Нож сновидений - Роберт Джордан

В то первое утро в кабинете Сильвианы она старалась изо всех сил, пока Наставница Послушниц лупила ее твердой подошвой своей туфли по обнаженному заду. Она не пыталась сдержать слезы, и даже беззвучный крик. Когда ее ноги пытались брыкаться она позволила им только вращаться пока Наставница Послушниц не зажала их между своих, довольно неловко из-за нижних юбок, и ей не оставалось ничего иного кроме как постукивать мысками ног о пол и дико мотать головой. Она пыталась выпить боль, выпить как глоток воздуха. Боль это часть жизни как и дыхание. Так видят мир Айил. Но, О! Свет, как же больно!

Когда наконец ее отпустили, как ей показалось, очень долгое время спустя, она, выпрямившись, опустила сорочку и юбки на тело, и вздрогнула. Белое платье из шерсти показалось тяжелым как вериги. Она попыталась приветствовать в себе этот обжигающий жар. Это было довольно трудно. Очень трудно. Однако, ее слезы высохли очень быстро и сами собой. Она не хныкала и не корчилась от боли. Она оглядела себя в зеркале на стене, позолота на котором истерлась от времени. Сколько тысяч женщин за прошедшие годы смотрелось в него? Все, кого наказывали в этом кабинете всегда вынуждены были смотреть на собственное отражение, чтобы поразмыслить о том, почему она здесь оказалась, но она смотрела на свое отражение не за этим. Ее лицо по-прежнему было красным, но выглядело… спокойным. Несмотря на болезненное жжение ниже спины она чувствовала спокойствие. Возможно, ей нужно попробовать спеть? Или нет. Вытащив белый льняной носовой платок из рукава она тщательно вытерла щеки от слез.

Сильвиана посмотрела на нее с удовлетворенным видом, и убрала туфлю в узкий шкаф в углу кабинета напротив зеркала. – «Полагаю, для начала я смогла привлечь твое внимание, иначе мне придется взяться за тебя всерьез», – сказала она сухо, поправив пучок волос на затылке. – «В любом случае, сомневаюсь, что увижу тебя в ближайшее время. Возможно тебе будет приятно узнать, что я задала те вопросы, о которых ты говорила. Мелари уже начала спрашивать. Женщина на самом деле Лиане Шариф, хотя только Свет знает каким образом…», – умолкнув, она покачала головой, выдвинула стул из-за стола и села. – «Больше всего она беспокоилась о тебе. Даже больше собственной жизни. Когда у тебя будет свободное время, ты можешь ее навестить. Я распоряжусь. Она в открытой камере. А теперь тебе нужно бежать, если ты хочешь успеть что-нибудь съесть перед началом уроков».

«Спасибо», – сказала Эгвейн и повернулась к двери.

Сильвиана вздохнула. – «И никаких реверансов, дитя?» – обмакнув перо в чернильницу в серебряной оправе, она принялась писать в книге наказаний мелким аккуратным почерком. – «Придется увидеться с тобой в полдень. Похоже, два первых дня после возвращения в Башню тебе придется есть стоя».

Эгвейн возможно и оставила бы все как есть, но этой ночью, ожидая в Тел’аран’риод пока Восседающие соберутся на Совет, она выработала для себя твердую линию поведения. Она должна сражаться, если хочет хоть немного преуспеть в задуманном. По крайней мере, нужно понемногу начинать. В разумных пределах, естественно. Отказ от повиновения всем приказам без исключения означал бы что она просто слишком упрямая, что могло закончиться темницей, в которой она будет полностью бесполезна, но некоторым приказам, если она намерена отстаивать ошметки своего достоинства, она может отказаться повиноваться. Больше, чем просто ошметки. Она не могла позволить им отрицать того, кем она являлась, как бы сильно они не нажимали. – «Престол Амерлин никому не кланяется», – ответила она спокойно, хорошо зная, какую реакцию увидит в ответ.

Лицо Сильвианы потяжелело, и она снова взялась за перо. – «И после обеда ты навестишь меня тоже. И на будущее я советую тебе уходить молча, если только не желаешь провести весь день на моем колене».

Эгвейн молча вышла. Но без реверанса. Прекрасная линия поведения, очень похожая на путь по тонкой проволоке, натянутой над глубокой пропастью. Но она должна по ней пройти.

К ее удивлению, в холле за дверью Наставницы Послушниц находилась Алвиарин, которая нетерпеливо прохаживалась взад вперед, закутавшись в белую шаль с бахромой, и вглядывающуюся во что-то видимое только ей. Ей уже было известно, что женщина больше не была Хранительницей Летописей Элайды, но почему ее так быстро сместили, оставалось для нее загадкой. Попытки подглядеть в Тел’аран’риод давали только кусочки реальности. Он являлся всего лишь многочисленным неустойчивым отражением бодрствующего мира. Алвиарин возможно слышала ее стоны, но к удивлению Эгвейн, ей было вовсе не стыдно. Она сражалась в странной битве, а в битвах часто бывают ранения. Обычно хладнокровная Белая сегодня не казалось такой уж невозмутимой. Напротив, она казалась взволнованной, судя по горящим глазам и приоткрытому рту. Эгвейн и ей не стала делать реверанса, но Алвиарин перед тем как войти в кабинет Сильвианы удостоила ее только одного мрачного взгляда.

Немного дальше по коридору стояла наблюдая парочка Красных, одна круглолицая, вторая стройная. Обе с рыбьими глазами, в шалях с выставленной напоказ красной бахромой. Это были уже другие, не те же, что оказались у нее по утру, но и случайностью это не было. Они были не совсем охраной, но с другой стороны, и совсем не охраной они не были тоже. Им она тоже не поклонилась. Они посмотрели на нее равнодушно.

Прежде чем она успела сделать дюжину шагов по красно-зеленым плиткам пола, она услышала страдальческий женский вопль позади себя, слегка приглушенный массивной дверью кабинета Сильвианы. Так-так, значит, Алвиарин отбывает наказание, и не слишком успешно, раз так скоро завопила во всю мощь своих легких. Непохоже, чтобы она тоже пыталась принять боль. Маловероятно. Хотелось бы Эгвейн знать, за что получила наказание Алвиарин, если только его кто-то на нее наложил. У генералов есть разведчики и шпионы, которые могут оповестить его о планах врага. У нее же были только собственные глаза и собственные уши, плюс то, что она могла узнать в Невидимом Мире. Но любая кроха знания может оказаться полезной, поэтому ей нужно копать все, что только можно.

Помня о завтраке, она сперва вернулась в свою крохотную комнатку в части Послушниц только чтобы умыться холодной водой и расчесать волосы. Расческа оказалась среди немногих вещей, которые у нее остались. Ночью вещи и одежда, которая была на ней в момент пленения, исчезли, сменившись белым платьем послушницы, но и платье и сорочки, вывешенные на белой стене, оказались ее собственными. Их сохранили с момента, когда ее возвысили до Принятой, и на них по-прежнему сохранились крохотные метки с ее именем, подшитые с изнанки. Башня всегда была очень бережлива. Никогда не знаешь, какой у новой девушки размер и подойдет ли ей платье предыдущей владелицы. Но заставить надеть женщину белое, вовсе не означает сделать ее послушницей, независимо оттого, во что верила Элайда и остальные.