Весна сменяет зиму - Дмитрий Шелест
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чак вскипел от ярости и безысходности, в этот момент он понял, что никому и ничего он объяснить не сможет, ни офицеру, ни окружающим не интересна его судьба. И теперь стало действительно страшно, не за себя, а за Китти.
– Я ничего не рассказывал никому! Я никого не предавал и никуда бежать не собирался!
– Интересно, что сейчас твоя подруга говорит? Мне вот кажется, что она не такая упёртая, как ты и быстро поведает о своём и твоём предательстве. Ты, сучёнок, не надейся на перемены, они лишь на словах, а на деле война ещё идёт и никто мириться не собирается. Особенно подразделения, что сохраняют верность партии.
Слова офицера были непонятны Чаку, он действительно уже давно не знал, что твориться в мире.
– Товарищ партофицер! – окликнул тучного один из присутствующих солдат. – Вы от него ничего таким способом не добьётесь. Видите же упёртый баран. Нужно как с тем, косматым ротным.
– И то верно. Давай сюда когтедралку, вырвем ему парочку ногтей и переспросим, – спокойно сказал носатый партофицер.
– Товарищ партофицер, когтедралка пропала после того ротного, наверное с ним закопали, – пробурчал солдат, шаря по столу.
– Вечно у вас один член и тот вялый, ладно несите сюда аккумулятор с проводами. Пустим по его телу немного току. Обычно после него все становятся сговорчивее, и надеюсь, вы дурни, аппарат ни с кем не закопали?
Солдаты быстро закопошились, достали из коробки какой-то непонятный аппарат с торчащими проводами измотанными изолентой. Начали его вертеть, регулировать и настраивать. Чак знал, как выглядит аппарат для пытки током. Он их неоднократно использовал против врагов нации, служа в "Горохране", теперь злая судьба поставило его на место пытаемого и становилось ясно, что всем плевать на правду, как и ему когда-то. Ведь те, кто пытает, никогда не хотят знать правды, они хотят лишь услышать то, что хотят.
Наконец бойцы распутали все провода, сорвали с Чака одежду и подцепили к телу контакты. Офицер сморщил свой огромный нос, и потребовал от пытаемого правды, а не лжи.
Было действительно больно. Мышцы непроизвольно сжались, стало тяжело дышать, а в глазах поплыли мутные пятна. Как только ток пробежался по телу и рычаги отключили, он словно рыба начал жадно хватать воздух, но не успел отдышаться, как вновь тело сковала сильная боль.
– Ну так как там с признанием, товарищ капитан, – презрительно прошипел носатый и склонился над Чаком.
– Да пошли вы! Уроды! – крикнул Чак едва переведя дыхание и тут же получил новый удар тока и как только он закончился, заговорил вновь. – Хорошо, хорошо, я всё скажу. Всю правду.
– Вот и славно, ты сократишь наше время.
– Мы с майором Линой прорываемся из вражеского тыла. Мы попали в него, когда медивы сбросили на Тир атомную бомбу. Мы были в медивском плену, но ничего не сообщали о сведеньях известных нам! Мне поставлена задача доставить майора Лину к генералу Рувулю! В Генгаг. Вы должны связаться с генералом, должны всё ему рассказать, пока не поздно.
– Ты мне сказки тут не рассказывай, дезертир. Говоришь ты конечно складно, но уж больно слащаво как-то. Я тебе не какой-то там дурак, я котивский партофицер, патриот своей страны и не поверю тому, кто пил чай с медивским генералом на слово! Генерал Рувуль приказал разбираться с такими как ты, без жалости и сострадания. Пускайте ток, пусть корчиться.
– Да пошли вы со своей партией! Пошли вы со своей страной мерзкие вы ублюдки! – кричал, корчась от боли, Чак. – Пошли вы все! Конченые придурки!
Но на его крики никто не обращал внимания. Всем хотелось лишь поскорее разобраться с ним, выбить нужные показания о предательстве, записать их и убрать в папочку. А пленного расстрелять вместе с остальными.
Чак не знал, что фронт, по обе стороны, находился в процессе разложения. На высших уровнях лидеры и элиты пытались найти общий язык хоть по одному вопросу, лишь бы прекратить огонь. Получалось тяжело. Многие не желали убирать мечи в ножны и прощать кровных врагов, некоторые генералы отказывались подчиняться центральной власти и вели свою, порой выгодную только им, политику. Не знал Чак и о том, что бывший первый министр, легендарный Селим Хегер, выступил против Мурзана Маута и попытался сместить своего друга, после того, как тот попытался отдалить его от себя. Вышло это у Хегера не удачно, его переворот поддержали единицы, но он успел с перешедшими на его сторону войсками генерала Тармы покинуть столицу и уйти в восточные леса, где с верными ему солдатами укрепился в горном массиве.
Этот переворот внёс неразбериху на фронт, многие генералы ошиблись с выбором сторон и теперь вынуждены были либо пустить себе в голову пулю, либо загладить свою вину. Во второй список угодил и генерал Рувуль. Теперь его жизнь висела на волоске и ему приходилось максимально жёстко и эффективно удерживать стратегически важный район, от войск самопровозглашённого царя провинции Прерий, генерала Лиано, который не подчинялся императору и вёл свою войну, отказываясь от любой возможности переговоров. Желая хоть как-то сохранить свой пост, и в первую очередь жизнь, Рувуль бился с врагом всеми возможными способами, дабы убедить партию в своей пользе. Но его отчаянная борьба за свою шкуру, сделала бесполезными любые попытки Чака спасти себя и Китти. Теперь всех предателей и пленных безжалостно истребляли, ведь на разбирательство не было ни времени, ни сил. Ситуация в мире менялась катастрофически быстро и от того генералу было плевать на лишнюю тысячу убитых, он желал лишь сам не оказаться в этой лишней тысячи.
Плохи дела были и по другую сторону фронта, целостность армии Фавии была подорвана генералами фанатиками, которые отказывались подчиняться императору из-за его планов о перемирии. Всё трещало по швам, перемены нарастали в этом мире, как лавина и вот-вот готовы были смять всех тех, кто вовремя под них не подстроиться.
Всего этого Чак не знал, но начинал догадываться, что мир изменился. Чак знал и то, что ничего его теперь не спасёт, и скорей всего не спасёт и Китти.
Партофицер вновь нагнулся над Чаком и вежливо предложил.
– Давай так, ты подпишешь пустой лист, а мы его потом заполним. А за это мы не будим мучить тебя и убьём
