Королев: факты и мифы - Ярослав Голованов

Ах, как бы славно было вот так-то прибежать к Валентину Глушко среди ночи и разом обо всем договориться! Я понимаю, что в кино нельзя показать десятки совещаний, которые проводил и ночью, а чаще все-таки днем Главный конструктор, прежде чем схема, так живо нарисованная артистом Кириллом Лавровым, была принята и утверждена. А совещаний было действительно десятки. И, кстати, художественный кинематограф мог бы одно такое совещание показать, там есть что играть хорошим актерам...

Как все проходило? Как единоначалие Королева сочеталось с коллегиальностью? Как, в каких формах его знания и опыт соединялись со знанием и опытом других? Единого стереотипа не было, классического «совещания по-королевски» не существовало. Множество вариантов объединяло только одно: желание узнать чужое мнение. Королев мог, допустим, сам вообще не выступать, а просто, подводя итоги, сказать:

– Ну вот, товарищи, вы, собственно, сами уже решили вопрос. Действительно все так. Я ваше решение одобряю. Спасибо.

Иногда быстро образовывалась лидирующая по количеству и авторитету группа единомышленников, которая с большим перевесом громила своих оппонентов, но оппоненты не сдавались. В этих ситуациях Королев мог сказать:

– Вам все ясно, а мне надо подумать...

Отпускал всех и действительно думал и день, и два, и три, а потом предлагал свое решение, объясняя, как он к нему пришел.

Но более всего любил Сергей Павлович «бои мнений» примерно равных противников, выбирая себе роль рефери на ринге. Новичкам, впервые присутствующим на совещании у Главного конструктора, могло показаться, что Королев не любит, когда с ним спорят. Вообще говоря, этого никто не любит. Но недовольство Сергея Павловича могло быть вызвано не только несогласием с ним. Он мог оборвать и «поставить на место» как раз чаще всего не тогда, когда с ним не соглашались, а тогда, когда человек начинал говорить не по делу, переключался на вопрос, который его занимал и стремился использовать само совещание в своих местнических интересах. Раздражался Королев и тогда, когда обсуждаемый вопрос начинали дробить, мельчить, засыпая главное множеством деталей, когда масштаб обсуждения переставал соответствовать уровню собрания, высоте кабинета, в котором оно происходило. Он не любил словесных предисловий, отступлений (как деловых, так и лирических), говорить надо было только «по делу» и «по-крупному».

Если Королев и не любил, когда с ним спорили, то еще больше он не любил, когда сразу ему начинали поддакивать, быстро с ним соглашались. Он требовал сопротивления. Глеб Юрьевич Максимов, один из самых талантливых молодых сотрудников Королева, лауреат Ленинской премии, рассказывал однажды о такой, на первый взгляд, удивительно «некоролевской» черте поведения Сергея Павловича не совещаниях, а если поразмыслить, как раз очень «королевской».

– Иногда создавалось впечатление, что Королев боится принять случайные и недостаточно обдуманные решения, боится оказаться под влиянием какого-либо одного мнения – своего или чужого, – вспоминал Максимов. – Это сочетание осторожности при разработке программы с несокрушимой волей к реализации уже выбранного пути может быть одно из самых ценных свойств Сергея Павловича, как Главного конструктора...

Все перечисленные варианты совещаний были сравнительно просто, арифметически вычисляемы. Однако существовали варианты куда более сложные, требующие знаний высшей математики дискуссий. И здесь Королев был величайшим специалистом. Случаев можно привести множество, но дело не в частных решениях, а в самом принципе хода мысли. Поэтому куда интереснее показать это на примере абстрактном.

Допустим, решается вопрос: что делать – «квадратное» или «круглое»? Допустим, все присутствующие довольно быстро склоняются к тому, что делать надо «квадратное», поскольку оно надежнее, технологичнее, современнее и т.д. и т.п. – доводы серьезные, научно обоснованные и убедительные. Выслушав всех, Королев подводит итог:

– Вы, товарищи, совершенно правильно все решили и оценили. С вашими доводами нельзя не согласиться. Действительно, делать надо «квадратное». Но мы с вами будем делать «круглое».

Все – в полном недоумении, а некоторые даже обижены, усматривая в таком решении каприз Главного. Королев тем временем продолжает:

– Правильно ли считать «квадратное» более надежным только потому, что «круглое» уже три раза ломалось? Да, ломалось! И теперь мы все эти случаи изучили и причины устранили. У нас есть веские гарантии, что «круглое» больше ломаться не будет. Есть ли у нас такие же гарантии по «квадратному»? Нет! И, если сломается «квадратное», надо будет всю испытательную работу начинать с нуля, выяснять, почему оно сломалось и опять-таки нет никакой гарантии, что мы это сможем быстро выяснить, потому что хороших индикаторов для замера отклонений «квадратного» от нормы у нас нет.

Вы совершенно правы, когда утверждаете, что «квадратное» технологичнее. Это бесспорно, и Иван Иванович, и Петр Петрович могли бы не тратить столько времени, чтобы нас в этом убедить. Но я навел вчера справки и выяснил, что как раз те станки, которые делают «квадратное», сейчас перегружены, а те, которые делают «круглое», стоят. Правильно я говорю, Семен Семенович? Для «круглого» нам оснастку обещает сделать Иванов, я с ним договорился, а за оснастку для «квадратного» нам надо будет валяться в ногах у Петрова, а вы знаете, что, хотя у нас с ним хорошие отношения, он не ладит с министром и поэтому делать не станет, а дожать его будет трудно, поскольку, как вы знаете, он загружен спецзаказом для Сидорова.

Ну, ладно. Допустим, мы сделаем «квадратное». Оно действительно современнее. Сделаем, а что дальше? Где мы будем его испытывать? «Круглые» испытательные стенды для него не годятся. Значит, надо обращаться в правительство за дополнительными ассигнованиями. Если бы мы сделали это три месяца назад, нам, скорее всего, дали бы деньги, но сейчас, когда принято постановление по работам Сидорова, денег просто нет... А потом, кто мне сможет объяснить, почему фирма «Дженерал Дайнэмикс», где тоже не дураки работают и все преимущества «квадратного» не хуже нас с вами видят, тем не менее, делает все-таки «круглое», а?..

Это грубая схема. В действительности Королев во время подобных совещаний говорил гораздо убедительнее, приводя точные цифры, ссылаясь на известные факты, оперируя труднопредсказуемыми аргументами, начиная от угрозы снежных заносов на железных дорогах, когда придет время везти «квадратное», и кончая личными симпатиями заместителя Председателя Совета Министров СССР к «круглому», поскольку в те далекие времена, когда в одном из наших НИИ додумались до «полукруглого», там работала его жена... Впрочем, зная и такие детали, широкую аудиторию он в них не посвящал, но сам учитывал непременно.

Цель всех объяснений Сергея Павловича заключалась вовсе не в том, чтобы задавить своими доводами инакомыслящих. И даже не в том, чтобы добиться официального принятия решения. Это было совсем не трудно, если учесть границы его власти. Цель была в том, чтобы люди сами пересмотрели свои доводы, чтобы с ним согласились не по принуждению, а искренне, и его, Королева, мнение сделалось бы их мнением, подкрепленным полным и ясным сознанием того, что они поступают правильно и что принятое решение – единственно возможное. И тогда завтра, когда принятое решение начинало реализовываться, люди работали не потому, что Главный «велел», они делали не то, что их заставляли делать, а то, что они хотели. Именно здесь корни невероятных темпов всех разработок Королева.

«Семерка» рождалась быстро, но трудно. Трудно, потому что эта была первая в мире двухступенчатая ракета такой невероятной дальности, а все первое в мире рождается нелегко. Но дело не только в технике. Дело и в психологии.

Сегодня, когда задрав голову у павильона «Космос», мы смотрим на огромную ракету, кажется: ну что тут особенно голову было ломать, все логично, наверное, и я бы мог до этого додуматься, а компанией, – тем более... И трудно даже представить себе тот чисто психологический барьер, который должен был преодолеть Королев, выбирая схему «семерки». Ведь Циолковский компоновал свою «эскадру», как он называл составные ракеты, из ракет одинаковых. И Тихонравов все «прибрасывал» тоже в расчете на одинаковые части некоего общего целого. И в техническом задании, которое Келдыш получил от ОКБ Королева, речь шла о так называемом «структурно-однородном пакете», т.е. опять-таки компоновка из одинаковых частей. Но условие: все двигатели и первой и второй ступени запускаются на Земле – означало, что вторая ступень должна быть по габаритам своим больше первой, и пакет становился уже «структурно-неоднородным». И надо было не испугаться и сказать:

– Да! Это так. Ну и что?

Труднее всего было сказать вот это последнее: «Ну и что?» То есть как «ну и что»? Ведь никто никогда так еще не делал! И тут надо было совершить еще один подвиг воли и свободомыслия и продолжить: «Ну и что из того, что не делал, а мы сделаем!» Надо было перешагнуть через запрет, отодвинуть в сторону старую табличку «хода нет!», которой все непонятно почему продолжают верить. Есть «ход»! В этом надо было убедить даже прогрессивных «мальчиков Келдыша», людей в науке дерзких, которые структурно-неоднородную схему просчитали, но в сводный отчет не поместили, полагая, что раз им это не поручали сделать, то это так, «игра ума», которая практическое применение в обозримом будущем вряд ли найдет.