория и Джеймс увели детей; некоторое время спустя вышли и остальные родственники, и Лиз осталась один на один с закрытым гробом, в котором лежал человек, которого она любила на протяжении почти двух десятков лет.

— Как это могло случиться? — прошептала она, опускаясь рядом с гробом на колени. — Как мне жить без тебя?..

Она стояла на коленях на толстом ковре, положив руку на прохладное полированное дерево, и слезы текли по ее щекам. Лиз было невыносимо тяжело — намного тяжелее, чем она могла себе представить, чем она могла выдержать. Но теперь у нее не было другого выхода. Она должна была вынести все если не ради себя, то хотя бы ради их с Джеком детей.

Кто-то тронул ее за плечо. Это была Виктория, которая пришла за ней, и Лиз поняла, что стоит здесь уже довольно долго. Кивнув подруге, она с трудом поднялась на ноги и вышла наружу, где ее дожидались остальные. Они собирались зайти куда-нибудь, чтобы перекусить. Лиз тоже поехала с ними, но есть ей не хотелось.

С отрешенным спокойствием она наблюдала за тем, как Питер поддразнивал сестер, стараясь хоть немного развлечь, и даже выдавила из себя улыбку, когда дети в конце концов стряхнули с себя мрачное оцепенение и разговорились. И все же Лиз не могла не заметить, что за прошедшую ночь все пятеро — включая Джеми — как-то вдруг повзрослели. Во всяком случае, они старались держаться, старались быть сильными, чтобы не быть обузой для остальных.

После того как они съели по гамбургеру и запили его кока-колой, Кэрол отвезла детей домой, а взрослые родственники вернулись в траурный зал. Почти до самого вечера не иссякал поток желающих проститься с Джеком. Люди приходили, чтобы отдать ему последний долг, выразить свое сочувствие Лиз, просто поплакать и поговорить друг с другом за пределами траурного зала. Вся церемония неожиданно напомнила Лиз бесконечный прием — только без коктейлей, со слезами вместо смеха и с Джеком, лежащим в тяжелом гробу.

Она все ждала, что вот сейчас крышка откинется в сторону, Джек поднимется и скажет, что все это была просто неудачная шутка, он и не думал умирать, но ничего не происходило, и постепенно Лиз утверждалась в мысли, что он ушел от нее навсегда.

Второй день в траурном зале был похож на предыдущий. К концу его Лиз отупела от усталости и была близка к истерике, однако внешне она казалась внимательной и настолько собранной, что многие даже подумали, будто она приняла какое-то сильнодействующее успокоительное лекарство. Но Лиз не стала принимать таблетки, хотя Виктория и рекомендовала ей какое-то проверенное средство. Словно автомат, она бездумно выполняла то, чего от нее ожидали, но мысли ее были очень далеко.

Утро понедельника выдалось на удивление погожим и солнечным. Как и накануне, Лиз встала ни свет ни заря и приехала в траурный зал задолго до назначенного часа, чтобы побыть с Джеком наедине. Она дала себе слово, что не станет открывать гроб, но сейчас ей очень хотелось сделать это, чтобы взглянуть на него в последний раз. Больше того: Лиз казалось, что она должна сделать это, но ей так и не хватило решимости позвать служителей и попросить снять крышку. Наверное, это было к лучшему, потому что образ Джека, лежащего в гробу, преследовал бы ее до конца жизни, а так она запомнила его живым, улыбающимся, любящим. И не имело значения, что в последний раз она видела его сначала на полу в офисе, а потом — на носилках в машине «Скорой помощи», потому что это были лишь короткие эпизоды, ступени на пути от жизни к смерти.

В конце концов Лиз тихо вышла из траурного зала и поехала домой. Когда она вошла, оказалось, что дети — вместе с обоими своими дядьями, дедушкой и двумя бабушками — собрались в гостиной и ждут ее. Хелен была в черном брючном костюме; девочки надели платья цвета морской волны с глухим воротом, Питер впервые облачился в темно-синий костюм, купленный ему Джеком на день рождения, а Джеми был в темно-серых фланелевых брюках и блейзере. Что касалось Лиз, то она еще утром решила надеть свое старое черное платье, которое Джек любил больше всего, и черный кардиган, который одолжила ей Джин.

— Я готова, — просто сказала Лиз. — Можно ехать.

Служба в церкви Сент-Хилари была очень красивой и трогательной. Кафедра и распятие были украшены живыми цветами, в позолоченных канделябрах горели свечи, играла тихая музыка, и священник читал заупокойные молитвы. Многие из присутствующих плакали, но Лиз сумела сохранить спокойствие до самого конца службы, которая, к счастью, оказалась короткой. Зато все последующее представлялось ей каким-то хаосом. В зале ресторана, который Джин и Кэрол сняли для того, чтобы приглашенные могли перекусить, собралось больше ста человек, не считая официантов. От шума и духоты у Лиз разболелась голова. Потом были похороны, от которых у нее не осталось вообще никаких воспоминаний, кроме ощущения непереносимой, ослепляющей боли. Лиз смутно помнила, как положила на гроб красную розу и поцеловала блестящее темное дерево. Кто-то взял ее под руку и увлек в сторону; кажется, это был Питер, но Лиз почему-то чувствовала только узкую прохладную ладошку Джеми в своей руке.

Затем ее куда-то везли, о чем-то спрашивали, и она, кажется, отвечала, но подробности поездки совершенно стерлись из ее памяти. Более или менее Лиз пришла в себя только дома, когда настала пора прощаться с родственниками. Брат Джека улетал обратно в Вашингтон, его родители возвращались в Чикаго, а брат Лиз уехал в Нью-Йорк еще раньше. Виктория тоже собиралась съездить домой. Она обещала, что завтра заедет к Лиз вместе с мальчиками. Джин предстояло заниматься делами, поэтому они с Лиз решили, что ей тоже лучше ночевать дома. Только Хелен оставалась на ночь; впрочем, билет на самолет был уже у нее в кармане, и завтра утром ей нужно было спешить в аэропорт. Лиз таким образом оставалась совершенно одна, и одной ей предстояло жить дальше.

Когда дети разошлись по спальням, Лиз и ее мать спустились в гостиную. Рождественская елка все еще стояла в углу, но разноцветные лампочки были погашены, а мишура и блестки странным образом потускнели и уже не выглядели атрибутами праздника. Даже хвоя, которая еще совсем недавно была ярко-зеленой и свежей, казалась какой-то поникшей.

— Я очень тебе сочувствую, — сказала Хелен, потрепав Лиз по руке. Десять лет назад она тоже потеряла мужа — отца Лиз, — но ему, во-первых, было семьдесят пять, а во-вторых, он скончался после долгой болезни.