Людовик XIV - Франсуа Блюш

«Памятная записка, посланная всем интендантам от имени герцога де Бовилье, чтоб они отвечали постатейно на все его запросы, и предназначенная служить пособием при обучении герцога Бургундского», должна была сподвигнуть интендантов дать полную картину каждой провинции: географическое положение; орография, навигационные пути; климат; продукция; леса; скотоводство; шахты; фруктовые деревья; «торговля провизией»; «болота, которые надо осушить», портреты жителей; число населения в городах, деревнях и приходах; религиозные, правовые и культурные институты; духовное сословие; подробно о дворянстве; «должностные лица городов и их репутация; таланты, влияние, которым они обладают; их имущество»; сельское хозяйство; мануфактуры и «число рабочих»; порты, дела торговли, «количество матросов и торговцев, которые к этому причастны»; рыбная ловля у берегов и в открытом море; «какими путями и каким образом деньги поступают в провинцию, какими путями и как они уходят из провинции». (Справиться по старым регистрам, чтобы увидеть, было ли население прежде более многочисленным, чем теперь; проанализировать причину уменьшения населения; если были гугеноты, сколько из них эмигрировало.) О таможне, дорожных и мостовых пошлинах, налоге на соль в каждой местности, перегонах, обычных военных квартирах, зимних квартирах». И все в таком порядке — самом что ни на есть картезианском — и в таком стиле.

Такой тип статистической анкеты (в письменном виде) не был новым. В 1630 году д'Эффиа, суперинтендант финансов, уже ею пользовался; в 1664 году Жан-Батист Кольбер посылал во все уголки королевства свою знаменитую «Инструкцию» докладчикам королевского совета[106]. Новшество в том, что интендантам были поставлены демографические вопросы. И в том, что интенданты проявили большое рвение, тогда как они совершенно не зависели официально от герцога де Бовилье, тогда как памятная записка не была подписана королем: несмотря на то, что интенданты провинций перегружены работой и им мало помогают, они ответили на все вопросы. Не хватало только статистических данных из Руссильона, так как перпиньянский интендант умер на своем посту, не успев закончить докладную записку. Впрочем, ответы герцогу де Бовилье, уже тщательно обработанные, были исправлены и дополнены по просьбе того же де Бовилье еще в 1698 году; в них снова иногда вносились поправки в период с 1698 по 1701 год по требованию де Поншартрена и де Шамийяр а. Записка из Эно составляет 53 страницы печатного текста;{46} из Бретани — 67 страниц убористого текста;{8} из Шампани — 229 страниц;{17} из Парижского интендантства — 397 страниц{13}. Буленвилье объединит всю эту документацию и напишет полезную, но несколько пессимистическую работу «Состояние Франции» (1727); и действительно, эти докладные записки интендантов, опережающие свое время, имеют дополнительную заслугу: они оставили для века Просвещения исчерпывающее описание королевства. Они позволили также Вобану подсчитать население Франции: он насчитал 19 094 000 душ, допустив ошибку и уменьшив население на 10%.

То, что сегодня наглядно видно в цифрах, и то, что король, духовенство, министры и интенданты могли угадать только в общих чертах, было замечательным реваншем жизни, который следовал за каждым коллективным «вымиранием» (к которому прибавлялась еще огромная детская смертность: только один француз из двух доживал до 25 лет, то есть до совершеннолетия). Мы знаем, как велика была смертность в 1693 и в 1694 годах. В 1695 году начал вырисовываться демографический подъем; увеличились число браков и рождаемость, как будто наши предки инстинктивно нашли способ защитить родную землю, предохранить ее от заброшенности и сохранить целостность своей драгоценной территории. В течение десяти лет (1690–1700) не было ни прироста, ни уменьшения населения; но, если взять период более длительный, виден медленный, но верный процесс прироста населения: так, между 1675 и 1705 годами в королевстве прибавился миллион жителей{177}.

Если таких показателей не могло быть в докладных записках интендантов за 1698 или 1699 год (они были непосредственными свидетелями событий, но не располагали адекватными статистическими приемами, которые позволили бы их зафиксировать), сами документы позволяют отметить прогресс, прогресс государства. Точность ответов, которые были присланы, если их сравнить с аналогичными ответами за 1664 год, показывает значительное улучшение государственных служб. В 1696 году мы подошли вплотную к той стадии — единственной в своем роде в мире конца XVII века, — которая называется стадией административной монархии: короля уже лучше информируют и лучше обслуживают. Современные административные должности, которые мы видели в зародышевой форме, после тридцати лет всяческих преобразований превратились в отлаженный, регулярно и исключительно эффективно работающий механизм. Таково основное завоевание времен правления Людовика XIV, определившее «модель французского пути развития», и «в этом сама Англия вынуждена будет нам подражать»{238}.

Победа новых авторов над древними

Французы понимают устройство своего государства. Они от этого испытывают большое чувство гордости; мы знаем, что установление тарифа подушного налога в большой мере способствовало модернизации страны. Но в девяностые годы Великого века, такие богатые и насыщенные событиями, вспыхнули дебаты, необычные до странности и разросшиеся до невероятных размеров, вызванные не упадком, а, наоборот, бьющей ключом жизненной силой, которой можно было позавидовать. Дебаты шли о старых и новых авторах и о споре Боссюэ и Фенелона. Может быть, мы недостаточно подчеркнули, что старые авторы лучше новых; второе обсуждение (о споре Боссюэ — Фенелон) — это частный случай первого. Особенность дебатов о старых и новых авторах состояла в том, что эти дебаты в течение тридцати лет стимулировали литературную активность; 27 января 1687 года (по поводу выздоровления короля) было начато чтение в академии поэмы Шарля Перро «Век Людовика XIV»; дебаты способствовали славе короля и его меценатству. Оба лагеря на деле польстили Его Величеству. Перро и его союзники (Фонтенель, Удар де Ламотт, аббат Террассон, аббат д'Обиньяк, аббат де Пон) поддерживали тезис, по которому век Людовика XIV не только приравнивался к веку Августа, но даже ставился выше его. До того как эта знаменитая тема станет путеводной нитью для написания Вольтером книги «Век Людовика XIV», она была отражена в четырех томах диалогов, носящих название «Параллели между древними и новыми авторами» (1688–1697), и во впечатляющем произведении «Свободное рассуждение по поводу древних и новых авторов» (1688) Фонтенеля. Но защитники древних авторов, у которых Буало был предводителем, а рыцарями были Лафонтен, Лабрюйер, Расин, Гюэ, мадам Дасье и которые восхваляли греков и римлян, делали это так талантливо, что подчеркивали свою значительность и таким образом способствовали прославлению Франции эпохи Людовика XIV, который удивлялся богатству ее замечательной литературной поросли. Это краткое изложение сути спора показывает, насколько хорошо известная ссора была просто склокой. Сторонники античных авторов надуваются, как лягушка Лафонтена, но от ложной скромности. Сторонники новых авторов должны бесконечно защищаться от обвинений в зависти (реальной или кажущейся). «Нас обвиняют, — пишет Шарль Перро, — в том, что мы говорим о древних авторах только из зависти. Вот уж действительно странная зависть. До сих пор считалось, что зависть неистовствует по отношению к живым и щадит мертвых»{11}. Парадоксально было то, что именно два страстных человека, в своей пылкости готовые умереть за свой идеал — Арно (в 1694 г.) и Фенелон (в 1714 г.) — принудили обе партии к перемирию. Первое из этих примирений было бойко воспето вспыльчивым Буало:

Вся поэтическая смутаВ Париже скоро прекратится:Перро, враг Пиндара,И Депрео, друг Гомера,Согласны помириться.

Второе примирение произошло незадолго до окончательного триумфа новых авторов. Но в тот момент, когда умер старый король, не было еще, по всей видимости, ни побежденных, ни победителей… кроме, может быть, Людовика XIV, возвеличение которого проходило на этих блестящих состязаниях.

Сторонники старых и новых авторов спорили, то примиряясь, то нанося друг другу коварные удары, стараясь отдалить выборы в академию того или иного из своих противников. Однако они еще соблюдали правила дуэли. В лагере сторонников новых авторов опирались порой на философию. Нельзя сказать, чтобы политика обострила борьбу между поэтами. Совсем по-иному обстояло дело с квиетизмом. 20 июля 1698 года Мадам ЕлизаветаШарлотта пишет герцогине Ганноверской: «Я вас уверяю, что эта ссора епископов меньше всего касается религии; все это сплошное честолюбие; никто почти не думает о религии, от религии остается одно название. Так что стихи, написанные по этому поводу, отражают суть вещей: единственное, что здесь разрушается, так это вера. Не знаю, видели ли вы уже эти стишки; во всяком случае, я вам их посылаю: