Зимой змеи спят - Владимир Ильин

— Пора, — сказал Май. — Пойдем, Гера.

— Пойдем, — эхом отозвался Ставров.

Они сошли с дороги и направились к «пузырю». Когда до него оставалось метров двадцать, Ставров вдруг остановился.

Май обернулся:

— Гера, нет времени. Дальний Туннель долго не держится…

— Папа, — сказал непослушными, не привыкшими к этому короткому слову губами Ставров, — знаешь что?.. Ты прости меня, ладно?

С этими словами он вынул из кармана ярко-красную, как сигнал опасности, ребристую сферу вакуумной гранаты и подкинул ее в своей сильной руке. Май побледнел.

— Ты что, Гера? — спросил он. — Ты же мне обещал!..

— Да, — подтвердил Ставров. — Обещал… Но если бы я не пообещал отправиться с тобой, то ты бы никогда не привел меня к Дальнему Туннелю…

— Но это же подло с твоей стороны! — возмутился Май. — Ты обманул меня!

— А разве, обманув меня там, в горах, ты сам не поступил подло? — усмехнулся Ставров.

— Неужели ты хочешь уничтожить Дальний Туннель только ради того, чтобы отомстить мне? — потрясенно спросил Май.

Быстрым движением Георгий выдернул из гранаты чеку и сжал ее в кулаке. Теперь ему достаточно было разжать пальцы, чтобы прогремел взрыв страшной силы.

— Нет, — сказал он наконец. — Я на тебя не в обиде… Просто это дело надо довести до логического конца… Неужели ты еще не понял, какой вред человечеству наносит возможность свободно перемещаться по мирам и эпохам? Сталкиваясь лицом к лицу как с прошлым, так и с будущим, люди постепенно начинают утрачивать представление о том, что делать можно, и чего делать нельзя, и, рано или поздно, перестают быть людьми, потому что неизбежно впадают в одну из крайностей: они приходят к выводу, что им либо можно делать всё, либо вообще нельзя делать ничего!..

— Какой же ты у меня глупый, Герка! — в отчаянии сказал Май. — Ну, допустим, ты прав, и люди действительно не всегда поступают правильно, но при чем здесь Трансгрессор? Разве глупость одних может быть основанием для того, чтобы весь мир не мог увидеть свое прошлое и будущее? Каким бы негодяем ни был покойный Резидент, в одном он тогда был все-таки прав: не стуит лишать человечество возможности знать, что будущее, по крайней мере, существует…

— Не такой уж это плюс, — упрямо пробурчал Георгий.

— Если ты останешься в этом мире, то он рано или поздно погибнет.

— А мне почему-то кажется, что, наоборот, мир погибнет, если я покину его…

— Может, применить к тебе силу? — задумчиво спросил Май. — Вырвать у тебя из рук эту чертову штуковину, закинуть ее подальше, а потом силой втащить тебя в Туннель?

— Не стоит пробовать, сказал ГС. — И потом, главное-то не в этом! Разве ты до сих пор не понял, отец? Я же ненавижу ваш мир, не-на-ви-жу!..

— Но ты же там никогда не был!..

— Да, не был… Но я видел тебя. И видел твоего друга Лумбера… Два человека достаточно, чтобы по ним судить о том мире, откуда они пришли. И я понял: ваш мир — страшен. Вы ставите человечество выше каждого отдельно взятого человека.

Общественное для вас святое, а личное — второстепенно. Если вы посчитаете, что ради общего блага надо убить или предать своих близких, вы сделаете это без всяких сомнений. И ради этого вы можете отправляться в иное время и иные миры, ради этого вы способны переносить любые моральные муки!.. Если, по-вашему, вы после этого остаетесь людьми, то я вас людьми не считаю!.. Вот взять тебя, Май… Ты пришел к моей матери, сделал меня и ушел по своим делам почти на двадцать пять лет, а потом вернулся, как ни в чем не бывало, и теперь считаешь, что я обязан любить тебя за то, что ты совершал подвиги и рисковал собой!.. Да я тебя не любить, а ненавидеть должен!..

— Должен — не значит еще, что ты ненавидишь меня, — ровным голосом сказал Май. — Я все-таки надеюсь, что ты хоть немного любишь меня… А если ты уничтожишь Дальний Туннель, то этим ты уничтожишь и меня. Потому что я не собираюсь оставаться в вашем мире. За многие годы Наблюдения я хорошо его изучил, и поверь, он мне тоже не очень-то нравится… Кстати, если уж сравнивать наши миры, то разве всё, что ты сказал о нашем мире, не бывает в вашем?

Они молча взглянули друг другу в глаза, а потом Май вдруг исчез и снова появился у самой сияющей сферы Трансгрессора, и порыв ветра с того места, где он только что находился, коснулся лица Георгия. Точно так же отец спас Ставрова тогда, в отеле «Айсберг», когда они стояли в лифтовом холле, а на табло таймера взрывного устройства бежали последние секунды перед взрывом, и Май по совету Оракула успел не только швырнуть бомбу в кабину лифта и отправить ее вверх, но и утащить Георгия в наиболее безопасное место, откуда потом они под прикрытием дымовой завесы после взрыва сумели уйти незамеченными…

Перед тем, как войти в Туннель, Май оглянулся, и Ставров поднял руку, чтобы помахать ему на прощание, но вовремя спохватился, что в кулаке у него зажата граната и что надо срочно решать, бросать ее или нет. И время, отпущенное на принятие этого решения, показалось Георгию долгим-долгим. Как будто это была целая жизнь…

Эпилог

Видавший виды «пентиум» по-стариковски пыхтел изношенным вентилятором, и клавиши его сразу же злорадно залипали, когда в текст вкрадывалась опечатка, которую требовалось исправить «по горячим следам»…

Но другого компьютера в интернате не было, а за годы работы в Ассоциации Мадин совершенно отучился писать от руки.

Он и сам не ведал, с какой целью хочет записать всю эту историю — не для того же, чтобы кто-то спустя много-много лет после того, как героев этой истории не будет в живых, узнал, какого великого шанса лишилось человечество!.. И, наверное, не для того, чтобы поделиться воспоминаниями о своей необычной жизни.

Скорее всего, он делал это из неосознанного стремления объяснить тем, кто навсегда остался в чужом для себя времени, по чьей вине так случилось, хотя вряд ли это помогло бы что-то изменить… В принципе, было нереально надеяться на то, что файл, который Мадин собирался спрятать в укромном уголке Сети, сохранится в течение сорока с лишним лет. А если даже и сохранится, то вряд ли кому-то удастся дешифровать его, а если даже и удастся — то вряд ли этот «кто-то» поверит тому, что в нем сообщается…

Тем не менее, каждый день, отправив детей на занятия, Мадин садился и стучал двумя пальцами по клавиатуре до потемнения в глазах. Теперь, помимо обязанностей директора Интерната, он считал это своим самым главным долгом…

Сегодня он как раз добрался до того злополучного дня, когда «дырка» Трансгрессора не открылась в соответствии с графиком. И, набирая неспешно слово за словом, Мадин мысленно вновь вернулся на шесть лет назад и вспомнил, как неподвижно застыли в оцепенении за своими пультами операторы приемной команды, как надеялись все, что произошел какой-то случайный сбой и что вот-вот туннель все-таки откроется… Но он так и не открылся. Ни в тот день, ни неделю, ни месяц спустя… Он и его помощники еще пытались что-то сделать, потому что тогда казалось, что лучше делать что-нибудь, чем впадать в бессмысленное, отупляющее отчаяние. И они вводили круглосуточные посменные дежурства, заставляли научную группу корпеть над замысловатыми расчетами, чтобы определить возможный сдвиг координат Трансгрессора, всевозможными полями, сверхбыстрыми частицами и даже лазером пытались пробить туннель — на тот случай, если он чем-то закупорился…