Гранд-отель «Европа» - Илья Леонард Пфейффер

— В пустыне, куда я убежал, — сказал Абдул, — я понял, что все потерял и что мой отец умер. Но я не позволял себе плакать. Мне следовало поберечь свои слезы, ибо я знал, что впереди еще будет много поводов их пролить. Я должен был повзрослеть в одночасье, и я повзрослел, коль скоро принял такое решение.

В пустыне можно пойти в разные стороны. Я не знал, какую выбрать. Поскольку брат в моем сне наказал мне бежать от огня, я повернулся спиной к деревне, пылающей вдалеке, выбрал прямо перед собой на небе яркую звезду и пустился в путь.

Через два дня я как никогда раньше оказался далек от всего, что было мне дорого. С того момента мне пришлось искать воду и съедобные растения без помощи воспоминаний. С того момента никакого прошлого больше не было — одно только будущее, где мне надлежало выжить.

Через четыре дня произошло событие, сильно меня напугавшее. Я нашел куст чертополоха и оторвал от него ветку, чтобы высосать влагу, как учил меня отец. Только вместо влаги я ощутил на губах вкус крови. Источником крови была поцарапанная рука, но я этого не заметил. Я думал, что сам куст истекает кровью. А потом обнаружил человеческие кости. Это была история о кусте чертополоха.

Не знаю, сколько прошло времени до того, как я попал в местность позеленее, где даже была вода. Там стояло несколько полуразрушенных безлюдных домов. Внезапно я услышал слабое блеяние и увидел старую тощую козу, скорее мертвую, чем живую, вероятно брошенную прежними обитателями ветхих домов. Я был голоден и, поскольку решил стать взрослым, зарезал козу. Не в состоянии развести огонь, я ел мясо сырым. А потом налетели птицы. Ужасные черные птицы с перекошенным от голода взглядом. Они страшно кричали. От них разило пометом, гнилью и смертью. Их белые головы казались почти человеческими. Словно ревнивые девицы, они злобно на меня таращились и крали мое мясо своими крючковатыми когтями. Это была история о птицах.

Я продолжил свой путь. Земля снова стала пустыней, более глухой и враждебной, чем пустыня, в которой я вырос. Во рту было слишком сухо, чтобы молиться, и моя надежда выжигалась палящим солнцем. Я старался найти тень, чтобы днем спать, а ночью идти. Ел насекомых. Растения мне больше не встречались.

Однажды вечером я увидел вдали свет. Это был лагерь. Мне могла угрожать опасность, ведь я не знал, кто его разбил. Жажда и голод победили страх. Мне повезло. Это был лагерь старого торговца металлоломом и его подручных. Он был другом моего отца. Увидев меня, много недель скитавшегося в одиночестве вдали от дома, он понял, что случилось. Он напоил и накормил меня, ни о чем не спрашивая. Я остался в лагере на два дня, чтобы отдохнуть и окрепнуть.

На третий день, когда я снова собрался в дорогу, он предложил мне остаться. Сам он отправлялся на восток. Мне разрешалось пойти с ними. Но я рассказал ему о сне и о том, что мой брат велел мне бежать от огня по морю. Он кивнул. Я попросил его дать мне какой-нибудь дельный совет.

— Судьба отыщет свой путь, — сказал он. — Твоя судьба ждет тебя на краю света. Ни слова больше. А теперь иди и будь благодарен звездам, указывающим тебе направление, и в первую очередь — своему отцу, научившему тебя всему.

Таков был совет старого торговца металлоломом. Ему я тоже был благодарен.

По мере приближения к звезде, за которой я следовал, земля становилась зеленее и не такой сухой. Было легче найти воду и съедобные растения, но одновременно приходилось быть начеку, ведь я подбирался к местности, населенной людьми. Люди не настолько предсказуемы, как пустыня. Это один из уроков моего отца. Растение бывает съедобным или ядовитым, но люди не всегда таковы, какими кажутся.

Однажды мне послышался мужской голос. Я спрятался за камень, но мужчина меня уже заметил и нашел. Изможденный, грязный, в разорванной одежде, он посмотрел на меня пустыми глазами и сказал, что его зовут Ахай, что это плохая земля и что в компании вооруженных ополченцев здесь на пикапах разъезжает Одноглазый. Он сказал, что вместе с другими его сюда привезли контрабандисты, но что других уже захватил Одноглазый. Он сказал, что боится и не знает, что делать. Он спросил меня, можно ли ему пойти со мной. Он умолял. Так я встретил Ахая. Я протянул ему плоды кактуса и ответил утвердительно. Вместе с Ахаем мы добрались до моря, но эту историю я лучше расскажу в следующий раз.

После того как Абдул затушил сигарету в цветочном горшке и вернулся к работе, я поднялся в номер, чтобы записать его рассказ. Мягкий робкий голос Абдула все еще струился у меня в ушах, и, дабы сохранить его ритм и тембр, я постарался воспроизвести его исповедь как можно точнее, его же собственными словами.

Как уже было сказано, я поселился здесь с целью навести порядок в собственном прошлом, реконструировав на бумаге те цепочки событий, которые привели к тому, что мне пришлось поставить перед собой такую задачу. И выбрал гранд-отель «Европа» отчасти потому, что здесь вряд ли могло произойти нечто достойное моего пера и способное отвлечь меня от скрупулезного исполнения моей миссии. И все же история Абдула о его недавнем прошлом настолько меня поразила, что я чувствовал себя обязанным запечатлеть ее на бумаге, изо всех сил стараясь отогнать от себя мысль, что моя собственная история на таком фоне будет выглядеть весьма бледно. Единственным приемлемым оправданием нешуточной траты моего времени и энергии на воссоздание личной драмы, в которой протагонист в горностаевой мантии, утопая в роскоши, шествует навстречу своей погибели, — и если ему суждено пасть, то падет он на мягкие атласные подушки, — служило то, что, в конце концов, это была моя история, сильнейшим образом на меня повлиявшая. Я должен был рассказать историю Абдула. Все европейские писатели должны рассказывать истории всех абдулов, пока среди наших читателей не останется никого, кто бы не осознал, что до сих пор жил в прошлом.

В любом случае я законспектировал то, что он мне поведал; и все, что мне еще предстоит услышать от него в дальнейшем, я попытаюсь записать как можно точнее, хотя