КГБ во Франции - Тьерри Вольтон

После ареста Баране сказал полицейским, сопровождавшим его в резиденцию УОТ, что он сообщал сведения комиссару Диду только с согласия ФКП. В суде он это отрицал, и ему удалось представить дело так, будто он работал исключительно на префектуру полиции. Его оправдали. Приговорили только Роже Лабрюсса и Андре Тюрпена к шести и четырем годам заключения соответственно.

Не вызывает сомнения, что в этом деле не разобрались до конца из боязни оказаться перед бездной пособничества между частью политического и административного аппарата и ФКП. До сегодняшнего дня остается по крайней мере три загадки, на которые не дали ответа ни следствие, ни суд.

Первая касается истинной роли Жана Монса. Мы видели, что он проявил крайнюю небрежность, держа на своем рабочем столе записи, сделанные на заседаниях комитета, что дало возможность Тюрпену их переписать. Сначала он уверял следователей, что постоянно хранил записи в своем сейфе с цифровым набором, который был известен только ему. Он был вынужден признать свою вину, когда сознался Тюрпен. С другой стороны, когда полицейские попросили его представить список служащих руководимого им секретариата национальной обороны, он опустил двух человек – Тюрпена и Лабрюсса. Почему? Данные им объяснения (забыл о них, верил в них) не удовлетворяли. Тем не менее суд не вменил это ему в вину. Жана Монса оправдали. Впоследствии он продолжил карьеру в администрации.

Вторая загадка касается человека, чья тень постоянно витала над всем этим делом: Эммануэля д'Астье де ла Вижери. Все следы ведут к нему. Он был главным редактором газеты "Либерасьон", финансировавшейся ФКП (до ее закрытия в 1964 году), депутатом, сочувствовавшим коммунистам, он прибегал время от времени к услугам Лабрюсса и Баране, которые оба работали наборщиками в его газете. На допросе Баране признал, что передавал д'Астье официальные документы ещё в начале 50-х годов. Лабрюсс со своей стороны был обязан ему карьерой в государственных органах, во всяком случае в ее начале. Все завязалось в 1943 году в Алжире, когда он был начальником отдела в комиссариате внутренних дел Французского комитета национального освобождения (ФКНО), созданного де Голлем. Его шефом был тогда д'Астье – комиссар внутренних дел ФКНО. Впоследствии – под псевдонимом Диорак-Лабрюсс вступил в руководимый им Прогрессивный союз. Опять же д'Астье мы обнаруживаем у истоков карьеры Жана Монса.

"Знаете, как после освобождения страны, перешагнув через несколько ступеней, меня назначили префектом первого класса? – откровенничал он начальнику УОТ во время первой встречи в самом начале дела. – Это любопытная история. Префектом департамента Сена был Флуре, а у комиссара внутренних дел д'Астье де ла Вижери (во временном правительстве де Голля с сентября 1944 года) не было к нему особого доверия. Поэтому д'Астье решил поставить рядом с Флуре ответственного секретаря, который наблюдал бы за делами. Вот так он назначил меня на эту должность и в этом чине". Во время суда по "делу об утечках" имя д'Астье упоминалось часто. Однако его не потревожили, поскольку он пользовался парламентской неприкосновенностью. Но в глазах Вибо он был человеком, державшим в своих руках все нити дела. Его политический путь и вправду вызывал подозрения. С крайне правых позиций до войны он во время Сопротивления перешел к взглядам, очень близким ФКП и СССР. После войны он по голосам коммунистов. Затем он полностью связал себя с Движением в защиту мира, организованным по инициативе Коминформа. В 1957 году в награду за честную службу ему присудили Ленинскую премию "За укрепление мира". Он часто ездил в СССР, где его всегда хорошо принимали высшие руководители. К тому же он женился на русской – дочери бывшего советского посла Леонида Красина. Какой бы ни была его подлинная роль в "деле об утечках", совершенно ясно, что д'Астье принадлежит к той категории французских политических деятелей, чья карьера находится на стыке между ФКП и СССР со всей вытекающей из этого положения двусмысленностью.

Наконец, так и не была раскрыта "загадка срыва наблюдения". В начале расследования было решено установить наблюдение за Андре Баране. Приказ был выполнен настолько хорошо, что однажды вечером агенты УОТ столкнулись с полицейскими из префектуры полиции. На следующий день в министерстве внутренних дел договорились, что наблюдение будет осуществляться префектурой. Вибо снял своих людей. Наблюдение за подозреваемым номер один ничего не дало. На суде же выяснилось, что полицейские почти сразу прекратили слежку. Из-за этой небрежности расследование заняло несколько лишних дней. Постоянное наблюдение за Баране позволило бы установить, что он встречался с Лабрюссом через неделю после заседания комитета 10 сентября 1954 года. Именно тогда он получил переписанные Тюрпеном материалы Монса. Так что существовали возможности доказать связь между двумя людьми еще в середине сентября. Не было бы нужды ждать до начала октября, когда признается Тюрпен, затем Лабрюсс, чтобы восстановить цепочку. Потом произошла сенсация. Во время допроса комиссара, которому поручили наблюдение за Баране, производившегося в суде, тот неожиданно вынул из портфеля рапорт о встрече Баране с Лабрюссом. Этого рапорта не было в делах префектуры полиции. Одно из двух: или комиссар составил его задним числом, чтобы покрыть свою оплошность, или рапорт выкрали, чтобы замедлить следствие. По всей видимости, правильным является второе предположение.

"Скрыли, я в этом убежден и говорю со всей ответственностью, сознательно скрыли следы встречи Баране и Лабрюсса", – заявил Франсуа Миттеран, выступавший на суде в качестве свидетеля. Поскольку в то время он был министром внутренних дел, его политические противники попытались приписать ему ответственность за это исчезновение.

"Комиссар бьш лишь видимым инструментом невидимой руки", – прокомментировал со своей стороны Роже Вибо. Над ним стояла высокопоставленная влиятельная личность, постаравшаяся блокировать расследование по "делу об утечках". Она не хотела, чтобы стало известно о встрече Лабрюсса и Баране.

Кто был этой влиятельной личностью? Это так и не выяснили.

Однако загадку можно, вероятно, объяснить, не выискивая какое-то одно лицо, а припомнив, что после освобождения страны ФКП удалось внедрить своих людей в префектуру полиции в большей степени, чем в какой-либо другой государственный орган. А ведь только партия была действительно заинтересована в затяжке следствия об утечках, в сокрытии связей своего "агента" Баране с Лабрюссом. Здесь мы приближаемся к подпольному аппарату ФКП, но, как всегда, различаем только видимую часть айсберга.

Кодовая кличка – Само

Эти сведения французская контрразведка получила с многочисленными подробностями в 1969 году из трех различных источников: в парижской префектуре полиции на очень высоком уровне работает осведомитель чехословацких секретных служб. Проще говоря, Прага внедрила агента в самый важный орган французской полиции. Немедленно началась охота, приведшая примерно два года спустя к аресту виновного. Но через четыре дня дело закрыли. Указание властей было категоричным: замять, быть может, самое серьезное за всю послевоенную историю Франции дело о внедрении. К страху перед скандалом примешивалось разного рода давление с целью навязать молчание, и это вплоть до настоящего времени. Здесь мы впервые его нарушаем.

У истоков дела стояли три офицера чехословацкой разведки, перешедшие на Запад в одной из союзных Франции стран. Именно они в ходе продолжительного раздельного допроса раскрыли существование агента в высшей иерархии парижской префектуры полиции. Поставленное в известность УОТ направило к ним двух инспекторов. Те внимательно выслушали трех перебежчиков. Точность переданных сведений не оставляла никаких сомнений в подлинности их свидетельств.

Агент, личности которого они не знали, был известен в чехословацкой разведке под кодовой кличкой Само. Его завербовал в 1959 году секретарь посольства Чехословакии в Париже Антонин Тик. Впоследствии с ним поддерживали связь третий секретарь посольства Зденек Мике, затем Кадлек. Официально состоя во Французской соцпартии, Само на деле был членом ФКП "за штатом", в обязанности которого входило внедрение социалистов для работы на партию. Он завербовался в чехословацкую разведку по идеологическим мотивам и по рекомендации Французской коммунистической партии. В то же время он не пренебрегал деньгами. Ему платили до пяти тысяч франков за пакет информации. При этом Само сполна отрабатывал потраченные на него суммы. "Поступившие от него документы полностью заполнили два сейфа в Праге, – отмечали перебежчики. – Он передает их целыми пачками, до двухсот страниц каждый раз. По всей видимости, информацию он черпает из различных служб. Он дал записки о чешской общине во Франции, о службе общей безопасности, о контрразведке и о СРК. По-видимому, он занимает должность, сравнимую с членом руководства полицейского управления Праги". К этому три офицера добавили, что Само женат, что его жена иногда использовалась как связник и что у него двое детей.