Бэзил Хоу. Наши перспективы (сборник) - Гилберт Честертон

– А где же ваши сестры? – первым делом спросил он. Валентин вовсе не горел желанием встретиться с Маргарет и Гертрудой, просто, как и все прочие, он привык воспринимать сестер Грэй как единое целое.

– Кажется, они где-то здесь, – проговорила Кэтрин, указав веером в центр залы, – но я не вполне уверена. Я часто не в силах за ними уследить, – она, как обычно, выговаривала слова с некоторым нажимом, словно бы это давалось ей не без усилий.

– Они должны быть вам так благодарны за вашу заботу, – только и смог выдавить Валентин; впрочем, он ничуть не лукавил.

– Мне хватает здравого смысла не ждать благодарности, – сказала Кэтрин улыбаясь. – Подозреваю, что они считают меня страшной занудой. Так думал бы всякий, на ком не лежит обязанность следить за двумя детьми, а ведь они сущие дети.

– Нет, не всякий, – сказал Валентин со всей мягкостью, на какую был способен.

Кэтрин опустила глаза. Казалось, она была взволнована. В это мгновение Люсьен взвился со своего места, засияв, словно начищенный башмак.

– Валентин! Вы ведь танцуете кадриль?! – воскликнул он не допускающим возражений тоном.

– Если мисс Грэй не откажется доставить мне это удовольствие, – проговорил Валентин с несвойственной ему решимостью.

Кэтрин отважно протянула ему руку, и они прошествовали на середину залы. Валентин вышагивал гордо, точно Люцифер, только гордился он сейчас вовсе не собой. Составив все остальные пары, Люсьен подскочил к Гертруде, которая беседовала с пожилым дядюшкой, и увлек ее за собой.

Рискнем предположить, что в эту пору Люсьен был влюблен в Гертруду, хотя мы не стали бы утверждать этого наверняка. Возможно, она была его наперсницей, которой он доверял свои многочисленные и скоротечные сердечные драмы. Как бы то ни было, Гертруда вовсе не досадовала на него за это, поскольку относилась к Люсьену как к милому и легкомысленному приятелю. Он был воплощением всего, что развлекало ее в эти годы, – стиля, страсти к балам и хороших манер. Но в ее симпатии было что-то покровительственное, так что Люсьен, привыкший считать себя “настоящим мужчиной”, не понимал, почему эта худенькая рыжеволосая девочка обходится с ним, как с мальчишкой.

Валентин стоял рядом с Кэтрин, пока пары распределялись по зале, но он глядел на них равнодушно, будто на мух. Его взор, как взор гладиатора, был устремлен к цели, назначенной сердцем, – она находилась прямо перед ним.

– Вряд ли вы это помните, – сказал он Кэтрин с горделивым смущением, – когда-то я уже приглашал вас на танец. Это было в загородном имении, я был еще почти мальчишкой и вел себя как полный идиот.

– Ну что вы, – сказала Кэтрин, и ее глаза чуть заметно сверкнули. – Я помню, вы наступили на ногу малышу, но были после этого так любезны с ним, что он вскоре утешился. Странно, мы почему-то помним такие мелочи даже спустя многие годы.

– Иногда это очень важные мелочи, – сказал Валентин, понизив голос. Он думал о решительной, ясноглазой и заботливой девушке, которая деликатно подсказывала ему, тогда еще робкому школьнику, что делать и как себя вести на балу, и его чистое сердце раскрывалось навстречу стоявшей теперь перед ним сильной и деятельной женщине, той же и все-таки совсем иной, – он с трудом мог бы дать сейчас отчет в своих чувствах. Воспоминание было живым, но неотчетливым и словно бы податливым: так память чувств приходит на помощь, дописывая детали нарисованной поэтом картины.

– Во всяком случае, – в его голосе зазвучала обреченная и напускная бодрость, – у вас нет оснований отказать мне в одном-единственном танце; обещаю, что вам не захочется его повторить. Наверняка я худший танцор в этой зале.

Валентин не был надменным, но в последних словах послышалось высокомерие: он презирал бездумные модные забавы.

– Неважно, как вы танцуете, – сказала Кэтрин с чувством. – Возможно, вы не самый лучший танцор, но я скорее… – тут она осеклась, покраснела и в смущении отвела взгляд.

– Мисс Грэй, – начал Валентин, голова у которого шла кругом, но его слова заглушила танцевальная музыка. Они стали оглядываться по сторонам, чтобы понять, не настала ли их очередь, как вдруг поймали на себе взволнованный, горящий зеленым огнем взгляд Гертруды: она все это время пристально наблюдала за ними.

В следующее мгновение они уже выписывали, то и дело сбиваясь, первую фигуру. Валентин, мысли которого путались, забыл даже то немногое, что умел, и в полной беспомощности послушно следовал за Кэтрин.

– Какой веселый танец, – бросила Гертруда, обращаясь к Кэтрин через плечо Люсьена, пока Валентин проделывал cavalier seul, точнее, как казалось ему самому, бесцельно топтался на месте в ожидании, когда ему вернут его партнершу. Кэтрин ничего не ответила, но уловила в словах Гертруды намек на то, что партнер выставляет ее в смешном свете, и слегка рассердилась.

– Мне наскучило танцевать, – сказала она Валентину, – а эта пара, кажется, готова занять наше место. Не лучше ли нам отойти в сторону и присесть?

– С превеликим удовольствием, – ответил Валентин, восторженное смятение которого нарастало с каждой секундой.

Тратить из пустой вежливости эти великолепные мгновения новой жизни и страсти на глупый танец казалось ему совершенно невозможным. Он поковылял за Кэтрин к стулу в углу залы. Гертруда страшно рассердилась на себя за допущенную оплошность. Пары танцующих поспешно перестроились, освободив центр, и она вместе с остальными отошла в сторону, следуя взглядом за теми двумя и не видя больше никого, раздосадованная, озадаченная и бессильная что-либо сделать. Легкомысленная и часто дерзкая, она сама не заметила, какой громадной гордостью прониклась за свою семью, за счастье своих сестер и их взаимную любовь, сколь священным и неприкосновенным для посторонних было для нее их единство. Но вот появился этот поэт и пустослов, пришел, чтобы разрушить их эдем, и она сразу ополчилась на него. И все же она не могла отрицать после всего, что видела и что знала о нем, что он чист, честен, не лишен идеалов и вполне способен составить счастье доброй и благородной девушки. Она кусала губы от досады, думая, что не только не может повлиять на происходящее, но не в силах даже решить, как относиться к рождающемуся у нее на глазах роману Она готова была отдать все на свете, даже новые платья, за одного-единственного здравомыслящего друга, с которым можно было бы посоветоваться и отбросить или же подкрепить свои подозрения. Но она давно уже предпочитала не иметь друзей. Маргарет была трезва и рассудительна, но всей душой ненавидела ответственность. Это был один из немногих случаев за все те ветреные годы, когда Гертруда вдруг почувствовала одиночество и опустошенность. Но в этот момент музыка вторгалась в ее мысли, заставив отвести пылающий взгляд от того угла, куда, поглощенные беседой, забились Кэтрин с Валентином. Она нехотя взглянула на своего визави, и в это мгновение комната вдруг поплыла у нее перед глазами.

Она пришла в себя через какую-то долю секунды, так что посторонний человек даже не заметил бы ничего особенного. Посреди залы, прямо напротив нее, кротко возвышаясь над маленькой и невзрачной пожилой дамой и ведя с нею учтивую беседу, старательно выделывал па джентльмен – все та же худощавая, статная фигура, узкая белая манишка, смуглое остроносое лицо, словно ни пять, ни тысяча лет не способны были его изменить.

– В исходное! – скомандовал Люсьен, самозабвенно отдаваясь мальчишеской страсти к музыке и танцам. Оркестр заиграл, и, мгновенно побледнев, слыша не столько музыку, сколько удары собственного сердца, рвущегося наружу из затвора, на который она его обрекла, Гертруда Грэй двинулась навстречу Бэзилу Хоу, словно бы преодолевая расстояние в пять долгих лет. Он тоже подошел к ней, следуя установленному порядку, поклонился и вернулся на прежнее место. Гертруда на секунду запнулась, а затем, с внезапным торжествующим воодушевлением, накрывшим ее радостной волной, отчего ей захотелось смеяться и плакать, вспомнила, насколько в его духе было не устраивать сцены во время танца, а чинно и церемонно выполнять в этот решающий момент все эти глупые па. Ни льстящая самолюбию страсть, какой дышал Валентин, ни даже самые благородные подвиги в мировой истории не могли бы заставить ее сердце колотиться с такой силой, как эта мелочь, которая была настолько “в его духе”.

Фигуры танца сменяли друг друга, и Гертруда, словно в полусне, то кружилась на месте, держась за руку Люсьена, то на мгновение касалась руки Бэзила, стоя в длинной череде дам. Ее радовали бессмысленно-игривая музыка и вся эта странная чехарда, необходимость безмолвно вышагивать туда и обратно, нелепо подскакивая в самых неподходящих местах, в то время как тайное торжество переполняло сердце.

Когда же музыка смолкла, группы танцующих рассыпались, двое молодых людей, одновременно оставив своих партнеров, встретились на середине залы. Она протянула Хоу обе руки, он, страдальчески взглянув на девушку, слегка пожал их и отвел взгляд. Румянец вернулся на ее лицо – это легкое рукопожатие было красноречивее слов. Она чувствовала себя так, будто этих долгих лет не было и они снова стояли у той самой изгороди над морем, где она в последний раз пожимала его сухую смуглую руку и заглядывала в его печальные серые глаза.