Хаос как стратегия глобализма - Вардан Эрнестович Багдасарян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Особую акцентировку идея свободы воли приобрела в православном богословии. Дискуссия, развернувшаяся внутри христианского богословия, касалась вопроса о происхождении праведников и грешников. Если мир был сотворен Богом, и Бог всемогущ, то и зло в этом мире и грешники есть тоже часть Божьего замысла. Именно так и рассуждал Августин, выстраивавший свою позицию на теории Божественного предопределения. Линия Августина была еще более усилена в кальвинизме. Сообразно с Кальвином, Бог предопределил, кто будет материально успешным, и они и есть богоизбранные. Но он определил и тех, кто окажется неуспешным — богоотверженным. Человек на уровне человеческого сознания выбирает между добром и злом, но это иллюзия выбора. В действительности же все детерминировано, а соответственно, и свободы не существует 76.
Православие разрешало эту коллизию иначе. Всемогущество Бога сложно понять в логике человеческих представлений о могуществе. Бог мог предопределить судьбу каждого, но дал человеку свободу. Свобода нужна для выбора между добром и злом. Никто не предопределен быть праведником, или грешников, никто не избран и не отвержен. Человеку дана свобода, и это есть величайший дар.
Перспектива трансгуманизма, сообразно с которой, как предсказывает Рэймонд Курцвейл, произойдет киборгизация человека, содержит ряд фундаментальных вызовов, и, прежде всего вызов упразднения свободы. Компьютер сообразно с курцвейловской футурологией будет вживлен в мозг человека. Выбор альтернатив окажется заменен по подобию функционирования искусственного интеллекта просчетом наиболее эффективного решения 77. Лишение свободы воли стало бы антропологической катастрофой, духовной смертью человека.
Интеллектуальная деятельность человека включает четыре возможные составляющие — рациональная, рассудочная, иррациональная и духовная. Духовная интеллектуальность — особый вид интеллектуальной практики, сопряжённый, как правило, с религиозными формами бытия и познания. Символически духовный интеллект может быть выражен фигурой Иисуса, тогда как ряд других видов интеллекта традиционно выражается образами богов древнегреческой мифологии: рациональный — Аполлона, рассудочный — Кибелы, иррациональный — Диониса. Интеллект киборга может функционировать в системах рационального и рассудочного мышления. Но он не способен работать ни в иррациональной, ни, тем более, в духовной системах.
Человек-машина потенциально может мыслить в системе рациональности Рене Декарта. Это система парадигмальной рациональности. Однако функционировать в системе иррациональности, диалектических противоречий и полифонического нарратива Фёдора Достоевского машины уже не в состоянии.
Герой Достоевского в «Записках из подполья» говорит о разрушении хрустального дворца из-за желания человека своей волей пожить. Он же размышляет о благостности страдания. Поступки героев Достоевского и их речи не будут просчитываться посредством компьютера.
Человек имеет возможность выбирать. В этом заключается высший смысл свободы человека — в праве выбора. Этически человек выбирает между добром и злом. Аксиологически выбор его выстраивается между тремя позициями — важное, неважное, неприемлемое.
Компьютерный мозг не выбирает. Он программируем исходно на принятие определённого решения. Даже в ситуации неопределённости им не делается выбора, а осуществляются действия в соответствии с программным кодом. У него нет альтернативы. И соответственно, у него не может быть ни этики, ни ценностей, предполагающих наличие альтернатив.
Свобода» и «ответственность» в системе воспитания
Для А.И. Герцена — западника и богоборца, который, как и многие западники апологетизировал идею свободы, столкновение с европейской жизнью явилось культурным шоком. И вот, уже живя в Лондоне, он в отношении принципа «свободы» пишет следующее: «Что значат слова «человек родился свободным»? Я Вам их переведу, это значит: человек родится зверем» 78. А что, в свете рассуждений А.И. Герцена, означает выстраивание воспитания человека на принципе свободы? Не означает ли это потакание звериному началу? В практике современной педагогике именно так и происходит. Все чаще из разных стран мира идут информационные сводки — то там, то здесь подросток в школе расстрелял своих сверстников и учителей. Президент России на один из таких прецедентов — керченскую трагедию отреагировал в том смысле, что созданы лжеобразцы, лжегерои для подражания молодежи и корни этих трагедий надо опять-таки искать в воспитании. Вопрос о свободе ребенка в педагогической теории и практике оказывается, таким образом, не только вопросом педагогики, но и системы общественных отношений в целом.
В истории педагогики сталкивалось два оппонирующих подхода. Первый заявлял, что в педагогической деятельности следует исходить из потребностей ребенка. Педагог в этой модели только помогает раскрыть индивидуальные потенциалы ребенка. Индивидуализация становится стратегическим ориентиром всей системы образовательной деятельности. Для каждого учащегося в идеале предлагается своя, вытекающая из его индивидуальных потребностей, программа образования. Свобода учащегося в рамках этого подхода является парадигмальным основанием.
Такой подход критиковался за то, что индивидуальные потребности ребенка не обязательно выведут его на запрос нравственного просвещения, преодоления сложностей, возникающих на пути научения. Попущение в свободе, говорили критики, может оказаться запросто путем человеческой деградации.
Второй интегрированный подход в педагогике предлагает исходить в педагогической деятельности из существующих общественных идеалов. Под эти идеалы и происходит формирование человека в процессе воспитания и обучения. Главным стратегическим ориентиром в данном случае выступает уже не индивидуализация, а социализация. Парадигмальную основу такой модели составляет не свобода как в первом случае, а чувство ответственности.
В истории педагогики, были, как известно, яркие сторонники обоих позиций. Из четырех названных ЮНЕСКО величайших педагогов XX столетия, определивших своей деятельностью способ педагогического мышления двое — Монтессори и Дьюи выступали сторонниками педагогики с опорой на свободу учащегося и двое — Кершенштейнер и Макаренко — сторонниками педагогики как формирования человека в соответствии с общественными идеалами. Американская национальная педагогическая школа, несмотря на известную внутреннюю плюралистичность, шла преимущественно в парадигме первого подхода, советская — второго. Свои преимущества были и у того, и у другого 79.
В постсоветский период американский опыт стал преподноситься фактически как единственно правильный. На практике же гипертрофированность принципа свободы в воспитании привела к процессам, которые некоторые мыслители определяют как озверение человека, его биологизация. В свое время выдающийся российский педагог П.Ф. Лесгафт так описал принцип свободного обучения от потребностей ребенка. Вначале ребенку дается конфетка, потом конфетка с ромом, потом ром без конфетки. Общая деградация личности оказывается программируема. Но не это ли самое и происходит сегодня, как
