Всю жизнь я верил только в электричество - Станислав Борисович Малозёмов

в просветах ветвей кусочка асфальта, яркого угла розового дома напротив и нежно- голубого неба хватало, чтобы мысленно дорисовать в голове всю целиком прелесть просыпающегося огромного южного города.

Я нацепил трико, легкую майку на лямках, кеды и выбежал на улицу. Вся команда, кроме меня, собиралась сегодня потратить деньги родителей в ЦУМе, а потому и не просыпалась рано. Огромный магазин открывался в десять, но ломать ноги, чтобы успеть именно к открытию, никто и не думал. Это мне одному надо было прибежать к той скамейке на стадионе побыстрее, пока уборщики стадионные не унесут шиповки в какой-нибудь кабинет или зал, где взять их будет сложнее.

Я повернул за угол на проспект Коммунистический и автоматически перешел на солнечную сторону. И вот когда перешел, так сразу и попал под гипноз шепота воды в арыке, бликов от яблок, висящих так низко над тротуаром, что меня мгновенно одолела глупая для южных людей мысль: «чего ж их до сих пор не съел никто? Яблоки прямо по головам стучат людям, не слишком маленьким. Ешь хоть всю дорогу от вокзала до улицы Абая. Если влезет».

А яблоки переливались на солнце самые разные. Названий их, естественно, я знать не мог. У нас в кустанайском саду росли «лимонки» разносортные и ранет поздний. А тут играли под лучами своими красными в полосочку боками даже на вид сочные яблоки. И совсем маленькие, просто игрушечные яблочки, размером с вишню. Их было так много на одной ветке и прижимались они друг к дружке плотно, создавая гроздья, похожие на виноградные. А потом мне прилетела в голову правильная мысль. Алма-атинцы яблоками просто объелись, поскольку они растут везде. Ну, может, только на самом асфальте, на дорогах не растут, чтобы движению транспорта не мешать.

Я огляделся. Вокруг – полное безлюдие. В половине восьмого ещё не ожила даже эта центральная улица. Никого не было кроме катящей вдалеке коляску детскую молодой мамы. И потому меня ничто удержать не могло. Я подпрыгнул повыше и аккуратно сдернул большое яблоко. Полностью красное с золотистыми прожилками. Мне было стыдно и боязно. А вдруг за кустами бирючины сидят дежурные всенощно милиционеры и отлавливают расхитителей городских, а, значит, государственных фруктов. Но только утренняя тишь шла рядом со мной, ничего не видели ослепленные ещё красноватыми солнечными всплесками окна домов и мужики в синих сатиновых халатах, сметавшие большими желтыми мётлами листья с тротуаров, смотрели только вниз, чтобы не оставить ни одного листочка. То есть яблоко я украл у столицы хоть и с боязнью, но безнаказанно. Сначала я вытер его об майку, но умная голова решила, что для придорожного яблока этого мало. Тогда я сел на корточки возле арыка и искупал фрукт в прозрачной быстрой воде, спешившей сбежать с гор, чтобы с утра на целый день одарить город свежестью и успокаивающим нервы плеском маленьких, почти незаметных волн.

Удивительно, но от арыка почему-то тоже пахло яблоками. То ли пропитывалась вода запахом, падающим в неё с нижних веток, а, может, одинокие, сорвавшиеся нечаянно с яблонь в арык зрелые плоды отдавали чистой воде свой чистый аромат, настоянный на тепле южных ночей и ласках южного солнца. Яблоки плыли по течению вращаясь, на секунду утопая и выныривая, и вся эта картина в рамке из низких голубых и красных цветов по обе стороны арыка напоминала мне почему-то сказку о молодильных яблочках, которые сами плывут к тем, кто уже постарел или, наоборот, ко всем, кто желает всегда быть молодым. Но на саму улицу молодильные яблоки точно влияли. Она выглядела новенькой, гладкой, аккуратной и юной, будто смастерили её вместе с домами, деревьями, арыками и цветами всего пару часов назад.

– Ну, правильно! – дошло до меня. – Это ж центральный проспект! По нему, видать, сам Кунаев на работу ездит. Попробуй этот проспект не вылизать до последней соринки – быстренько переведут тебя из председателей горисполкома в дворники. Сатиновый халат дадут и две метлы. Одну, как положено, запасную.

Я дошел до первого угла, аккуратненько метнул огрызок яблока в красивую, со всякими фигурными выкрутасами, гипсовую, по-моему, урну. Урны эти стояли на всех углах и посредине каждого квартала. А вчера я заметил, что больше всего этих почти художественных произведений зодчества малых форм было расставлено в парке и скверах. Видимо, именно в результате отдыха народ расслаблялся и готов был пульнуть окурок или фантик от конфетки куда душа намекнёт. Хоть прямо под ноги гуляющим, что могло напрочь угрохать их прогулочное настроение. Но население всё складывало в урны с таким желанием, будто этот акт милосердия к городской природе обязательно им зачтется при далёком, но обязательном распределении в рай или в ад. А ещё у этих урн имелись сбоку красивые ручки из той же лепнины. Они спускались сверху почти до низу. И наблюдательные уборщики, которых я только за три свободных дня насчитал в разных местах примерно около тридцати, перетаскивали урны за эти ручки туда, где народ был наиболее расположен сбросить из рук что-нибудь лишнее.

Кстати, мне, провинциалу, тогда вообще показалось, что в нашей замечательной столице всего было наставлено, развешено и разложено с огромным перебором. В здании самой гостиницы сделали неглубокие овальные ниши, а в них поместили аж шесть небольших красивых гипсовых скульптур тружеников разных рабоче-крестьянских профессий. Всех не запомнил. Жаль. Но с улицы здание, и без того красивое, с этими вставками смотрелось очень богато. Возможно, не беднее, чем где-нибудь в Париже.

Возле гостиницы «Иссык» нашей сидел на специальном стульчике перед своим пультом управления щётками чистильщик с усами и в большой кепке. Возможно, грузин. За два метра от него стоял автомат с газводой, ещё метров через пять лоток на колёсах, из которого симпатичная девушка продавала сортов шесть-семь мороженого. На углу высилась монументальная синяя будка с телефоном-автоматом, а повернешь за угол, мимо художественной урны, кстати, – тут тебе другой серебристый передвижной лоток. На нём три ёмких стеклянных колбы с краниками. В самой широкой – молоко. В тех, что поуже – два разных сиропа. Это установка для изготовления потрясающего по вкусу и пользе молочного коктейля. Мимо этого лотка пройти, не пропустив пару стаканчиков, не мог из наших никто. Да, наверное, и алма-атинцы не могли. Иначе, чего бы молочные коктейли продавали через квартал на разных сторонах через дорогу? По пути вверх к улице, а, может, к проспекту Абая, мне надо было пройти четыре квартала. Вот на этом отрезке я не смог без остановки проскочить мимо восьми автоматов с газировкой, четырёх тёток, наливавших газводу из колб