Красный ветер - Петр Лебеденко

Она, не успев вытереть слезы, засмеялась:

— Пока, Эмилио! Сантосу одному будет трудно. Я скоро вернусь, Эмилио, слышишь?

Вот так она и села снова в кабину — смеясь и плача, плача и смеясь…

Фигерас — как огромный табор. Улицы запружены машинами, повозками, толпами людей, по улицам гонят овец, нагруженных осликов, скачут лошади с ординарцами и связными, гудят клаксоны, орут испуганные вавилонским столпотворением дети, плачут старухи, стучат молотки (забивают досками окна и двери домов), кто-то сворачивает разбитые на площади палатки, кто-то такие же палатки разбивает — прибой даже штормового моря не так гудит и тревожит, как то, что происходит в Фигерасе.

Они с великим трудом нашли продовольственный склад, где обычно брали продукты для полка, но там не оказалось ни одного человека — все уже было вывезено или разграблено: двери сорваны с петель, оконные решетки выдраны, в маленьком дворике догорают костры с тлеющим хламом.

Росита сказала:

— Попробуем что-нибудь достать в магазинах.

Сантос погнал машину по запруженным улицам, наводя ужас на шарахающихся в стороны людей. Где-то зацепил повозку, она опрокинулась, но Сантос даже не оглянулся, хотя вслед ему неслись проклятия и ругань. У булочной он резко затормозил. Толпилась очередь — женщины, старики, старухи. Кричали, силой выволакивали тех, кто пытался прорваться без очереди, бородатый дед в изорванных штанах размахивал палкой, грозил:

— Убью, если кто…

— Последний шанс, — сказал Сантос.

Не заглушая мотора, он вылез из кабины, извлек из деревянной кобуры американский кольт. Росита стала рядом, с мешком в руках.

— Я буду говорить речь, — сказал Сантос Росите. — О нуждах республиканской армии и сознательности.

Однако прежде чем начать речь, он трижды выпалил из кольта в воздух. Очередь мгновенно притихла, попятилась в сторону от Сантоса, давая ему дорогу. Тогда он сказал:

— Мы с этой сеньорой, которую зовут Роситой, представители центрального правительства и его армии… Я понятно говорю? В этот тяжелый для Испании час правительство и его армия требуют от всех испанцев железной дисциплины… Я понятно говорю?.. Железной дисциплины и сознательности… А что происходит тут?.. Я спрашиваю, что происходит тут?.. Вы все должны быть сознательными людьми, я, кажется, понятно говорю…

Высокая худая женщина с цветастым одеялом на плечах вместо шали сказала:

— Ты можешь говорить короче, представитель? И спрячь свою пушку, пока мы не пересчитали тебе ребра.

Сантос не обиделся. Посмотрел на Роситу и шепнул ей:

— Говори ты. Росита сказала:

— Мы с аэродрома. Летчикам нужен хлеб. Они голодные.

Женщина с цветастым одеялом на плечах взяла из рук Роситы мешок и коротко бросила:

— Идем.

Никто не произнес ни слова. А когда они вышли из булочной с полным мешком и погрузили его на машину, бородатый дед вновь поднял свою палку и приказал:

— Теперь опять чтоб порядок…

Сантос снова погнал машину. («Я знаю в одном местечке два магазина, где можно купить консервы из бобов и мяса».) Он все время улыбался.

— Ну, как я произнес речь? Ты видела, как они развесили уши?

Остановив машину у небольшой лавки, где толкалось не больше двух десятков человек, все женщины, Сантос сказал:

— Ты оставайся здесь, очередь небольшая, а я поеду дальше. Квартала через четыре есть еще один магазинчик… Только никуда не уходи, — добавил он, — в такой кутерьме не сразу друг друга и найдешь…

Росита встала в очередь за молодой женщиной. Видно было, что когда-то она была очень красива — большие выразительные глаза, высокий чистый лоб, тонкие, даже утонченные, черты лица. Сейчас же кожа на лице одрябла, губы отливали синевой, нос заострился — все от голода, подумала Росита, все от нужды.

Женщина сказала:

— Еще три дня назад ничего не продавали, а сейчас бери, сколько хочешь. Наверно, потому, что все из города бегут. Говорят, будто скоро сюда нагрянут фашисты. И еще говорят, будто на город могут налететь ихние бомбардировщики… Вы можете себе представить, сеньора, какая каша тут будет…

— А вы остаетесь? — спросила Росита.

— А куда бежать? У меня на руках двое вот таких соплячишек и больная мать. Куда мне с ними… — И вдруг умолкла и смешно, словно птица, склонила голову набок, чутко к чему-то прислушиваясь. Глаза у нее стали встревоженными и испуганными.

— Вы слышите, сеньора? — дрогнувшим голосом спросила она у Роситы.

— Да. Это фашистские самолеты, я знаю, — так же встревоженно ответила Росита.

Женщины сбились в тесный круг, стояли с побледневшими лицами, не зная, на что решиться, — бежать куда глаза глядят или выждать: может быть, летят не сюда, может быть, беда минует. Да и где от них скроешься, как узнаешь, куда упадет и разорвется бомба…

А бомбардировщики все приближались, рев моторов нарастал, и теперь казалось, будто гремит все небо от края до края, — тысячи колесниц с железными ободьями громыхают по невидимой каменной мостовой, рвутся барабанные перепонки, кровью наливаются глаза. Женщины становятся на колени, молятся: «Пресвятая богородица, сохрани и помилуй нас, защити от кары небесной…»

В узких улочках — страшная паника. Срываются с места лошади, тащат опрокинутые повозки, ревут насмерть перепуганные мулы, истошно кричат дети. Трое солдат и один офицер в форме республиканской армии пытаются навести хоть какой-то порядок, но обезумевшая толпа раскидала их в стороны, подхватила, понесла, как волны несут крутящиеся в водоворотах щепки.

Первые бомбы упали на окраине. Много бомб — земля раскололась, и, будто из недр ее, вырвались султаны огня и дыма, смрадом поплыли над городом, и город вздрогнул от мощной взрывной волны, задохнулся от удушья… А вторая группа «юнкерсов» уже заходила к центру, пикировала на главные улицы и площади. Тройка бомбардировщиков пронеслась почти над самыми крышами домов, открыв ураганный пулеметный огонь.

Женщины, среди которых находилась Росита, бросились в дверь лавки — укрыться под ветхой крышей ветхого здания. Росита закричала:

— Нельзя туда, крыша обрушится, и мы погибнем!

Кто мог ее услышать, если разум людей уже замутился животным страхом, если перед глазами уже стояла смерть! Роситу сжали со всех сторон, вдавили в лавку, захлопнули дверь. И даже закрыли на засов, точно забаррикадировались, точно отгораживались от внешнего мира, который валился в пропасть…

Город горел. Сотни людей гибли, корчась в муках под рушившимися зданиями, задыхаясь в чаду, молили небо о пощаде.

Но небо не внимало мольбам…

…При первом же бомбовом ударе Сантос, который в это время уже бросил мешок с банками бобовых консервов в кузов грузовичка и завел мотор, развернул машину исходу рванул ее в узкий проулок, надеясь кратчайшим путем вернуться к Росите. Однако сделать это ему не удалось: поперек проулочка лежала опрокинутая машина, из-под капота хлестал огонь. Сантос повернул назад, стороной объехал вереницу осликов, погоняемых монашками с накинутыми на голову черными капюшонами, ни дать ни взять — похоронная процессия, и уже въехал было на улицу, где осталась Росита, как вдруг впереди, метрах в ста пятидесяти, разорвалась фугасная бомба. Сантос почувствовал, как взрывная волна ударила в борт машины, и грузовичок словно подпрыгнул, а потом накренился и несколько секунд продолжал ехать на переднем и заднем левых колесах. С трудом справившись с управлением, Сантос миновал глубокую, еще дымящуюся воронку и, взглянув вдоль улицы, резко затормозил.

Вначале ему показалось, что он заблудился. Вон там, впереди, должен стоять польский костельчик, за ним — небольшой зеленый скверик, а напротив скверика — двухэтажный дом из розового туфа с увитыми плющом балконами. Еще дальше, в двух десятках шагов от этого двухэтажного дома, — лавка, где Росита встала в очередь.

Ничего этого сейчас не было, кроме скверика с поваленными деревьями. «Наверное, — подумал Сантос, — это совсем другой скверик. А груда развалин…»

Он выключил мотор и побежал вдоль улицы. Воронка на воронке, земля разворочена, по земле плывут дым и гарь. Но вот кучи исковерканного розового туфа, горят деревянные балки, кругом битое стекло, на землю до сих пор оседают клочья опаленной бумаги… А еще дальше…

Сантос остановился и закрыл глаза. Его цепкий взгляд охватил всю мертвую улицу, но четко зафиксировал лишь место, где стояла лавка. Сантос видел, что ничего там не осталось, одна лишь огромная воронка с бурой землей по краям, но верить в это не хотелось. Нет, он, конечно, что-то напутал… Мало ли сквериков и домов из розового туфа, которые могли быть уничтожены бомбежкой?

Над его головой пролетела тройка «мессершмиттов», пролетела низко. Он поднял голову и долго смотрел им вслед, смотрел с полным безразличием, думая лишь о Росите. Потом медленно, опустив голову, поплелся дальше. Чего уж там обманывать самого себя — другой такой улицы в Фигерасе нет, он, Сантос, знает этот городок как свои пять пальцев… Одна надежда: Росита могла куда-нибудь укрыться и сейчас разыскивает его так же, как он разыскивает ее.