Пропавшие без вести - Степан Злобин

— И не я, — возразил Муравьев. — Мне идея запала, когда во время отправки утром Старожитник Савка полиции намекнул, что их тоже могут отправить. Вот и сбылось его слово!

— Ну, давайте закурим. Только ведь надо спешить и спешить, Емельян Иванович. Повара и полиция составят команду в сто двадцать пять человек, еще двадцать пять писарей заберут из форлагеря. Вместо тех, кого заберут, Драйхунд приказал немедленно подготовить список на двадцать пять человек к нам на кухню и на сорок полицейских. — Соколов посмотрел на часы. — За полчаса до обеда представить описки. Управимся, а?

— Попробуем, — согласился Баграмов. — Павлик! — позвал он Самохина, который слушал, скромно держась в стороне. — Живо сюда Шаблю, Бойчука, Сашу Маслова, Леню и Женю, Куценко, Глебова — всех зови срочно! Сам тоже придешь. Да тотчас кого-нибудь пошли в аптеку за Юркой. Аллюр «три креста»!

— Есть аллюр «три креста»!

— И Кострикина! — крикнул уже вдогонку ему Муравьев.

— Есть Кострикина! — донеслось уже из-за двери.

— Изумительный вы человек, Леонид Андреич! — искренне высказался Баграмов. — Ведь на вас вся ответственность. И вы не боитесь?

Соколов усмехнулся и покачал коротко стриженной головой:

— Совершенно детский вопрос, извините, голубчик! Конечно, все время боюсь. Как на горячих углях живу. Я ведь совсем не из храбрых… А что тут попишешь, если необходимо!

— «Для пользы дела»! — смеясь, сказал Емельян.

— Вот именно! — даже не заметив дружеской иронии в тоне Баграмова, подхватил Соколов. Врачи появились встревоженные.

— Товарищи, слушать внимательно. Спокойно, — сказал Баграмов — Поваров и полицаев — немцы всех угоняют. Без малейшего промедления надо составить списки на шестьдесят пять человек, надежных людей из старших, санитаров и не слишком уж истощенных больных. Сорок человек из них будут нашей новой «полицией», двадцать пять — поварами.

— Ну, в полицию кто же пойдет, Емельян Иваныч! Из честных людей в полицию… — заикнулся Кострикин, который, войдя, услышал эти слова.

— А мы именно тебя-то, Иван Андреич, — прервал Муравьев, — именно тебя имеем в виду поставить начальником нашей полиции.

— Ты с ума сошел, Михайло Семеныч! — возмутился Кострикин. — Если на то пошло, то я тут, при всех, заявляю: я старший политрук Балтийского флота, комиссар флотилии торпедных катеров и позорной повязки полицейского не надену. На лесозаготовки, на шахты, в каменоломни — пожалуйста, посылайте!

— Да, Емельян Иваныч, ему в полицию в самом деле как-то… не то! — поддержал Кострикина Самохин.

— Павлик, да ты понимаешь, что говоришь?! — возмутился Баграмов.

— Емельян Иваныч, найдем ведь другого кого-нибудь. Ведь неловко же комиссару, — вступился и Бойчук.

— Замечательно! Сколько тут у тебя адвокатов и нянек, товарищ Кострикин! — насмешливо сказал Муравьев. — А я думал, что ты, как политработник, влияешь на молодежь! Выходит, наоборот — комиссар под влиянием комсомольцев!

Кострикин молча смотрел исподлобья. Он твердо решил отстоять достоинство комиссара.

— Ну, слушай, товарищ Кострикин, — сказал Муравьев. — В восемнадцатом я вступил в партию. Понимаешь? За эти года мало ли что она мне доверяла… Так слушай. Мы можем сейчас захватить в свои руки весь лагерь. Если же не поставим в полицию коммунистов и самых лучших советских людей, то фашисты подсунут опять своих холуев. Ты просто обязан пойти в коменданты полиции. Список на сорок человек набросай сперва сам, потом согласуем.

— Я же сказал, что я старший политрук! — перебил с упорством Кострикин, который еще не мог постичь всю необычность происходящего.

— А я по званию полковой комиссар, по должности начальник политотдела армии. Тебе ясно? Неужели же я комиссара толкну на позор?! — воскликнул Муравьев.

В это время снаружи послышался раздирающий душу, визгливый, знакомый всем скрип колес. «Могил-команда» толкала по рельсам тележку с полутора десятками голых, костлявых, ничем не прикрытых трупов, только что вынесенных из секций.

Баграмов показал за окно.

— Вот кто назначает тебя в полицию, комиссар! Ты думаешь, что в твоем формализме есть хоть капля партийности?! — сказал он.

Кострикин молчал. Лицо его потемнело. Он весь кипел от негодования.

— Ну и нечего свататься! Мы тут с ним время только теряем! — досадливо заключил Муравьев. — Пишите вместо него меня. Вы свободны, товарищ Кострикин. Павлик, а ну, помоги-ка составить список. Я ваших людей мало знаю.

— Я… согласен… — мрачно сказал Кострикин. — Товарищ полковой комиссар, разрешите идти выполнять? — обратился он по-военному.

— Так бы давно. Идите да поживей возвращайтесь, — сказал Муравьев.

— Но смотрите, товарищи, чтобы не было прежде времени слухов! — предостерег Соколов и обратился к врачам: — Давайте, товарищи, думать. Старшие, я думаю, смогут остаться за санитаров, а новых старших на свои места они подскажут и сами. Кто лучше, чем они, знает больных!

— Теперь они уже всех изучили, укажут! — согласился Бойчук.

— Значит, санитары пойдут в основном в полицию и на кухню. А поваров где возьмем? — спросил Леонид Андреич. — Ведь нужно же настоящих-то поваров!

— Главный повар есть в моей секции! — по-детски обрадовался Славинский. — Он, правда, больной… Корабельный кок. Со спонтанной гангреной… Но, если надо, он может пока на работу.

— Тащите, голубчик, скорее его сюда, — попросил Соколов.

Врачи и Самохин по памяти перебирали больных, вспоминали «старших», их помощников, санитаров. Пришел из аптеки Ломов и включился в общее дело.

Кострикин скоро вернулся во врачебную секцию со списком новой полиции и сразу подсел к Самохину и Шабле.

— Давайте смотреть, товарищи. Я набрал двадцать семь человек. Ребята надежные. Да вот вы, Михаил Семеныч, подбавьте из тех, кого знаете по рабочим баракам, — уже уверенно, по-деловому обратился он к Муравьеву.

Некоторое время, негромко переговариваясь, вполголоса обсуждая кандидатуры и споря, сидели все за столом над списками.

— Товарищи, время-то, время! — заспешил Соколов. — После мы сможем людей передвинуть, а пока давайте мне списки.

И он поспешил к Драйхунду.

Но несмотря на меры предосторожности, беспокойные слухи уже просочились в среду поваров и полиции.

Первым в лазарет поспешил Бронислав. Неуклюже сутулясь, он вошел в помещение врачей и нерешительно остановился в дверях.

— Доктор! Женька! — с порога вполголоса окликнул он и таинственно поманил рукою Славинского. — Держи часы, получай, а мне дай скорее лекарства, чтоб сердце билось, — сказал он, привычным движением взяточника пытаясь «всучить» Славинскому дешевые немецкие часики.

— Часов мне не надо, а сердце и так у живых людей бьется, — громко ответил Славинский, не принимая «дара». — Едли бы сердце не билось, ты бы в мертвецкой лежал!

— Дурак! Ты часы-то, часы убери, я их тебе дарю насовсем! — шепотом настаивал комендант.

— На что мне! — снаивничал Славинский. — Лекарство нам немцы даром дают, оно бесплатное.

— Ну дай мне лекарства, чтобы сердце сильнее билось: говорят, на шахты народ собирают, — пояснил комендант с откровенным отчаянием.

— Ну, коменданта на шахту небось не погонят! — успокоил Славинский. — Да и лекарства нет у меня такого.

— Дорожишься, сволочь? Ну, хочешь, дам золотые?! Ты смотри, ты смотри, какие…

— Иди ты к черту! Думаешь, я тебе верю? Обманщики все вы! — в тон Брониславу ответил Славинский.

— Да вот они, дьявол, вот! — протянул на ладони вторые часы полицай. — Обои бери, черт с тобой! Дай лекарство!

В этот момент над лагерем пронзительно затрещали свистки, послышались крики команды: немцы созывали на построение полицию и поваров.

— Ну, скажи хоть, у Юрки найдется такое лекарство? — в исступлении хрипел Бронислав, вцепившись в рукав Славинского.

Во врачебную секцию, запыхавшись, вбежал Славка Собака, без привычной плети, в простой пилотке вместо кубанки.

— Женя! Доктор! Дай справку, у меня болит горло… — хрипел он. — Дай справку, что я болею… Две пары хромовых сапог принесу. Знаешь, хром какой…

— Да ну вас! Немцы потом за вас шкуру слупят! — отмахнулся Славинский.

По лагерю и лазарету пошла суматоха. Полицейские и повара, вместо того чтобы собираться на построение, разбежались по блокам. Они прятались под нарами опустевших рабочих бараков, отшвырнули от ворот лазарета дневального санитара и, ворвавшись в секции больных, ныряли под лазаретные койки. Немцы гонялись за ними с резиновыми дубинками и плетьми.

— Los! Los! — кричали солдаты.

В карантинную секцию Балашова вбежал человек во френче, в серой кубанке и торопливо полез под его койку. Балашов не успел его даже как следует разглядеть. Но все больные уже узнали, что происходит.