Возлюбленная кюре - Мари-Бернадетт Дюпюи

По мере удаления от Ангулема и родных решимость Анни слабела. «Жалованье у меня неплохое, – думала она, проезжая через Мартон. – Своих детей я в это дело впутывать не стану, но право сказать пару слов кюре у меня никто не отнимал. И ему придется меня выслушать! Супружеская измена – это само по себе плохо, но спать с замужними женщинами, когда носишь сутану, – во много раз хуже. Ни рая, ни ада не боится этот кюре Шарваз! Я могу поговорить с ним, как мать с сыном, объяснить, насколько дурно он себя ведет…»

Успокоившись, Анни сошла с мальпоста на почтовой станции в Ла-Бранд. Наступил вечер, и вид черного неба с перистыми облаками, подсвеченными оранжевым закатным светом, невольно вселял тревогу.

Не менее тоскливым выглядел под этим апокалиптическим небом и сельский пейзаж с наполовину оголенными кронами деревьев.

Служанка окинула городок мрачным взглядом. Сен-Жермен, казалось, застыл на холме, овеваемый холодными осенними ветрами.

– Надеюсь, кюре нальет мне три, а то и четыре стаканчика вина, – сердито сказала она. – Чтобы я побыстрее заснула и перестала портить себе кровь…

И, ругаясь про себя, Анни направилась к пресбитерию.

Ролан Шарваз дожидался возвращения прислуги. Он приготовил невкусный густой суп и теперь нервно мерил комнату шагами. Матильда так и не пришла, хотя прекрасно знала, что Анни не будет целый день и в их распоряжении несколько часов абсолютной свободы.

Как и все люди, наделенные неутолимым сексуальным аппетитом, он ненавидел ощущение фрустрации. За светскими манерами и хрупкой красотой его любовницы пряталась такая же ненасытность. И теперь, когда она предалась ему душой и телом, он хотел располагать ею, как ему заблагорассудится. Всепожирающее пламя терзало его.

«Да, это и есть настоящая любовь! – повторял он про себя, вышагивая от стены к стене. – Любить Бога или человека – разве это не проявление одного и того же чувства?»

Заслышав тяжелые шаги на внешней лестнице, Шарваз застыл на месте, готовый к конфронтации. Он не мог не заметить, что накануне отъезда в Ангулем служанка чаще обычного награждала его укоризненным взглядом, при этом бормоча что-то себе под нос.

Анни открыла дверь, даже не постучав. Ролан Шарваз не стал утруждать себя тем, чтобы встретить ее улыбкой.

– Долго же вы добирались от Ла-Бранд!

– Быстрее я идти не могу. Ноги болят!

И Анни со стоном опустилась на стул.

– Я сварил суп, можете поужинать. Я есть не хочу. И не пейте больше двух стаканов. Мои запасы вина тают на глазах!

На этой «любезной» ноте разговор оборвался, и рассерженный кюре скрылся в ноябрьской ночи. Оставшись наедине с котом – кстати сказать, отличным крысоловом, – Анни поморщилась, покачала головой, а потом налила себе выпить. Стакан, два, три и… четыре. Этого ей хватило, чтобы забыть перекошенное от злости лицо хозяина, его сжатые в нитку губы и упреки, брошенные ледяным тоном.

– Похоже, он меня боится, раз убегает, едва я вернулась в дом! И это при том, что сегодня я им, голубкам, не мешала! – пробормотала Анни, язык которой уже начал заплетаться.

Внезапно тишина, царящая в стенах пресбитерия, показалась ей невыносимо тяжелой. Анни вспомнила Эрнеста с его ободряющей улыбкой, поцелуи своей любящей Эльвины, и ей захотелось плакать.

Голова ее отяжелела от вина, однако она все-таки съела немного супа и, оставив на столе зажженную керосиновую лампу, ушла спать.

Шарваз в это время бродил по саду Салиньяков. К окнам с закрытыми ставнями он подойти не решался, постучать в закрытую дверь тоже. Чем мог он оправдать столь поздний визит? Мысли его одолевали самые мрачные: «Я мог бы предложить доктору де Салиньяку партию в карты, чтобы увидеть Матильду и взглядом дать ей понять, как я огорчен, что она не пришла… Нет, это неосмотрительно! Муж мог бы счесть все это странным… Он точно бы что-то заподозрил. Нет, нельзя!»

Стиснув зубы и сцепив руки за спиной, кюре неспешным шагом направился обратно к церкви. Внезапно он остановился и устремил озадаченный взгляд на колокольню. Как бы сложилась его жизнь, если бы судьба или Провидение наделили его смирением и сдержанностью и если бы его единственной заботой было спасение душ своих прихожан? Ролан Шарваз передернул плечами, посмеиваясь над собой. Он прекрасно понимал, что согрешил перед людьми и Церковью, но многократное повторение греховного акта делает его привычным, верно?..

В окне пресбитерия танцевал едва заметный желтый огонек.

– Анни не погасила лампу! – пробормотал он сердито. – Эта старая мегера ничего не делает так, как следует! Была бы она лет на тридцать моложе и с хорошей фигурой… Но и этого нет! Нужно будет отчитать ее за забывчивость.

Кюре вернулся домой и лег в холодную постель, едва уловимо пахнущую фиалкой. Из комнаты служанки доносился громкий храп, что взбесило его еще больше.

Он долго не мог заснуть, и мысли его метались между Анни Менье и Матильдой де Салиньяк – женщинами, так не похожими друг на друга, одну из которых он обожал, а присутствие другой с некоторых пор терпел с трудом.

Глава 5

Неугодная служанка

Матильда сидела в элегантной гостиной у отделанного черным мрамором камина. Похоже, приятные мысли отвлекли ее от работы, и рука с пяльцами опустилась сама собой. Доктор де Салиньяк в своем любимом кресле курил сигару и читал медицинский журнал.

Их сын спал в комнате на втором этаже. Сюзанна суетилась в кухне. Ей было строжайшим образом приказано не оставлять на завтра грязную посуду и складывать ее на место сразу же, как только она вымыта и вытерта.

Хозяйка дома рассеянно слушала такой знакомый перезвон тарелок в лохани с теплой водой. На сердце у нее было тяжело. День прошел не так, как предполагалось. «Надо же, как нам не повезло! – думала она. – Служанка Ролана с утра уехала, а я не смогла ни прийти к нему, ни хотя бы объяснить свое отсутствие!»

К ее огромному сожалению, судьба решила сыграть с любовниками шутку и насытила день событиями, предугадать которые было невозможно. Родители мужа приехали к обеду без предупреждения, как это было у них в обычае, а Сюзанне срочно понадобилось навестить мать в Шазеле, и доктор отпустил ее, не поставив супругу в известность.

В былые времена Матильда, скорее, увидела бы в этом повод отвлечься от повседневности, но теперь у нее был возлюбленный, Ролан, которому она пообещала посвятить два долгих часа. Но служанки под рукой не было, и она так и не придумала, как его предупредить.

«Как он, наверное, огорчился и расстроился! – думала она. – Я сделала глупость, когда настояла, чтобы Ролан взял служанку. Раньше нам было намного спокойнее!»

– Боже, какой кошмар! – воскликнул внезапно доктор, отрываясь от статьи о холере, которую только что прочел.

От одного упоминания об этом недуге его бросало в дрожь, не говоря уже об описании симптомов и перечислении случаев, когда болезнь становилась фатальной[7].

– Да сохранит нас Господь от этой беды, Матильда! Если болезнь дойдет до Шаранты, мы все можем умереть.

– Не накликай беду, Колен!

– Дорогая, доктор всегда должен быть готов к худшему. Но если тебе и Жерому будет грозить опасность, я отправлю вас к моему старенькому дядюшке в Бордо.

Хозяйка дома положила свое вышивание в стоявшую на полу корзинку. Супруг снова уткнулся в журнал. «Завтра я увижусь со своей любовью! – мечтала Матильда, откинув красивую головку на спинку кресла. – О, если бы я могла хоть на минутку выйти в сад! Быть может, он там, ходит вокруг дома, чтобы быть ко мне поближе…» Смежив веки, она отдалась во власть запретных мечтаний, радуясь, что наконец у нее есть любовник и это не кто иной, как кюре местечка. Подобная мысль будоражила молодую женщину и придавала ее желанию – и наслаждению! – дополнительную остроту, как если бы это было ее отмщение судьбе. Как и многие уроженцы гористых регионов, Ролан Шарваз не отличался мягкостью манер и в любви был грубоват, однако, несмотря ни на что, с ним Матильда была совершенно счастлива. Он сумел разбудить в ней страсть, терзавшую ее денно и нощно, но и эти терзания молодая женщина принимала как награду.

Иногда, возвращаясь с тайного свидания, она думала о супруге. Колен никогда не давал ей столько радости. Матильда испытывала к нему уважение, была благодарна за благополучную жизнь, которую он ей подарил и всячески старался украсить. И все же мысль о том, что ее выдали замуж по расчету, засела в душе, как заноза, и она находила множество объяснений своей неверности. Сельский врач проводит мало времени с семьей, и за десять лет супружеской жизни она чувствовала себя одинокой слишком часто…

Предшественник отца Ролана, кюре Биссет, которому она на исповеди рассказала о том, что скучает и предается грешным мечтам, решил, что сможет ее соблазнить. Но сколь бы приятным ни находила Матильда его общество, сколь бы ей ни льстила его влюбленность, она никогда бы ему не уступила.