Приказчик без головы - Валерий Введенский

Старуха оглянулась. Ну и нравы нынче! Не дослушав и не попрощавшись, показавшийся ей таким обходительным молодой человек уже пересек мост и пошел вдоль Летнего сада.

Гроза началась внезапно. Даже вечный ее предвестник, порывистый ветер, не успел предупредить прохожих, даже солнце не сумело спрятаться в тучах. Молния сверкнула прямо в его лучах, затем город подпрыгнул от грома, и начался водопад.

Сашеньке повезло, она успела вернуться. В тревоге выглянула в окно. Где там Володя и Наталья Ивановна? Сумеют ли нанять извозчика? Или же промокнут до нитки? Не допусти Господи пневмонию!

Сергеевская опустела. Только несчастный Глебка безуспешно прятался под фонарем. Бедный! Целый день, не сходя с места, караулил Сашеньку и даже в ненастье не смел покинуть пост.

Зачем? Почему? Чем княгиня так опасна для Осетрова?

Нет, довольно! Расследование закончено. Лучше уж пусть Диди проиграет процесс, чем опозорится из-за ее выходок.

Сашенька быстро переоделась. Очень хотелось есть. Интересно, что Клашка приготовила на ужин?

Клашка!

Не перегнула ли госпожа княгиня палку? Клашу любят дети, любит Диди. И Клаша любит их. А еще она любит своего сына, как всякая мать, как сама Сашенька своих. И, не думая о последствиях, бросается на их защиту. Как сегодня на аллее!

Имеет ли княгиня Тарусова право наказывать Клашу за материнскую любовь?

Сашенька с юных лет была категоричной и к цели, если та вдруг появлялась, шла, не считаясь ни с чем и ни с кем, презирая опасности и пренебрегая жертвами. Но сегодня, после перенесенных злоключений, стала… Нет, не другой. Просто на капельку сентиментальней, на гран мягче, на полвершка добрее. И этого хватило.

Черт с ней, с Клашей! Пусть остается!

Сашенька тут же захотела обрадовать своим решением Диди.

Но «обрадовали» ее!

Такого не ожидала… Вообразите, Дмитрий Данилович напился! Вместе с Лешичем. Вот так бурлеск!

Оба восседали в креслах перед огромной почти порожней бутылкой коньяка. Закусывали лимончиком и сигарами, потому заметили княгиню не сразу. Еще бы, столько выпить на пустой желудок!

– А вот и Сашулька! – Дмитрий Данилович попробовал встать, но Ньютоново притяжение не позволило.

Лешич оказался трезвее, даже ручку поцеловал.

– Ботанику дети знают! – доложил Диди. – Гораздо лучше меня! И тригонометрию лучше! Только вот зачем? Лешич, скажи честно! Тебе косинусы в жизни пригодились?

Прыжов глупо улыбнулся:

– Только синусы! Они каким-то образом в наш нос заползли. Там теперь и живут!

– Правда? – испугался князь.

У Сашеньки округлились глаза. Муж не был пуританином, но никогда до сего дня до положения риз не напивался. Так, иногда с друзьями по рюмочке-другой по большим праздникам…

– Диди! Ты с ума сошел?

– Нет! Я в полицию ходил…

– И я! – сообщил Лешич.

– А ты зачем?

– Из дружеского расположения. Диди не знал, к кому обратиться.

– Нет, знал! – с пьяной горячностью возразил Диди. – Теоретически!

– В теории мы все Сократы…

– Да? Ты так считаешь? Проверим! Сколько в Петербурге частей?

– Тринадцать! – сосчитал в уме Прыжов.

– Ответ неверный. Это раньше Петербург совершенно безответственно делился на тринадцать частей. Почему, спросишь, безответственно? Потому что тринадцать – это чертова дюжина! И преступники чувствовали себя в нашей столице, как рыба в воде. Но недавно мудрые государственные мужи ошибку исправили! Теперь Питер состоит из двенадцати частей![39] Чувствуешь разницу? Дюжина ведь апостольское число! И криминальный мир сразу затрепетал! Для большего его устрашения неблагозвучные названия, типа Вторая Адмиралтейская часть, Третья, Четвертая, были заменены на ласкающие слух: Казанская, Спасская, Коломенская…

Князь говорил с хмельной обстоятельностью, запинаясь через слово. Сашеньке же, оправившейся от потрясений и удивлений, очень хотелось есть.

– Диди, умоляю, покороче!

– Покороче никак. Это все равно что в задачнике сразу ответ посмотреть. А ведь ответ – не главное. Главное – цепочка рассуждений. Так вот! Двенадцать частей поделены на тридцать восемь участков, которые в свою очередь состоят из девяноста трех околотков. Каждым заправляют два околоточных. Почему два? Молчите! А ведь не хотели слушать… Один, имея в своем распоряжении городовых, следит за порядком и благочинием, второй же должен ежедневно обходить дома и гостиницы, контролируя соблюдение паспортного режима, выявляя притоны и подозрительных лиц.

– Браво, господин профессор! – зааплодировал Лешич. – А можно вопрос?

– Нужно!

– Раз такой вы умный, зачем продефилировали в адресный стол?

Князь смутился:

– А потому что дворник сказал, что Маруся съехала. И никто не знает куда. Вот я и подумал…

– Тебе крупно повезло, что на Большой Садовой[40] ты встретил меня!

– Это подарок судьбы, – согласился Диди. – Представляешь, Сашуль, Лешич всех этих околоточных в лицо знает.

– Не всех! Только лучших. Как тебе Климент?

– Грандиозно! Давай за него выпьем!

– По-моему, вам достаточно! – еле сдерживая ярость, заметила Сашенька.

– Не беспокойся, любимая. Такой сегодня коньяк! Пьешь и не пьянеешь, – заверил супругу князь. – На, попробуй.

Диди сунул жене под нос стакан с плескавшейся на дне янтарной жидкостью. От запаха голодную Сашеньку едва не вывернуло.

– Согласен, – отвел руку Диди. – Амбре еще то! Но вот когда глоточек заструится у тебя по пищеводу, ты сразу почувствуешь, что это совсем не спирт, разведенный, по нашему обыкновению, водой. Словно можжевеловый дым пьешь, а фруктами закусываешь! Давай, Лешич!

– За Климента!

– Диди! Все это очень интересно…

Однако княгиню перебили:

– Папа, папа, смотри…

В кабинет без стука ворвался мокрый, но счастливый Володя и протянул отцу рыжего котенка.

– Ножки, как у рояля! – оглядев рыжего, заметил князь. – Короткие и толстые!

– У вас что? Мохнатый рояль? – удивился Лешич и спросил у мальчика: – Как звать?

– Мурзиком! – уверенно ответил Володя.

– Мурзиком нельзя! Человеческими именами тварей называть не полагается! – решительно заявил Диди.

Дмитрия Даниловича в гимназии за татарский разрез глаз величали Мурзой.

– Но почему? – заныл Володя.

– Сыночка! Не реви! Назови его Марсиком! – предложила нечто похожее Сашенька.

– Марсик тоже человечье! – не согласился Володя. – Даже не человечье – Божье! Марс – бог войны!

Безымянному котенку сигарный дым не понравился. Сначала он зачихал, а потом и вовсе спрыгнул с колен Дмитрия Даниловича на ворсистый персидский ковер. И моментально напрудил там лужицу. Сашенька встала с гнутого букового стула, схватила негодника и потыкала мордочкой в безобразие.

– Вот тебе, вот тебе, обормот. На улицу ходи!

– Обормот! Отличное имя, – обрадовался Дмитрий Данилович и пропел: – Кот Обормот!

Выпущенный из рук котенок побежал из кабинета вон. Провожая его взглядом, Сашенька заметила в дверях гувернантку. Та зашла сюда вслед за подопечным. После дождя девушка напоминала распустившийся поутру бутон розы – мелкие капли сверкали на ее румяных щечках.

– Наталья Ивановна, – сказала Александра Ильинична строго. – Вы бросили ребенка у Михайловского моста! Он мог в воду упасть! Его собака чуть не покусала!

– Я… Я…. – Цветочек под строгим взглядом хозяйки тут же пожух.

– Вы уволены!

Девушка затряслась, а затем рухнула в обморок. Лешич бодро, несмотря на количество выпитого, вскочил с кресла. Подбежав, поднял руку, пощупал пульс:

– Мы тут накурили, обморок от недостатка кислорода…

– Чушь! Лично мне кислорода достаточно, – безапелляционно заявила Сашенька.

– Камфора у вас есть?

– У Клашки спроси, – безразличным тоном посоветовала княгиня и повернулась к мужу: – Так вы нашли Марусю?

– Увы! – развел руками Дмитрий Данилович.

– А про Пашку Фо выяснили? На какой руке не было большого пальца?

Лешич, кряхтя, поднял Наталью Ивановну на руки и двинулся с ней по коридору.

Дмитрий Данилович проводил Прыжова взглядом:

– На левой. Только скелет к Пашке никакого отношения не имеет. Пашка из деревни письмо прислал, что женился. Понимаешь?

– Понимаю, – сказала Сашенька с сожалением – ничего нового выяснить Дмитрию Даниловичу не удалось. – Не понимаю другого. Зачем ты напился?

– Потому что люблю тебя. И Клашу люблю. И преподавать люблю. А все, что люблю, вдруг полетело под откос. Ты возненавидела Клашеньку…

– Ну хорошо, так и быть, пусть пока остается…

Но Дмитрию Даниловичу было не остановиться:

– С кафедры поперли. А мне сорок пять! Уже! Понимаешь? Пушкин в мои годы давно покойником был! И Лермонтов…

– Значит, радуйся, что жив…

– Жив! Но ничего, ничего не совершил! И ни на что не гожусь! Понимаешь?

– Диди!

– Не понимаешь! Один Лешич понимает. Хороший он. Очень! А я ведь его ревновал. Как пожалует в гости, у меня кишки от возмущения начинают друг с дружкой здороваться. За столом неудобно сидеть. Сижу и мучаюсь, а выйти боюсь. Потому что он любит тебя!