Судьба - Николай Гаврилович Золотарёв-Якутский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так вы говорите, Федор Егорович, что господин Толстоухов прибудет к нам недельки через две, — сказал Ершов. — А красные будут здесь раньше, через неделю. Это точно.
— И что из того? — важно спросил Федорка.
— Не нужно торопить события. Пусть себе пройдут красные. А потом, как господин Толстоухов появится, захватим власть.
— Нет, господа хорошие, власть надо захватить сейчас, — продолжал настаивать Федорка. — Пусть все берутся за оружие, и никакой отряд нам не страшен. Завтра же ночью арестуем комиссара и ревком местный…
— Федор Егорыч, — пытался урезонить «начальника полиции» Трофим, — дорого может обойтись такая торопливость…
— У нас целая неделя! За это время успеем сколотить отряд и устроить засаду. А тут и братья поспеют, — рисуясь, Яковлев поднялся и объявил торжественным тоном: — Итак, господа, завтра в два часа ночи выступаем. Вы, — вислогубый ткнул пальцем в сторону Васьки Барсукова и князца Трофима, — арестуйте нохтуйских большевиков, а мы с мачинскими разделаемся. А утром снова соберемся здесь, потолкуем о дальнейших действиях.
Настя, сидя в своей комнате, слышала весь разговор.
«Убьют они Сеню!» — похолодела она. Заметалась по комнате, не зная, что делать. Бежать к нему, предупредить, снасти!..
…Усов заявился с утра, стал расспрашивать о новостях. Ничего утешительного комиссар сказать не мог. Действительно, тучи сгущаются, в восточных улусах орудуют банды, угрожают даже Якутску. Приняты меры, Советская власть начеку. Но повоевать придется.
— Опять война… Кровопролитие… — сокрушался председатель ревкома. — А жить-то когда?
Как только Усов и Семенчик, позавтракав, ушли в ревком, прибежала задыхавшаяся Настя. Майя сухо поздоровалась.
— Сеня… Семенчик дома?.. — Настя теребила бахрому-платка.
— Нет его. — Майя не могла забыть, как встретила ее однажды гордая шараповская дочка.
— Не сказал, когда будет? — упавшим голосом спросила, девушка.
Голос у Майи стал ледяным:
— Ничего не говорил.
Настя взглянула на Майю и, низко опустив голову, вышла.
Недолго пробыв в ревкоме, комиссар на попутной подводе поехал в Нохтуйск… Ямщика он нашел в ямской избе. Тот чинил порванный хомут. Увидев «почтальона», спросил:
— Что, будем трогаться?
— Пока нет. Дня через два поеду.
Ямщик обрадовался:
— Вот и ладно! Пусть отдохнут лошади. На весь ямской станок всего-то четыре клячи, — пожаловался он. — Вконец загоняли.
«Здесь, пожалуй, не разживешься подводами для отряда», — подумал Владимиров и зашагал в ревком.
По пути он заглянул в почтовую контору. Ершов сидел в полутемной аппаратной, стучал ключом.
— Что слышно об отряде из Иркутска?
Ершов бегающими глазами оглядел вошедшего.
«Вот ты, оказывается, кто — комиссар! „Почтальон“ он, видите ли. Нынче ночью трупом станешь!»
— Ничего не слышно, — вежливо и даже со вздохом ответил начальник почты. — Что-то перестали телеграфировать, — врал он. Недавно еще принял телеграмму, в которой Каландарашвили спрашивал, сколько подготовлено подвод для отряда.
Председатель Нохтуйского ревкома оказался дома.
— Как с подводами? — спросил комиссар. Он еще вчера дал ревкому указание подготовить двадцать подвод.
— Нет подвод. Я говорил Барсукову, но тот и в ус не дует.
— А вы для чего тут? Заставить его надо! Пошли к нему.
Барсуков сидел в прихожей возле печки, грел руки.
Комиссар поздоровался.
Мужик повернул к вошедшим обросшее густой щетиной лицо, но промолчал.
— Почему не выполняете распоряжение ревкома? — строго спросил Владимиров.
— Какое еще распоряжение?
— Выделить двадцать подвод. Из сорока двадцать. И сено.
— Да кто ты такой? — Глаза у Барсукова налились кровью. — Васька! — гаркнул он вдруг.
Из соседней комнаты вышел старший сын.
— Ты, часом, не знаешь этого сосунка? — Старик мотнул головой на Семенчика.
— Знаю, тятя. Сын батрачки Шараповых. Теперь он у красных комиссаром.
— Ах, комиссар! Насажали на нашу голову… Комиссары!.. Молоко на губах не обсохло, а он туда же, тойон какой. Не будет подвод, понял?
Васька замер — резкость отца испугала его.
— Именем Советской власти приказываю вам в течение двух часов выполнить распоряжение ревкома, — глядя в упор на старика, сказал Владимиров. — Если через два часа во дворе ревкома не будет подвод и два воза сена, вы будете преданы революционному трибуналу как злостный саботажник.
Барсукова удивил спокойный, но твердый тон этого мальчишки-комиссара. Пока он собирался что-то ответить, тот уже вышел и даже дверью не хлопнул.
— Куда им столько подвод? — тяжело дыша от гнева, спросил он у сына.
— Говорят, с верховьев идет красный отряд. Для него, наверно.
— Не дам! — взвизгнул старик.
— Если не дашь, в два счета расстреляют. Жизнь дороже. Ты пошли подводы к ревкому. А завтра обратно заберешь.
— А кто тебе их отдаст?
— Делай, что я тебе советую. Завтра все наши подводы будут дома…
— Шиш они от меня получат!..
— Тятя, нынче ночью всем ревкомовцам свернем головы. Но зачем свою подставлять? Пошли подводы.
Барсуков-старший знал, что сын минувшей ночью был у Шарапова и вернулся домой на рассвете хмельной, в веселом настроении. «Так вот откуда ветер дует! — сообразил мужик. — Надо будет к купцу наведаться».
Как ни крутил Барсуков, пришлось послать к ревкому двадцать подвод и два воза сена.
С тех пор как Барсуков и Шарапов повздорили из-за найма яма, прошло более десяти лет. Этим летом лед меж ними подтаял, но в гости они друг к другу не ходили. Поэтому мачинский купец приятно удивился, когда вечером к нему вдруг пожаловал недавний недруг. Не знал, где посадить его, чем угостить.
— Сват, дорогой! — воскликнул купец. — Вспомнил, слава богу, о нас!
В добрые старые годы они частенько меж собой поговаривали, как бы им породниться.
— Хоть ты, Кузьма, и русский, но человек свой! — любил повторять Барсуков.
«Сват» был не расположен к сердечным излияниям. Едва переступив порог, стал жаловаться, что утром к нему пришел комиссар и, пригрозив расстрелом, забрал двадцать подвод.
— Вам что, вы живете в сторонке, а мы — аккурат на тракте. Говорят, не сегодня-завтра красные нагрянут. Совсем по миру пустят!
К мужику подошел Федорка. Яковлев, похлопал покровительственно по плечу:
— Не горюй, старина! К утру мы обе деревни к рукам приберем.
— Значит, не соврал мой Васька?! — воскликнул Барсуков. — Ну, бог вам в помощь! Не стали ждать «братьев», душа с них вон?! И то правда — сколько можно так отсиживаться?
— И твоего обидчика, комиссаришку, укокошим… Будь спокоен.
Последнюю фразу Настя, сидя у себя в комнате, слышала довольно отчетливо. Прислушиваясь к голосам из гостиной, она вскочила на ноги и стала торопливо одеваться.
— Всех гадов сам поубиваю! — разошелся вислогубый. — А трупы в Лену, чтоб им!..
Настя тихонько вышла.
— Далеко? — спросила у нее мать.
Дочь не ответила. Выскочила во двор и исчезла
