Джамп (Сборник) - Сергей Лукьяненко

Интересно, живой ребенок, или фантомный? У них тут с размножением негусто… бессмертным дети без нужды.

— Петя, дай-ка мне Зерно, — сказал дед.

Я вздрогнул.

— Пит…

— Это… мое…

Слова вырвались сами. Дед переглянулся с Машей. Данилов кивнул, словно и не ожидал ничего иного.

— Ты не дашь Зерна… на время… своему деду? Своему наставнику? Пит?

Рука задрожала, будто что-то взорвалось во мне, схлестнулось, сошлись две неукоснительные нормы, и одна должна была капитулировать…

— Н-н-на…

Я стал заикаться, когда протянул деду раскрытую ладонь. Крепкие пальцы взяли Зерно, покрутили…

— Я вот ничего не чувствую, Петя, — добродушно сказал дед. — Абсолютно. Нет, конечно, есть любопытство, есть некоторое восхищение… ай да сукины дети, чего соорудили… Но не более того!

Я не ответил. Я пожирал Зерно глазами. Оно было мое, оно даровано мне, и выпускать его из рук… Как там, в старой сказке про волшебное кольцо? «Моя прелесть»…

— Почему Тень отдалась тебе? — риторически вопросил дед. — Отдалась и покорила? Почему я… Пит, я ведь Землю люблю не меньше твоего… почему я ничего не чувствую?

— Не знаю…

Меня начала бить дрожь. Дед мог сделать с Зерном что-то неправильное! Немыслимое. Раздавить, погасить, сломать… пусть оно крепче стали и горячее звезд… но он не понимает, как оно важно!

Где-то, в дальнем уголке сознания, я понимал: со мной творится что-то странное. Но не было сил вдуматься.

— Пит… возьми. Не хочу, чтобы ты так меня смотрел.

Наваждение схлынуло, едва Зерно упало в мои руки. Переведя дыхание, я почувствовал, как краска стыда заливает лицо.

— В чем дело? Ты можешь объяснить, Пит? Почему?

— Да… наверное, — сказал я, неожиданно для самого себя.

Слова не рождались, они всплывали из памяти, где так надежно были похоронены:

— Но тень твоя теньна этой стенечто ни денькараулит каждый мой мигИ тень моя теньна стене пустойнемоприглядывает за тобой

Дед кивнул. Морщась, как от удара. Прошептал:

— Ах, какой это был регрессор, Петя. Лучший регрессор Геометров. Дурачки… как же они такого не оценили…

В глазах его жила боль. И она била меня наотмашь — потому что нет большей боли, чем боль Наставника… Мне очень хотелось, чтобы он понял. Чтобы понял, и похвалил, и перестал сокрушаться… Я сказал:

— две наши тени бегут как псыдруг за другом бегут как псырядом с тобой рядом со мнойспущенные с однойцепидве наши тени два верных псаненавидящие тебя и менявсе терпеливее день ото днявсе голоднее день ото дня

— Вот как ты проходил Вратами, Пит, — лицо деда дрогнуло в муке. — Вот ведь как… когда за плечами такой долг… такая сила… Что с тобой?

«Куалькуа!»

Кожу вновь драло проволочной щеткой, наждачкой, рашпилем, беспощадно поглаживало изнутри.

«Ты отдал приказ!» — обиженно отозвался симбионт. «Переход к внешности Ника Римера».

Разве? Неужели? А почему бы и нет?

— Мы ведь будем возвращаться на корабле Геометров, — пояснил я. — Почему бы не войти в роль заранее?

Дед на миг прикрыл глаза:

— Да… конечно. Ты прав… Петр.

— Давайте поторопимся! — попросил я. Ну почему у них такие грустные лица? Почему обижаются мои лучшие-друзья, верные настолько, что готовы были силой исправлять ошибки — как Маша и Данилов… — Надо быстрее добраться до корабля!

Весь путь я продремал. Вполглаза, наблюдая за лучшими-друзьями, сидящими впереди. Интерьер корабля Лиги меня абсолютно не волновал, как и его системы управления, настроенные на Машу, как и принципы его движения. Все постижимо в этом мире. Все повторяется. Наружность не имеет никакой важности. Корабль должен везти — а как он это делает, дело десятое. Человек должен бороться за общее счастье — что бы с ним ни случилось.

Корабль знает свое дело.

А я — свое.

Мои лучшие-друзьяразговаривали вполголоса. Неужели они думают, что я их не слышу?

— Ошибка — рассматривать человека только как тело, — говорил дед. Он умный. Он понимает… — Еще большая ошибка — рассматривать человека как память, как сумму знаний, как набор байтов информации. Если мы сделаем шаг и скажем, что личность определяется языком — то будем во многом правы.

— «Вавилон семь»… — сказала Маша.

— Конечно. Но это слишком расплывчато. Язык — это общество, а не личность. Все же есть еще один штрих… последний. Творчество. Что-то, созданное личностью, рожденное лишь ее разумом. Вот это уже будет близко к душе… опасно близко. Бедный мальчик Ник Ример… регрессор и поэт. Даже погибнуть как следует ему не удалось.

— Я могу подойти к Петру и поговорить… — сказал Карел.

Открыв глаза, я уставился на рептилоида. Пасть распахнулась в торопливой улыбке.

— Только это ничего не даст, — закончил Карел.

Я снова погрузился в дремоту. Только молил — про себя — корабль.

Быстрее. Быстрее. Мне надо донести Зерно. Моя планета в беде. Мой долг — спасти ее.

Сохранить для вселенной, для Дружбы.

«Петр. Конклав мобилизует силы. Большая часть Торпп покинула фотосферу своих звезд. Алари сгруппированы в две эскадры… основную и вспомогательную. Хикси и Даэнло расконсервируют свои флоты».

«Спасибо. Мы успеем».

Мне не надо объяснять, какая эскадра направится жечь мою родину, а какая… какая…

— Петр!

Они все стояли рядом. Свет в овальной рубке корабля потускнел. В экранах полыхали звезды.

Господи, они совсем рядом! А если бы решили отнять Зерно?

— Петр, — повторил дед. — Мы прилетели. Мы рядом с кораблем Геометров.

Я неловко встал из кресла.

— Мы можем продолжить путь и на этом корабле, — сказала Маша. — Лига предоставляет свои корабли тем, кто несет Зерна Врат.

— Нет, — я покачал головой. — Так мы прилетели?

— Ты спал, — тихо сказал дед. — Знаешь, у тебя было совсем детское лицо. Я не хотел будить…

Счетчик из-под ног деда сверлил меня взглядом.

— И Карелу не позволил, — добавил дед. Отступил, освобождая мне проход. Я медленно двинулся к шлюзу.

— Петр!

Я не обернулся. Люк. Второй. Чужой корабль… я все-таки немного боюсь его. Выйти… быстрее…

Наружный люк распахнулся — и я увидел небо.

Черное, черное небо. Звезды могут выбиваться из сил, заполняя небосвод. Двоиться, троиться, сливаться в группы. Все равно — черноты больше. Куда больше.