Всемогущий атом (сборник) - Роберт Силверберг

2

Когда мы были в Талии и приближались к Межконтинентальному мосту, Олмейн впервые проявила по отношению ко мне свою жестокость. Она была жестокой по природе своей, доказательством тому стали события в Перрише.

Но в течение долгих месяцев, когда мы совместно совершали паломничество, она прятала свои коготки.

Однажды у нас произошла остановка на дороге из-за того, что мы встретили группу завоевателей, возвращавшихся из Эфрики. Их было человек двадцать, все высокого роста с суровыми лицами, гордые от сознания того, что стали хозяевами Земли. Они ехали в роскошном закрытом экипаже, длинном и узком, с небольшими оконцами.

Мы заметили экипаж еще издали — он поднимал клубы пыли на дороге.

Было жаркое время года. Небо отливало песочным оттенком, все иссеченное полосами теплоизлучений. Мы, человек пятьдесят, стояли на обочине дороги. Позади осталась Талия, а впереди нас ожидала Эфрика. Мы представляли собой пеструю толпу — в основном Пилигримы, подобно нам с Олмейн, которые совершали путешествие в святой город, но немало было также мужчин и женщин, скитавшихся с континента на континент без всякой цели. Я насчитал в нашей группе бывших Наблюдателей, были тут Индексаторы, Стражи, пара Связистов, Писец, а также несколько Измененных.

Все мы стояли и ждали, пока проедут завоеватели.

Межконтинентальный мост не широк и не может пропустить сразу большой поток людей. В обычное время движение было в обе стороны. Но мы боялись идти вперед, пока не проедут завоеватели.

Один из Измененных оторвался от своих и двинулся ко мне. Он был небольшого роста, но широк в плечах. Туго натянутая кожа едва удерживала избыток его плоти. Волосы у него на голове росли густыми клочьями; широкие, окаймленные зеленым глаза смотрели с лица, на котором носа почти не было видно, и казалось, что ноздри выходят прямо из верхней губы.

Однако, несмотря на все это, он не выглядел так гротескно, как большинство Измененных. Лицо его выражало какое-то веселое лукавство.

Голосом чуть громче шепота он спросил:

— Нас здесь надолго задержат, Пилигрим?

В прежние времена никто не обращался к Пилигримам первым без разрешения, в особенности Измененные. Для меня эти обычаи ровным счетом ничего не значили, но Олмейн отпрянула с отвращением.

Я ответил:

— Мы будем стоять здесь, пока наши хозяева не позволят нам пройти.

Разве у нас есть выбор?

— Никакого, друг, никакого.

При слове «друг» Олмейн зашипела от негодования. Он повернулся к ней, и, очевидно, разозлился, поскольку на глянцевой коже его лица выступили алые пятна. Тем не менее он вежливо поклонился ей.

— Позвольте представиться. Я Берналт, без гильдии, родом из Нейроби в глубине Эфрики. Я не спрашиваю ваши имена, Пилигримы. Вы направляетесь в Ерслем?

— Да, — подтвердил я, в то время, как Олмейн повернулась к нему спиной. — А ты? Домой в Нейроби после путешествий?

— Нет, — ответил Берналт. — Я тоже еду в Ерслем.

Мое первоначальное расположение к Измененному мгновенно улетучилось.

У меня в качестве спутника уже был однажды Измененный, хоть он и оказался не тем, за кого себя выдавал. С тех пор у меня появилось предубеждение против совместных путешествий с подобными людьми.

Я холодно спросил его:

— А можно поинтересоваться, зачем Измененному Ерслем?

Он почувствовал холодок в моем тоне, и в его огромных глазах появилась печаль.

— Позволь напомнить, даже нам позволительно посетить святой город. Ты что боишься, что Измененные захватят храм возрождения подобно тому, как мы это сделали тысячу лет назад, прежде чем нас лишили гильдии? — Он хрипло рассмеялся. — Я не представляю ни для кого угрозы, Пилигрим. У меня безобразное лицо, но я не опасен. Пусть Воля дарует тебе то, чего ты жаждешь, Пилигрим.

Он сделал знак уважения и отошел к другим Измененным.

Олмейн в ярости повернулась ко мне.

— Почему ты разговариваешь с такими погаными созданиями?

— Этот человек подошел ко мне. Он держался дружелюбно. Мы здесь должны держаться вместе, Олмейн.

— Человек! Человек! Ты называешь Измененного человеком?

— Они человеческие существа, Олмейн.

— Только чуть-чуть. Томис, вид этих чудовищ вызывает у меня отвращение. У меня мурашки ползут по коже, когда они рядом. Если бы я могла, я изгнала бы их из нашего мира.

— А где же та безмятежность и терпение, которые должен воспитывать в себе Летописец.

Она вспыхнула, услышав насмешливые нотки в моем голосе.

— Мы не обязаны любить Измененных, Томис. Это одно из проклятий, ниспосланных на нашу планету, пародия на человеческие существа. Я презираю их!

Она не была одинока в своем отношении к Измененным, и мне не хотелось спорить с ней сейчас. Экипаж с завоевателями приближался. Я надеялся, что, когда он проедет, мы сможем возобновить наше путешествие. Но экипаж замедлил ход и остановился. Несколько завоевателей вышли из него. Они неторопливо шли к нам, и их длинные руки болтались, как веревки.

— Кто здесь главный? — спросил один из них.

Никто не ответил: все мы путешествовали независимо друг от друга.

Через мгновение завоеватель нетерпеливо произнес:

— Нет главного? Ладно, тогда слушайте все. Дорогу нужно очистить.

Движется конвой. Возвращайтесь в Парлем и ждите до завтра.

— Но мне нужно быть в Эгапте к… — начал было Писец.

— Межконтинентальный мост сегодня закрыт, — отрезал завоеватель. — Возвращайтесь в Парлем.

Голос его был спокоен. Вообще завоеватели отличались уравновешенностью и уверенностью в себе.

Писец вздохнул, не сказав больше ни слова.

Страж отвернулся и плюнул. Человек, который бесстрашно носил на щеке знак своей гильдии Защитников, сжал кулаки и едва подавил в себе ярость.

Измененные шептались между собой, Берналт горько улыбнулся мне и пожал плечами.

Возвращаться в Парлем? Потерять день пути в такую жару? За что? За что?

Завоеватель сделал небрежный жест, указывавший на то, что пора расходиться.

Именно тогда Олмейн и проявила свою жестокость ко мне. Тихим голосом она предложила:

— Объясни им, Томис, что ты на жалованьи у Прокуратора Перриша, и нас двоих пропустят.

В ее темных глазах мелькнула насмешка. У меня опустились плечи, как будто я постарел на десять лет.

— Зачем ты это сказала? — спросил я.

— Жарко. Я устала. Это идиотство с их стороны — отсылать нас обратно в Парлем.

— Согласен, но я ничего не могу поделать. Зачем ты делаешь мне больно?