Украденное счастье - Лора Бекитт

Таир проследил путь стражников. Городская тюрьма. Страшное место, совсем не для изнеженной девушки.

Он не знал, как помочь несчастной, но понимал, что должен это сделать. Поразмыслив, юноша отыскал Имада, приятеля детских лет.

Они давно работали порознь. Имад грабил правоверных по ночам. Таир промышлял днем — в основном на базарах и в лавках. Они ничего не делили и никогда не обращались друг к другу за помощью. Так было принято в их среде: ты один — в счастье и горе, в жизни и смерти.

Если незадачливые ночные прохожие пытались оказать сопротивление, Имад их убивал, над чем Таир только посмеивался: живого человека можно ограбить дважды, а что возьмешь с мертвеца?

Теперь приятель был нужен ему только потому, что у него имелся острый нож, а рука была тверда и безжалостна.

Имад, отсыпавшийся после ночной работы, был недоволен, что его разбудили.

— Что тебе нужно?

— Твоя помощь в одном деле, — сказал Таир, присаживаясь на корточки.

— В каком?

— Надо освободить девушку. Она в городской тюрьме. Одному мне не справиться.

— Она из наших? Тогда обратись к Юсуфу.

— Я не хочу, чтобы Юсуф об этом знал.

Имад сел.

— Что грозит девушке?

— Казнь на площади. Ей разобьют голову камнями.

— За что ее должны казнить?

— За супружескую измену.

В глазах Имада появилось любопытство.

— Она и впрямь изменила мужу?

— Не знаю. Это неважно, — нетерпеливо произнес Таир. — Просто мне нужно ее выручить.

— Почему?

— Я перед ней в долгу.

Имад недоверчиво усмехнулся.

— И что ты ей должен?

— Когда-то я украл у нее жемчужное ожерелье.

— И что?

— Мне до сих пор совестно перед ней, — нехотя признался Таир.

Имад расхохотался.

— Вор, который жалеет, что он что-то украл! Ты, часом, не заболел?!

— Тебе этого не понять, — серьезно произнес Таир. — Я и сам не совсем понимаю, почему до сих пор вспоминаю этот случай.

— Городская тюрьма не то место, откуда легко выйти, — заметил Имад. — Ты знаешь, как это сделать?

— Нет. Я надеялся, что мы придумаем вместе.

— Когда казнь?

— Через три дня.

Имад почесал затылок.

— У нас мало времени.

— Да, надо спешить.

Эсма видела в смерти спасение до тех пор, пока не поняла, что жизнь от небытия отделяет не просто ожидание, а жестокая казнь. Сколько раз ей приходилось видеть на стенах домов следы свежей крови, слышать на улицах невыносимые крики тех, кто ослеп и оглох от ударов! Не проходило и дня, чтобы на площади не висело гниющее тело, над которым вились стаи черных мух.

Опозоренную, полураздетую, ее выведут на площадь и будут забрасывать камнями до тех пор, пока ни от нее, ни в ней не останется ничего человеческого. Люди станут смотреть на нее и ее муки с презрением, отвращением и ужасом. Все признают ее вину, потому что, если она здесь очутилась, значит, виновна, и если ее убьют, значит, было за что, ибо только Аллах казнит и милует человеческие существа, заставляет их умирать и дарует им жизнь.

В душе Эсмы ни разу не возник проблеск надежды на то, что ее сможет выручить отец. Глыба, называемая правосудием, была слишком тяжелой, и сдвинуть ее не под силу даже сказочному великану.

Девушка молилась о том, чтобы ни Тарик, ни Уарда, ни Гайда не увидели последних минут ее жизни.

Она шла к месту казни в сопровождении четырех стражников и все того же глашатая. Всего лишь несколько дней назад улицы Багдада выглядели солнечными, яркими, а теперь их покрывали то ли пыль, то ли пепел.

Эсма не видела ничего, кроме серых камней под босыми ногами, и не слышала иных звуков, кроме звона в ушах. В ней погасло что-то невидимое; тайное озеро, хранящее впечатления, воспоминания и боль, оказалось наполненным до краев и больше не желало принимать ни капли. Возможно, над ней смеялись, показывали пальцем — ей было все равно.

Навстречу Эсме брели двое нищих, судя по согнутым спинам, глубоких стариков. Их головы были замотаны грязными тряпками. Охранявшие девушку воины не обратили на нищих никакого внимания, между тем один из старцев внезапно выпрямился и перед девушкой промелькнуло молодое лицо. Будто во сне Эсма услышала вопль стражника, к горлу которого приставили кинжал, и тут же чьи-то сильные руки схватили ее поперек туловища и оторвали от земли.

Девушка не удивилась бы, если бы узнала, что это посланник смерти, несущий ее прямо в Преисподнюю!

— Я налево, Имад! — крикнул человек, а сам побежал направо.

Его спутник бросился в другую сторону. Несколько мгновений ошеломленные неожиданным нападением воины размышляли, куда и за кем бежать: время было упущено — похитители Эсмы скрылись в закоулках Багдада.

Едва ли человек, который нес ее на руках, был стариком: слишком быстро он бегал.

Оторвавшись от преследователей, Таир поставил девушку на ноги и спросил, с трудом переводя дыхание:

— Ты можешь идти?

Эсма кивнула; она мало что понимала в происходящем: взор застилала пелена, а сознание тонуло в зыбком тумане.

Девушка шла пошатываясь, не видя дороги, с трудом передвигая ноги, тяжело опираясь на своего спутника. Сначала он поддерживал и подталкивал ее, а после вновь взял на руки и понес.

В это время осунувшийся, постаревший на десять лет Тарик ждал на площади, чтобы в последний раз увидеть Эсму, увидеть, как ее убивают. Ждал, зная, что его раздавит зрелище казни, сотрет душу и сердце в порошок.

Тарик не представлял, каково ему будет ходить по земле, политой кровью его дочери, а между тем собравшиеся вокруг люди качали головами, щелкали языками и пальцами и беспрестанно что-то обсуждали.

Тарик не позволил Уарде присутствовать на казни Эсмы. Гайда тоже осталась дома. Такое зрелище не для женских глаз и не для женского сердца. Будет лучше, если мать и сестра оплачут ее позже.

Мужчина думал о том, что, возможно, надо было подать прошение халифу. Только вряд ли оно успело бы попасть в его руки. И если б даже попало, правитель, как и все остальные, осудил бы разврат. Приговор вынесен — на земле и на небе, — поэтому ничего нельзя изменить.

Тарик не мог поверить, что его дочь, его кроткая и благоразумная Эсма могла совершить нечто подобное!

Мужчина закрыл лицо руками, словно пытаясь отгородиться от действительности, а когда открыл, разочарованная толпа начала расходиться. Эсму не привели на площадь, и казнь не состоялась.

Тарика била дрожь. Где она, что с ней?! Все течет до назначенного Аллахом предела, но где же он, этот предел? Ни один волос не упадет с человеческой головы без его ведома, но значит ли это, что он судит только виновных?!