Рабочая гипотеза. - Федор Полканов

Но еще важнее, чем теоретический вывод, ощущение колоссальной значимости собственной их работы: нужно, необходимо научиться лечить лучевую болезнь! А значит: быстрее, быстрее! Быстрее ставить опыты и обрабатывать их результаты, быстрее расчищать теоретические дебри, быстрее двигаться к конечной цели.

– Неужели когда-нибудь будет применена лучевая бомба? На самоубийство порою идут одиночки, причем девяносто процентов из них шизофреники. Может ли сумасшествие захватить целое государство?

– Американцы знали, на что шли, и все же бомбы сбросили. Не путай государство с народом. Народ и тогда не захотел бы бомб, если бы у него спросили. Именно поэтому и важны народный разум и трезвость, всеобщая бдительность, борьба за мир. И, разумеется, то, что мы сильны и с каждым днем все сильнее.

Владимир Семечкин настолько акклиматизировался в лаборатории, что у него появились идеи. К Шаровскому он с ними не шел – Шаровского он побаивался, а приходил к Громову, врывался в дверь, уже на ходу начиная рассказывать.

У него была формуломания. Он пытался «заинтегралить» все на свете и удивлялся, когда биологи отвергали его интегралы.

– Высший класс! – говорила Елизавета, разглядывая формулу зависимости степени поражения от того или иного фактора. – Однако скажи, мой миленький, к какому конкретному случаю приложим твой шедеврик?

Какому-либо определенному случаю формула на первый взгляд всегда соответствовала, но всегда только на первый взгляд и только очень определенному, конкретному случаю. Любопытная деталь: скрупулезно точный в высшей математике, Семечкин, подсчитывая, например, проценты, в сумме получал, как правило, не более девяноста пяти вместо ста. Он был выше банальной арифметики. Это, разумеется, его не тревожило, сокрушался он по поводу совершенно иному.

– Слишком много у вас переменных!

Громов его утешал:

– Когда будешь с биологией на «ты», ох как пригодится нам твой физический и математический багаж!

Леонид уже и сам немножечко разбирается в высшей математике, не настолько, правда, чтобы забыть, что дважды два четыре. Но самостоятельно сделать что-либо серьезное еще не может. А нужда появляется, поэтому Семечкин однажды услышал от него:

– Хочешь маленькую совместную работку? Речь идет о… – Далее следовали труднопроизносимые термины.

Так появилась еще одна тема и был обеспечен более высокий, чем раньше, уровень поиска. Семечкин сотрудничал с ними уже до конца.

Пробралась в виварий инфекция и унесла все мышиные резервы. На плановые темы животных кое-как наскребли, о том же, чтоб попросить на внеплановые, не могло быть и речи. Но радиобиологический опыт зачастую коварная вещь: шла серия, где нужно точно блюсти календарные сроки. Что делать? Ничего не придумаешь, как только взять да и вывернуть собственные свои карманы. Позже какими-либо хитрыми путями институт им оплатит. Но оказалось, что и это не просто: ни в одном из зоомагазинов мышей не было.

– Есть такой Каплан… Или Савинков. Точно не помню, но фамилия у него эсеровская. Этот тип работает в артели «Зоотехник». Мышатник-надомник. Как-то в аналогичной ситуации Брагин перехватил у него за наличные сотню самцов.

– Так чего ж ты сидишь? Беги к Брагину, выясняй адрес этого своего… Чхеидзе!

Елизавета адрес выяснила. Фамилия мышатника была Блюмкин, и жил он на станции Удельная.

В Удельную поехали в тот же день. По дороге прикидывали, что делать, если у Блюмкина мышей не окажется. Ведь завтра опыт! Потом долго лазали по темным улочкам Удельной, разыскивали хибару Блюмкина. Быть может, и не нашли бы, однако попался навстречу дядька, у которого в руках был мешок, а в нем явно мышиная клетка.

– Где Блюмкин живет?

Дядечка показал.

«Хибара» была не маленькая, комнат на десять. Открыл дверь сам хозяин, сам Блюмкин. Он был сравнительно молод и весьма кругл. Для проформы спросил:

– Вы с путевкою «Зоотехника»?

И был откровенно рад, когда узнал, что мыши будут приобретаться способом частнокапиталистическим.

– Мышек получите отличных. Какую линию пожелаете? (Линией в зоотехнике и биологии называется группа животных, обладающих определенными наследственными свойствами. Ниже говорится о линии С-54. Название условное, рассматривать его можно так: серые мыши, с 1954 года разводимые в близкородственных спариваниях.)

Леониду хотелось выяснить, что за мышиный король Блюмкин, и он спросил:

– А какими линиями вы располагаете?

Блюмкин располагал многими.

– И каждой линии можно приобрести сотню?

– О, разумеется!

– Вы не могли бы показать мне, как поставлено у вас дело? Ну, клетки там, стеллажи… Не бойтесь, я не конкурент, я просто из любопытства.

– К сожалению, нет. Мое первое и главное правило: никого не пускать в помещения с животными. Биологов в особенности. Вот вы говорите, у вас в виварии инфекция. Как же могу я пустить вас? Что же касается конкурентов, то их бояться мне не приходится.

– Так уж? А если построят большой питомник – скажем, целый мышиный совхоз? Такой строится.

– О, не страшно! Если его величество паратиф посетит хозяйство Блюмкина, институты без мышей не останутся, потому что таких Блюмкиных есть еще три-четыре десятка. А вот если Блюмкиных не будет, а паратиф прогуляется по вашему совхозу, что тогда запоют институты?

Блюмкин продал им сотню первоклассных трехмесячных самцов линии С-54 за семьсот рублей.

На обратном пути Леонид говорил:

– Проблема инфекций в питомниках действительно существует. Однако Блюмкин все малость преувеличивает. Так или иначе Блюмкиным скоро придет конец. Помимо всего прочего, это безумно дорого: семь рублей за мышь.

– Да. И особенно чувствуется дороговизна, когда деньги вынуты из собственного кармана. Начинаешь понимать, во сколько обходится государству наша работа.

Порт-оф-Спейн… Где находятся чертовы кулички с таким названием? Виталий Бельский не раз и не два облазил по карте весь мир, прежде чем отыскал: на Тринидаде.

О Порт-оф-Спейне ему рассказал Башковец – ботаник, приехавший (везет же людям!) с конференции в Лондоне. В Порт-оф-Спейне есть колледж тропического сельского хозяйства. Благословенный этот колледж взрастил Фернандо Ферейро – человека с банальным испанским именем, но отнюдь не с банальными мыслями. Возможно, единственный в мире, этот Ферейро взял в руки диссертацию Бельского не для того, чтобы вылить на диссертанта помои. Благородный Ферейро столь тщательно изучил труд Виталия, что изыскал способ практического его приложения.

К сожалению, лишь понаслышке знал об этом Виталий. Услыхав на конференции фамилию Бельский, Башковец машинально, быть может, записал ссылку: Ф. Ферейро, журн. такой-то, номер такой-то. Запоминанием деталей Башковец себя не утрудил: трясся небось по поводу собственного доклада.

И вот бегает Бельский из библиотеки в библиотеку. «Порт-оф…? Нет, такого издания не поступало. Поступит!» Однако когда? Хочется побыстрее!.. Но вдруг телефонный звонок. Это Краев. Для многих Краев злой гений, для Виталия – добрый. Краев Бельскому не раз помогал. В пятьдесят втором Виталий защитил диссертацию. В институте все прошло гладко, но в Высшей аттестационной комиссии получилась осечка: безыдейно, мол, беспочвенно, бесперспективно. Бельский совсем уже поставил на диссертации крест, она и впрямь была в смысле практики бесперспективной, но тут подвернулся Краев. Тот самый Краев, что клеймил радиобиологов и навешивал ярлыки, в том числе безыдейности, беспочвенности, бесперспективности. Бельский от радиобиологии далек – ботаник. Но разве знаешь, что впереди может пригодиться, когда идешь войной на Лихова? Краев Бельского отыскал, поговорил с ним – и диссертацию послали на дополнительный отзыв. Рецензента подобрал Краев, и отзыв получился удовлетворительный: талантливо, идейно, перспективно. Ну, провести индивидуальную обработку кое-кого из членов ВАКа – это уже задача для Краева несложная. Высшая аттестационная комиссия диссертацию утвердила.

– Порт-оф-Спейн? Правильно я записал? – говорит Краев. – Ф… Тьфу, дьявол! Фе-рей-ро! Журнал? Номер? Найдем! Поручу кому-нибудь из своих. Для друга Краев все сделает. Буду в Москве еще долго. Встретимся! Ауфвидерзеен, как сказал бы Фернандо Ферейро!

Вельского не смущает интеллектуальная краевская невинность: ведь это не в шутку, на полном серьезе приписал Краев Фернандо Ферейро, испанцу, живущему в английской колонии, немецкое «ауфвидерзеен». При всем при этом Краев совсем недавно был чуть ли не всемогущ, да и ныне, если чего захочет, – сможет…

Краев позвонил дней через пять.

– Встретиться не удастся: срочно уезжаю. А ведь неплохо бы встретиться, а? «Арагви», цыплятки-табака… Но не горюйте! У меня для вас есть кое-что получше цыпляток. Да, да! Посылаю вам фотокопию этого… Ферейро. Нашли мои мальчики! Не просто так посылаю – с заказом на перевод. Для одного сборника – с издательством полная договоренность. Что толку, если вы один прочтете? А опубликуем – понимаете сами… Не будьте ребенком, переводите без всяких стеснений, особенно то, что о вас там. Поняли? Подпишитесь псевдонимом, а страницы сборника вытерпят. Желаю успеха!.. Вы не будете на конференции в Киеве? Хотя да, вы ведь ботаник! – Краев смолкает на несколько секунд, думает, а потом: – Прошу вас, не проболтайтесь о конференции радиобиологам. Я надеюсь, что приглашения будут посланы избирательно.