Изнаночные швы времени - Иван Слепцов

Дом Андрея был весьма своеобразной архитектуры. Основное здание выглядело так, будто кому-то вздумалось здесь, среди вековых сосен, надувать на земле гигантские мыльные пузыри. Олег, иногда здесь гостивший, сказал однажды, глотнув ром из пивной кружки: «Знаешь, Андрей, на что похож твой дом? На гигантского белого слизняка. Нет! На гигантскую личинку он похож! На личинку дракона!»

Андрей подъехал к дому, остановил мобиль на стоянке, засыпанной мелким гранитным гравием, и пробежал через лужайку к дому. Из-за входной двери слышался целый концерт: лай, повизгивания и партия барабана – бешеный цокот когтями по шпону. Минуту-другую пришлось постоять, пока электронный сторож не проверил рисунок ладони и не разблокировал запоры. Андрей чертыхнулся и в тысяча сто второй раз наказал себе врезать в дверь старый добрый замок, который открывается старыми добрыми ключами.

Из открывшейся двери выскочила белая, под окраску дома, собака – самми. Выскочила, подпрыгнула, пихнула хозяина лапами в грудь и завертелась вокруг его ног.

– Никто к нам не приезжал, Роберт, – проговорил Андрей, поймав пса и почесывая его за ухом. – Никому мы с тобой не нужны. Ну, иди, побегай.

Он поставил на ошейнике регулятор электронного поводка на расстояние в два километра и похлопал собаку по боку: давай, давай, ищи. Роберт опустил морду к земле и побежал вокруг дома. Андрей посмотрел псу вслед, усмехнулся: какой переполох начнется среди окрестных кабанов – и вошел в прихожую.

За дверью его встретил кибер, особенно любивший образ девушки-эльфа. Андрей похвалил новый купальник в дырочку, от ужина отказался:

– Поработать надо. Через часок, хорошо?

В кабинете на втором этаже он не стал включать свет и перевел вызов Олега на домашний коммуникационный центр. Темнота в дальнем углу, где, сейчас невидимый, стоял книжный шкаф, стала еще гуще, хотя на уровне верхней полки и заполоскалось на сквозняке пламя факела. Впрочем, оно даже огнем не казалось, а выглядело как хаотично колеблющаяся из стороны в сторону жидкая амальгама золота. Света от нее хватало только на то, чтобы выхватить из мрака лицо Олега и левый наплечник его кольчуги.

Сумрак Андреева кабинета перемешался с темнотой, окружающей Олега, и, казалось, они сидят в одном большом мрачном помещении. Только один в удобном кресле, а другой – на грубой деревянной лавке.

С минуту они вглядывались в лица друг друга, вдруг Олег дернулся и досадливо хлопнул себя по ладонью по бедру. Сочно звякнуло металлом о металл.

– Клопы?

– И блохи.

Андрей нашел на столе невидимую бутылку виски, плеснул в невидимый стакан и отсалютовал им Олегу. Тот угадал движение и поднял с пола перед собой корчагу с медовухой, поднесенную деревенскими жителями.

– Чтоб вам удача помогала! – сказал Андрей. – Давай, светлейший, рассказывай, что у тебя там.

Олег рассказал. Андрей, выслушав, спросил:

– Почувствовал себя наконец-то всемогущим богом?

Олегу показалось, что это ирония, и ответил резковато:

– Я почувствовал себя на месте.

И посмотрел на Андрея не без вызова: если считаешь, что мы наделали ошибок сверх меры, то отзывай нас с Феликсом, присылай кого-нибудь другого, но зубоскалить нечего. Но Андрей молчал и вроде бы ждал продолжения рассказа.

Олег продолжил: заговорил не о том, что случилось, а о своих ощущениях и трактовке событий, которая внезапно сложилась в его голове. Думаю, что мы ничего сегодня не поменяли в прошлом, говорил он. Никогда не было 16 мая 1252 года так, что один из монгольских разведывательных отрядов, высланных вперед Неврюем, вырезал всех до одного жителей деревни, одной из немногих, что остались на мещерской реке Буже со времен Батыева нашествия. Всегда было так, продолжал Олег, что часть селян был спасен случайно оказавшимся рядом небольшим отрядом – посланцами галицкого князя Даниила к зятю, великому князю владимирскому Андрею, а одновременно – экспедиция ЦПХ и НЦРИ.

И вообще, слова «никогда» и «всегда», как, впрочем, «раньше» и «позже», в отношении к истории имеют условное значение, развивал свою мысль Олег. Любая дата – это не более чем координата в пространственно-временном континууме, обозначающая точку, положение вещей в которой определятся набором воздействий, когда-либо на нее оказанных. В нашем случае это и ордынец, вспоровший живот беременной женщине, и Норман, который этого не смог стерпеть, и, может быть, какой-нибудь куратор этой эпохи из далекого будущего, решивший, что монгол это заслужил, а потому каким-то неведомым пока способом придавший стрелам Нормана особенную точность.

Все это Олег говорил, глядя в сторону – на светлый из-за взошедшей луны прямоугольник открытой двери. Он боялся, что если посмотрит на Андрея, то увидит на его лице ехидную усмешку и собьется.

Но Андрей на него не смотрел. Он открыл окно и разглядывал луну. Она висела примерно на том же самом месте, что и у Олега. Только цвет у нее был красноватый.

«Сейчас скажет – красиво оправдываешься», – решил Олег.

– Апология предопределенности, – однако проговорил, не оборачиваясь, Андрей. – Имеет право быть. Но…

– Совсем нет! – Олег не дал ему договорить. – Я для себя это сформулировал как… Как содействие энтропии несчастья. Ускорение ее.

Андрей промолчал.

– Я правильно понимаю, что сворачиваться не будем? – Олег решил свести этот не совсем понятный разговор к каким-то практическим итогам. – А с Норманом что делать? Все-таки угрозы в тот момент, когда он выстрелил, нам никакой не было, как ни крути.

– Это ты сам решай, – голос Андрея почему-то был печальным. – Ты на месте распоряжаешься. Я бы отослал. Прямое нарушение ключевых инструкций. Вам проще будет. Займетесь только нашей задачей.

Феликс, сидевший под дверью, из всего разговора понял одну вещь: Нормана отправят домой.

– Континуум… Временные координаты… – ворчал он, укладывая Олега, который захрапел сразу, как только прервалась связь. – Пойдет лучше простой неученый проводник в караул. Хороший караул еще никогда не был лишним.

Он растолкал Шурика, оставил его на крыльце вместо себя, сочувственно глянул на спавшего поодаль у костра Нормана и пошел к околице. Заставы из деревенских мужиков были на местах. Хотя опасности от ордынцев и не предвиделось, решено было создать что-то вроде ополчения – чтобы сами селяне были при деле и чувствовали себя увереннее.

– Слушаешь? – Феликс, неслышно подобравшись, хлопнул одного из них по плечу.

Тот от неожиданности выронил рогатину и долго и бестолково хватал ртом воздух.

– Слушаю, – все-таки он выдавил из себя слово. – Аки заяць. Но боярин аки рысь. Не услыхать его.

– Лучше слушай и услышишь, – безапелляционно закончил разговор Феликс и отправился на берег. Сел в первую попавшуюся лодку-долбленку, переправился на восточный берег Бужи и потерялся в темноте.

Назад пришел уже ближе к полудню. Недалеко от деревенского пруда ему встретился крупный гусак, судя по всему, разведчик от деревенского стада, разлетевшегося по округе. Птица косилась на человека недоверчиво, но скрываться в кустах тоже не торопилась.

– Можно, можно возвращаться, – сказал ему Феликс. – Ненадолго, но можно.

Тот как будто бы понял: заголосил, захлопал крыльями, а откуда-то издали ему ответили сородичи. И почти одновременно – уже по-человечески – заголосили в деревне.

– Ага, собрались, – пробормотал себе под нос Феликс и перешел на быстрый шаг.

Около церкви на вытоптанном куске земли, который они с Олегом вчера в один голос назвали площадью, сошлось все выжившее местное население. Женщины стояли поодаль, а мужики кучковались в центре: решали, на все ли божья воля или что-то самим делать надо.

Феликс вышел к церкви одновременно с Олегом, и собравшиеся, человек пятьдесят, нагнулись в поклоне. Олег махнул рукой величественно: я удовлетворен, мол, а вторым жестом позвал с собой четверых стариков, отошел шагов на сто пятьдесят и начал им что-то обстоятельно втолковывать.

Старики снова поклонились и вернулись к своим. Послышался неразличимый для Феликса бубнеж, который время от времени перемежался то восторженными вскриками «уух!», то опасливым «ууу!», то мрачным «ыыммм!».

– Ты что им наговорил? – спросил Феликс.

– Как и решили, – ответил Олег. – Сказал, что нескольких лошадей мы забираем и что им нужно уходить. Рассказал про возможности – про Новгород, про Волынь, про вятские земли, про Смоленск и про Литву.

– А про то, что мы проводим, сказал?

– Нет, – помотал головой Олег. – Зачем? Мы же проводим, только если они на север пойдут, а если на Волынь или в Литву, то им самим пробираться нужно.