Гитлер: мировоззрение революционера - Райнер Цительманн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Многое говорит скорее о том, что Гитлер к этому времени пересмотрел свои первоначальные взгляды на Сталина и на СССР в одном решающем аспекте. Так, если раньше он подчеркивал «интернационалистский» («еврейский») характер большевизма, то уже в начале августа 1939 г. в беседе с венгерским министром иностранных дел он заявлял, что, вполне возможно, «большевизм надел на себя националистский шлем»[1880]. В разговоре со Свеном Гедином 4 марта 1940 г. Гитлер высказал такое соображение: «Сталин вообще серьезно изменился. Он уже не большевик-интернационалист, а предстает как абсолютно русский националист и, в сущности, преследует ту же естественно заданную русскую национальную политику, которая проводилась царями»[1881].
В своем ответном письме от 8 марта 1940 г. на послание Муссолини от 3 января 1940 г. Гитлер объяснял свою точку зрения так: «Россия после окончательной победы Сталина, без сомнения, переживает отход от большевистских принципов в сторону русских национальных форм существования»[1882].
Десятью днями позже в разговоре с дуче Гитлер заявил: «Сталин совершенный автократ, и если бы сейчас, в 1940 г., вместо Сталина посадить какого-либо российского царя образца 1540 г., то ничего бы не изменилось. Только стали бы во всевозрастающей мере выгонять евреев из центральных органов российского государственного управления. <…> И тем самым большевизм сбросил бы свое московитско-еврейское и интернационалистcкое обличье и стал бы просто славянским московитством»[1883].
Разумеется, подобные высказывания имели целью развеять сомнения, возникшие у итальянского союзника по поводу германо-советского пакта, подписанного в августе 1939 г. Гитлер счет необходимым оправдать свое рандеву с СССР. Тактический же элемент его аргументации остался с очевидностью прежним, ибо Гитлер на самом деле не был готов отказаться от своих планов расширения «жизненного пространства» в силу изменения своих представлений о Сталине. Такая аргументация (независимо от тех выводов, которые он предпочитал из этого делать), однако, вполне соответствовала его убеждениям. Схожим образом рассуждал он и 12 января 1940 г. в разговоре с Геббельсом: «Фюрер считает, что большевизм — это вполне соответствующее сегодня славянству государственное устройство. <…> Сталин сегодня — это современный Иван Грозный или, пожалуй, Петр Великий. А то, что страна не смеется, то этого она не делала и при царях. Только с тех пор правящая верхушка исчезла и была заменена типичными славянами»[1884].
О том, что Гитлер действительно был убежден во внутренней трансформации Советского Союза (при этом отнюдь не следует переоценивать тактическую и ситуационную функцию его высказываний), свидетельствует прежде всего тот факт, что даже после нападения на СССР он оставался верным своей новой оценке Сталина. Так, во время одной из застольных бесед в ночь на 6 января 1942 г. он заявил: «Сталин здесь выступает как человек, который намеревался помочь большевистской идее одержать победу. На самом же деле он — только лишь Россия, продолжение царского панславизма! Большевизм является для него средством достижения цели: он служит маскировкой перед взорами германских и романских народов»[1885].
В разговоре 23 марта 1942 г. он сказал, что «Сталина нужно уважать уже за то, что он не допускает „еврея“ к искусству»[1886]. А 24 июля 1942 г. Гитлер рассуждал так: «Сталин также вовсе не скрывал от Риббентропа, что он только и ждет того момента, когда достаточно созреет его собственная интеллигенция в СССР, чтобы покончить с использованием еще необходимого ему сегодня еврейства в правящих кругах»[1887].
24 августа 1942 г. он утверждал, что Сталин использовал евреев «только для того, чтобы устранить интеллигенцию на Украине». А потом якобы он «отправил в Сибирь целые поезда евреев»[1888]. И уже оглядываясь назад, Гитлер заявил 26 февраля 1945 г., что полагает, будто Сталин, как «реалист», освободился «от яичной скорлупы туманной марксистской идеологии», которую «отныне будет держать в запасе в качестве опиума для чужих народов. Жестокость, с которой ликвидировалась еврейская интеллигенция после того, как она выполнила свою задачу разрушения царской империи, казалось, подчеркивала это предположение. Нужно, по-видимому, считать, что Сталин своевременно хотел позаботиться о том, чтобы эти еврейские интеллектуалы не заразили уже мерещившуюся ему великорусскую империю, создание которой составляло цель панславизма и которая по сути своей являлась лишь духовным наследием Петра Великого»[1889].
Когда Гитлер пришел к этой новой оценке Сталина и СССР, сказать с уверенностью нельзя. Уже во «Второй книге», написанной в 1928 г., он намекнул на возможность подобного развития в России: «В любом случае вполне мыслимо, что в России произойдет сама по себе трансформация большевистского мира изнутри постольку, поскольку еврейский элемент, видимо, в большей или меньшей мере может быть вытеснен русским национальным»[1890].
В последующие годы Гитлер все же весьма скептически относился к возможности такого развития[1891]. Он решительно отвергал распространенное в «народных» кругах мнение, будто Сталин освободился от «жидов» и проводит националистскую русскую политику. Такое «позитивное» восприятие России было широко распространено в кругах сторонников «консервативной революции». Для приверженцев этого в то время влиятельного в Германии ителлектуального течения Россия была не «марксистским» государством, а скорее образцовым примером вновь открытых национальных ценностей.
«Живая действительность восторжествовала в России над сухой теорией, русское своеобразие все больше и больше преодолевало чужеродные западные тела „петровизма“ и марксизма»[1892].
Конфликт между Сталиным и Троцким в 1929–1930 гг. Гитлер оценил как некое «демонстративное» сражение. Однако начавшийся 23 января 1937 г. процесс над Георгием Пятаковым, Карлом Радеком и другими «троцкистскими предателями» он уже рассматривал как одно из проявлений борьбы Сталина с «евреями». Геббельс отметил в своем дневнике 25 января 1937 г. следующее: «В Москве снова показательный процесс. На этот раз вновь исключительно над евреями. Радек и др. Фюрер все еще сомневается, нет ли скрытой антисемитской тенденции. Может быть, Сталин собирается все-таки извести всех евреев. У военных тоже, говорят, сильны антисемитские настроения»[1893].
Однако самое позднее в конце 1939 г. Гитлер, как мы уже говорили, с очевидностью пересмотрел свой тезис о «еврейском большевизме». Хильгрубер, правда, указывает, что в своих публичных выступлениях Гитлер продолжал придерживаться формулы «еврейского большевизма»[1894]; тем не менее это отнюдь не доказывает, что Гитлер переменил свое мнение. Во всех публичных выступлениях Гитлера следует неизменно учитывать преследовавшиеся им пропагандистские цели. Как показывают к тому же многочисленные другие примеры (например, его отношение к франкистской Испании, к итальянскому фашизму или к немецким социал-демократам и коммунистам[1895]), нередко между публичными и частными
